Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Для получения таких чурок нужно было походить по лесу, подыскать необходимые деревья, вместе с лесником затесать, переклеймить их, а после этого посылать людей для вырубки и вывозки.

Дело это непростое, и почти весь апрель, ещё в то время, когда довозили последние стойки, Борис или Фёдор с Замулой, который сколотил артель для заготовки чурок, и лесником бродили по лесу целыми днями в поисках нужного материала. Вот когда пригодились приобретённые ими ичиги. Но около Новонежина необходимого количества леса подобрать не удалось, пришлось выезжать в Лукьяновку и Романовку. Следовательно, пришлось сколачивать артели и там. Но к началу мая эта работа была завершена, началась вывозка чурок.

Естественно, что во время такой напряжённой работы Борису пришлось прекратить поездки в Шкотово. Он уже больше месяца не видел родных, по которым не очень скучал, и не встречался с Катей, о которой тосковал. Правда, ему первое время после происшествия, случившегося с ним и Середой, почему-то было стыдно перед Катей, но вместе с тем он невольно и думал: «Неужели и Катя такая же, как эта Сашка? Неужели и она смогла бы вот так, как бы шутя, быть с мужчиной?» При этих мыслях ему становилось невероятно больно, обидно и в душе поднималась такая злоба на себя, на Середу и на всех женщин. А тут, как на зло, произошёл и ещё один случай.

Марья Нечипуренко, в доме которой Борис жил, вышла замуж по любви. Согласие на свадьбу её родители дали вынужденно, поэтому со своим родным домом связь она поддерживала только из приличия.

Марья происходила из семьи Караумовых, её отец считался одним из самых богатых крестьян Новонежина. Помимо земледелия он занимался подрядами по лесозаготовкам и охотой. У них постоянно работало несколько человек батраков. Часть своего большого земельного надела они сдавали в аренду корейцам и китайцам на самых кабальных условиях. Кроме того, Караумов имел мельницу на ближайшей речке. Одним словом, он был настоящим кулаком.

До прихода советской власти почти половина села находилась в зависимости от семейства Караумовых, так как постоянно жители были в долгах, если не перед ним, то перед его братом, державшим лавку.

Отец Марьи знал Николая Нечипуренко как толкового и работящего парня, хотя и происходящего из бедной семьи. Конечно, он хотел для своей дочери другого мужа, но поддался на её просьбы и согласие на свадьбу дал. Однако уже на второй день между ним и зятем произошёл настоящий разрыв: Николай настаивал на немедленном отделении его с женой от общего дома. А тесть рассчитывал, что с замужеством дочери получит в дом нового бесплатного батрака. Понятно, что требование Николая встретило отпор со стороны Караумова, и с тех пор они находились в постоянной ссоре.

Трудно предположить, к чему бы это привело раньше, но как раз в это время на Дальний Восток пришла советская власть. Молодым дали землю, помогли построить дом, и они зажили хорошо. Оба трудолюбивые, молодые и выносливые, хотя первое время они работали по 14–15 часов в сутки, сумели поставить хозяйство на ноги.

В то же время у отца Марьи начались несчастья: отобрали мельницу, большую часть земли, запретили держать батраков и, хотя его женатые сыновья ещё продолжали жить с ним, но уже и они смотрели на сторону, как он говорил. Брат Караумова ещё раньше с интервентами и белыми бежал за границу, а лавку его забрали под сельскую «потребиловку». Всё это окончательно озлобило матёрого кулака и почему-то во всех своих бедах он, в первую очередь, винил своего зятя:

– Всё от этого голодранца началось! – говаривал он.

Кроме сыновей, в семье была ещё одна дочь, Марфа, её отец держал в большой строгости, а получилось только хуже. Чтобы не было какого соблазна, он забрал её из школы, как только она окончила 4 класса, и старался загрузить домашней работой сверх меры. А мать её жалела, часто выполняла то или иное дело за неё сама, этим баловала девочку. Та пользовалась этим и, не принимая никакого участия в новой жизни села, которой была поглощена большая часть её сверстниц, искала себе других развлечений и скоро их нашла.

Внешне очень привлекательная, с красивыми вьющимися чёрными волосами, ровными, густыми бровями, блестящими карими глазами, маленьким, но чувственным ртом, пропорциональной маленькой фигуркой, Марфа могла бы сойти за красавицу. Подводило её слабое умственное развитие. Оторванная от общества подруг, она очень скоро попала под влияние своего младшего братца, выгнанного из Владивостокского коммерческого училища, балбеса, которого отец с большим трудом туда в своё время устроил. Уже третий год этот парень болтался без дела, был инициатором всех гулянок и попоек среди парней села. Сельсовет даже предупреждал и его, и самого Караумова, что если этот парень не возьмётся за ум, то придётся его из села выселять. Но и эти увещевания пока не действовали.

Так вот, фактически на воспитание этому бездельнику и попала несчастная девчонка. Немудрено, что вскоре она, спутавшись с приятелями брата, пошла по рукам, как говорили многие злые языки. Впрочем, вероятно, так и было.

Не знали о её поведении, как это часто бывает, только родители, а Марья о похождениях сестры уже успела наслушаться порядочно.

Хотя она и не совсем верила сплетням, распускаемым про сестру, однако, понимала, что дыма без огня не бывает, и как-то, затащив к себе Марфу, основательно с ней поговорила.

– Что же мне, вот так всё время и сидеть в девках? И гнуть хребет на своих стариков? Отец не смотрит, что я девушка, с меня работу-то как с мужика спрашивает! Тебе хорошо, ты вон замужем, как королева живёшь, что хочешь, то и делаешь, а я? Хоть так повеселюсь! – возражала Марфа

– Дура ты! Ведь погубишь себя! Вышла бы уже хоть замуж за кого-нибудь!

– А за кого? Ты что думаешь, эти чёртовы Петькины дружки на мне женятся? Да я за них и не пойду, ведь они только и умеют, что пьянствовать. Что же, за такого выйти и на него потом всю жизнь работать? Нет, уж лучше так погуляю, себя потешу!

– Слушай, Марфа, а если я тебе подходящего человека найду, пойдёшь за него?

– Поди, какого-нибудь старика присмотрела? Ну так уж нет, на это я несогласная!

– Да нет же, я тебе поищу молодого и стоящего, – заявила старшая сестра.

С этого же дня и начались поиски.

Разговор этот происходил около года тому назад. Марфе уже исполнилось 17 лет – возраст для замужества деревенской девушки самый подходящий.

Уговоры сестры всё-таки подействовали: Марфа стала вести себя скромнее, и многие её прежние воздыхатели теперь получали от ворот поворот, не помогли даже и угрозы бесшабашного брата Петьки.

А Марья развернула свою деятельность вовсю. Одним из первых, попавшихся ей на глаза, оказался Фёдор Сердеев, только что окончивший школу и приехавший к отцу. Марья сразу познакомила его с Марфой, ну а дальше он уже действовал сам. Зная со слов сестры, что этот парень просится ей в женихи, и ничего не имея против того, чтобы породниться с семьёй начальника станции, Марфа не только попыталась воздействовать на Федьку своими чарами, вплоть до самых последних, доступных женщине, но сразу же и выложила ему причину своего благорасположения – надежду стать его женой.

Федька, до этого наслушавшись про Марфу достаточно, пользовался её податливостью, но как только услышал, что его собираются женить, тут же всякое знакомство с ней прекратил. Таким образом, эта первая попытка провалилась.

Теперь Марья присмотрела другого парня, им оказался её квартирант Борис Алёшкин. Правильность её намерения подтверждало и быстрое продвижение его по службе. Она считала, что теперь у этого молодца будет обеспеченное положение, и Марфа за ним будет как за каменной стеной. Он к тому же нездешний: сплетен о ней не знает, уедет и жену с собой увезёт. Ну а в остальном вряд ли разберётся, парень-то ещё молодой, видать, неопытный, – так рассуждала Марья.

Своими планами она поделилась с сестрой. Та видела Бориса, бывая у Марьи, он ей понравился, и она была бы не прочь выйти за него. Марфа, конечно, не любила его, даже не была влюблена. Ею руководил простой деловой расчёт: став женой Алёшкина, она бы освободилась от семейного тиранства, получила свободу и уехала из опротивевшего ей села.

Марья решила с делом не тянуть и в ближайшее же время, а это было на второй день Пасхи, числа 10 апреля, познакомила молодых людей.

Обычно, когда у Нечипуренко бывали гости, то Борису обед подавали в контору, а в этот раз, хотя у них и была в гостях Марфа, Марья пригласила Бориса в кухню. Не подозревая какого-нибудь коварного замысла, Борис охотно откликнулся на приглашение. Тогда-то его и познакомили с Марфой.

Обед был праздничный, поэтому на столе, помимо всяких закусок и богатой еды, полагавшейся на Пасху, стояли и водка, и вино, и домашнее пиво. От вина и водки Борис категорически отказался, а пива выпил.

Впрочем, это самодельное пиво было тоже достаточной крепости и основательно затуманило ему голову. Поглядывая на сидевшую напротив него девушку, и замечая на себе её изучающий, вопросительный взгляд, Борис подумал, что она всё-таки очень красива, и удивился, почему это он её не видел раньше в школе или избе-читальне.

На его недоумённый вопрос ответила не сама Марфа, а её сестра:

– Нашу Марфу отец в большой строгости держит, никуда из дому не отпускает, вот только ко мне иногда, по большим праздникам… Достаётся ей сейчас: хозяйство большое, а работница-то главная она…

Эти слова вызвали у Бориса невольное сочувствие к девушке. Он на себе испытал, как много приходится работать дома, когда есть скотина и другое хозяйство.

Он взглянул на Марфу более ласково. Хозяйка заметила этот взгляд и, решив, что дело пошло на лад, сказала:

– А вы, молодые, уже покушали? Что же вам тут с нами, стариками, сидеть? Пойдите прогуляйтесь немного, а то ведь Марфе скоро и домой пора.

Борис немного поколебался, на столе ещё лежали неподсчитанные накладные, но заметив, что Марфа, накинув полушалок, уже направилась к двери, махнул рукой и поднялся вслед за ней.

– Ну, куда же мы пойдём гулять? – не очень приветливо спросил он, оглядываясь кругом.

Не хотелось ему почему-то, чтобы кто-нибудь из соседей видел его с Марфой. Очевидно, не хотелось этого и ей. Она, бросив на него из-под надвинутого на лоб полушалка быстрый настороженный взгляд, махнула рукой по направлению к видневшемуся за водокачкой леску и сказала:

– Туда!

Борис согласно кивнул головой, и они пошли.

Стоял чудесный весенний день. Снега уже почти не было, на обочинах дороги зеленела травка, кое-где уже появились первые одуванчики. На пригорке у возвышенных мест дороги земля совсем высохла, и только в ложбинках да глубоких колеях, выбитых во время осенней и зимней работы, стояли лужи или жидкая грязь.

Борис шёл в своих хоть и старых, но совсем целых сапогах, не обращая внимания на то, что ему иногда приходилось вступать в лужу, а Марфа в своих новеньких козловых полусапожках то и дело вынуждена была останавливаться и просить его о помощи.

Ему приходилось подавать ей руку, помогать перебираться по тоненьким жёрдочкам, а раза два даже и перенести на руках через особенно широкие колдобины.

Они отошли уже от села версты на полторы, и ему такое путешествие надоело, но в это время Марфа свернула с дороги в густое мелколесье, Борис последовал за нею. Пройдя шагов 30, они очутились на красивой маленькой полянке, со всех сторон окружённой кустами орешника, уже начинавшего распускать почки, и потому как бы покрытого зеленоватым пухом. На полянке трава уже была довольно высока, тут, очевидно, снег стаял в первую очередь. В нескольких местах на ней торчали несколько пней старых деревьев, очевидно, лип, как определил Борис.

Марфа, видно, хорошо знала это место и, если сейчас орешник, мелкие берёзки, осинки и липки даже без листьев закрывали её от дороги, то летом её и вообще можно было не найти.

Сев на один из самых больших пеньков, Марфа показала Борису на место рядом с собой. Хотя она и подвинулась, но пень был всё-таки не так широк, чтобы свободно на нём уместиться вдвоём. Боре, чтобы удержаться на пне, пришлось обнять свою спутницу за талию. Она, в свою очередь, обхватила его за шею. Они повернулись друг к другу лицами и, конечно, поцеловались. То ли пиво, выпитое Борисом полчаса назад, то ли чудесный весенний воздух, то ли пьянящее чувство близости молодого женского тела, так, по-видимому, страстно отвечавшего на его поцелуи, то ли всё это вместе взятое подействовало на него, и он загорелся желанием немедленно обладать этой девушкой, не думая ни о каких последствиях, не рассуждая о том, к чему может привести эта связь.

Марфа, более опытная в этих делах, хотя тоже была возбуждена и считала, что привязать к себе будущего жениха можно, только отдавшись ему, всё же вела себя более хладнокровно. Когда действия Бориных рук стали уж чересчур активны, она соскочила с пенька, выскользнула из его объятий и вскочила на ноги. При этом то ли нечаянно, то ли с определённым расчётом, вставая, она сделала так, что Борису стали видны её красивые ноги чуть ли не целиком. От этого вида парень совсем потерял голову. Но когда он вскочил тоже и попытался вновь обнять её, Марфа отбежала на несколько шагов и уже с края полянки сказала:

– Чудак ты, Борис! Ведь сейчас белый день, а ну, как нас увидят? Мало ли, кто сюда может завернуть. Ты что думаешь, только я одна это место знаю? Да и грязно ещё здесь, испачкаемся, юбку новую мне помнёшь, как тогда я по селу пойду? Нет-нет, не сейчас… Приходи вечером к нашему дому, я тебя буду на скамейке ждать, там что-нибудь придумаем. Пойдём отсюда.

Борис поднял свалившуюся у него с плеч тужурку и стоял с растерянным и, вероятно, довольно-таки жалким видом. Его поразило не сопротивление девушки, он, откровенно говоря, не зная Марфы, ожидал ещё большего, а её такой хладнокровный расчёт всех действий. Он начал молча надевать тужурку, а Марфа, тем временем скользнув через кусты, уже шагала по дороге. Увидев догонявшего её парня, она расхохоталась:

– Что, не вышло? – насмешливо крикнула она.

Затем дождавшись, когда он подошёл поближе, уже более тихим голосом сказала:

– Приходи к нашему дому вечером, когда стемнеет, я ждать буду. Около дома оставаться нельзя: братья или отец заметят, тогда плохо придётся. Пойдём к тебе, там и получишь всё, чего хочешь. Марьи и Николая не будет, они праздновать к Качуре пойдут, она мне сказала… Я приду и на всю ночь останусь. А сейчас иди вон по тропке, а я по дороге пойду, не надо, чтобы нас вместе видели.

Борис ничего не ответил, свернул на тропку, ведущую к станции, и зашагал по ней, не оглядываясь. Больше всего ему сейчас не хотелось встречаться с Марьей Нечипуренко и её мужем. Ему почему-то казалось, что они вдруг его встретят какими-нибудь насмешливыми замечаниями.

Возможно, Марья и дожидалась Бориса, чтобы выяснить, чем же всё-таки закончилась эта прогулка. Зная характер и прошлое своей сестры, она не сомневалась, что если понадобится, то на первом же свидании Марфа может дойти до всего… Может быть, даже надеялась на это, считая, что после такого парню все пути к отступлению будут отрезаны.

Вероятно, так бы всё и вышло, будь Марфа немного умнее и хитрее. Вряд ли Борис смог бы после получения от девушки всего, что желает получить мужчина, отказаться от неё, он ведь считал Марфу невинной, ему-то её весёлое прошлое не было известно, но Марфа до этого не додумалась.

На его счастье, хозяев дома не оказалось. Достав ключ из-под половичка, куда его обычно прятали, Борис зашёл в дом. Он улёгся на кровать и стал думать над происшедшим. И чем дольше он думал, тем более убеждался, что Марфа вовсе не такая наивная, какой её пыталась изобразить во время обеда сестра, а по-видимому, опытная, хотя и не очень умная баба (мысленно он так и назвал её – баба).

Особенно его уверило в этом предположении не то, что она ему так разумно и толково предложила, а её тон, сухая деловитость в решении этого вопроса, с какой она обсуждала всё то, что могло с ними произойти, и что она была готова совершить, но только в определённом месте и в подходящих условиях.

«Точно картошку продаёт!» – с какой-то злостью подумал Борис.

До сих пор этот наивный парень считал, что «это» происходит как-то само собой, что никакого расчёта, никаких предварительных приготовлений делать не только не нужно, но даже и невозможно.

Своим поведением, рассудочными холодными словами Марфа разбила и эти его иллюзии.

Далее он продолжал думать о Марфе. Она была красива, её ноги, увиденные им намного выше, чем он видел когда-либо у женщин до сих пор, стояли перед его глазами. Но вместе с тем он вспомнил, что за всё время их прогулки, кроме сухого делового предложения, высказанного ею в конце, он от неё, кроме отдельных междометий вроде «ой», «ай», «ох ты», «подержи», «пойдём» и т. п. не слышал ничего…

Затем он стал думать о том, стоит или не стоит идти на вечернее свидание. Никакого нежного чувства к Марфе он не испытывал, не говоря уже о любви. И если и не прочь был обладать ею, то, скорее, из какого-то глупого любопытства, и, может быть, из простого животного желания самца. Он, конечно, в свои 17 лет этого не понимал, хотя инстинктивно чувствовал, что это, конечно, не любовь. Чувствовал он также и то, что и Марфа к нему никакой любви не испытывает, и только никак не мог понять, чем вызвано такое её расположение к парню, с которым она только что познакомилась.

И вновь в его голове укреплялась мысль, много раз внушаемая ему книгами и самыми различными анекдотами, рассказывавшими, как беспрерывно алчущая мужчину женщина-самка всегда готова отдаться первому встречному.

«А всё-таки идти сегодня или не идти?» Так и не решив этого вопроса, он в конце концов заснул.

Разбудил его Фёдор Сердеев. Как всегда, они пошли в избу-читальню, где просмотрели газеты и журналы, полученные в этот день, правда, центральные газеты – «Правда» и «Комсомольская правда» были более чем двухнедельной давности, но для Дальнего Востока это считалось в то время нормальным явлением, и потому новости, описанные в них, воспринимались как свежие.

Затем друзья направились в своё обычное место пребывания – в квартиру учительниц Медведь и Сачёк, которая была их ежедневным прибежищем, и даже после собраний или спектаклей, кончавшихся поздно, они, хотя бы ненадолго, забегали к своим учителкам. И чем чаще становились эти посещения, тем вольнее вели себя Фёдор и Поля, которые целовались и обнимались уже прямо на глазах остальных. Борис чувствовал, что Тина тоже была бы не прочь перейти к более интимным отношениям, но он этого не хотел: она для него была другом, хорошим другом, с которым можно было о многом говорить, спорить, но не заниматься любовными утехами. Она была старше Бориса лет на 5, он и смотрел на неё как на старшую сестру. И если они и обменивались иногда поцелуями, то никакой страсти в них не ощущалось, они не волновали, по крайней мере, Бориса. Тина, видимо, это почувствовала, потому что все попытки к сближению с парнем прекратила, и, кажется, вполне удовлетворилась ролью старшей сестры. И, может быть, именно поэтому она наблюдала за этим пареньком и чутко замечала все перемены в его настроении.

Так произошло и сейчас. Она увидела, что Борис не в своей тарелке, и, конечно, сразу же попыталась выяснить причину, но сделать это ей не удалось. Фёдор попытался ей помочь, но своим вмешательством только испортил всё дело, начав подтрунивать над ними обоими.

Борис окончательно надулся, сел в угол и, глядя в какую-то книгу, в которой он не видел ни одной строчки, продолжал думать: «Идти или не идти?»

Когда он решал «идти», то сердце его начинало биться, в мозгу возникали соблазнительные картины, где ноги Марфы играли не последнюю роль. Но в следующий момент он решал «не идти».

«К чему может привести эта связь, ведь она девушка? Жениться на дочери кулака совершенно невозможно. Она совсем неумна, да и не люблю я её вовсе! А как без любви взять девушку? Все посчитают, что я её соблазнил… А, может, ей только этого и надо? Нет, идти не стоит!»

В это время другой голос нашёптывал: «Ну, если ты пойдёшь, совсем необязательно, что что-то случится. Может быть, просто посидишь и пойдёшь домой. А если что и будет, ты ведь хвастаться этим свиданием не станешь, а она мало ли что может наболтать? Вон ведь, в Шкотове про него чёрт знает какие сплетни распускают, а всё ведь это враки. Пожалуй, можно и пойти…»

Взглянув в окно и увидев, что уже совсем стемнело, он заторопился. Сославшись на какую-то, якобы недоделанную работу, выбежал из квартиры учительниц и направился к дому Караумовых. И неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в дело не вмешались его друзья.

Когда Борис так скоропалительно ушёл, притом один – пожалуй, впервые без Феди, тот предположил неладное. Он подумал, что его друг попал в какую-то историю, и очень опасался, что она может кончиться плохо. Многие деревенские парни, особенно из зажиточных, комсу не очень-то жаловали.

Своими опасениями он поделился с Полиной и Харитиной. Последняя уже потеряла надежду назвать Бориса своим поклонником, но дружеские чувства к нему у неё остались. Обсудив вместе происшедшее, они решили, что Федька должен сейчас же пойти вслед за Борисом, нагнать его и выяснить, в чём дело.

Поэтому через несколько минут после ухода Бориса Фёдор Сердеев уже направился за ним. Он понимал, что Борис не двинется к станции через луг, а пойдёт куда-то по главной улице, где как раз и находился дом Караумова. Борис шёл медленно, он всё ещё не был уверен в правильности своего поступка. Фёдор же двигался гораздо быстрее, и вскоре он увидел впереди фигуру друга.

Наконец, Борис подошёл к дому Караумова. Ещё издали он приметил, что на лавочке около ворот сидит кто-то, закутанный в тёмный платок. Им вновь овладела нерешительность и, взглянув на отходящий в сторону станции проулок, он подумал: «Вот дойду до проулка и сверну домой!» Вероятно, он так бы и сделал, если бы, поравнявшись с проулком, не услышал тихий голос:

– Борис, иди скорее, я замёрзла, тебя дожидаясь!

Девушка, закутанная в шаль, поднялась, Борис шагнул навстречу к ней. В ту же минуту он оказался в крепких объятиях Фёдора. Тот неслышно подошёл сзади, и обхватив друга, неузнанный, крепко прижал его к себе.

Девушка ойкнула, сильнее укрылась шалью и юркнула в калитку своего двора.

Борис попытался вырваться из чужих объятий, но это ни к чему не привело. Так они, обнявшись, стояли несколько секунд, показавшихся Борису чуть ли не часами. Он испугался и думал: «Наверно, это кто-нибудь из братьев Марфы нас подследил. Отец бы сразу ударил, – все знали жестокость Караумова-старика, – а братья драться не будут, им надо сплавить сестрицу». Борис немного успокоился и приготовился вступить с напавшим в переговоры, как вдруг объятия разжались, и он увидел перед собой Фёдора.

Возмущению его не было границ. В первые мгновения он даже не нашёл, что и сказать, но затем то, что его так напугал друг, разозлило его до предела:

– Что, так и будешь за мной следить? Что, я тебе отчёт о своих прогулках должен давать?!! Зачем ты за мной бегаешь? Что я, ребёнок, что ли? Или тебя Тинка Сачёк подговорила? Так всё равно она для меня – пустое место. Ну, а если мне девчонка понравилась, что же я с ней на свидание пойти не могу, должен пред вами оправдываться?

– Да подожди, не кипятись ты. Никто тебя за ребёнка не считает, да, наверно, и не детскими делами ты там с Марфуткой Караумовой занимался. А что дурак ты – так это верно!

Этот довольно бурный разговор они продолжали, уже идя по дороге к дому.

– Ну и пусть дурак… Ишь ты, какой умный выискался! Тискаешь свою Полину, ну и тискай, а за мной не присматривай! Я в няньках не нуждаюсь!

– Да постой ты, сперва послушай меня, а потом делай как знаешь, мешать не стану.

Фёдор остановился, достал папиросу, закурил, присел на валявшееся около дороги бревно. Ах, как хотелось закурить и Борису! Но он ведь более полугода уже не курил, с тех пор, как стал вожатым. Он тоже остановился напротив Фёдора и проглотил слюну. Понюхивая дымок, долетавший до него от папиросы, сказал:

– Ну ладно, говори. Только договоримся, что это будет наш первый и последний разговор на эту тему.

– Согласен…

И Фёдор рассказал Борису всё, что он знал о прошлом Марфы, как она жила чуть ли не с половиной новонежинских парней, и даже, кажется, по пьянке, со своим родным братом Петькой. Как его самого пытались в прошлом году окрутить на этой девке, как он тоже раза два имел с нею свидания, да ему вовремя глаза Хужий раскрыл.

– Вот теперь и тебя, дурака, на эту же удочку ловят. Ты что думаешь, она влюбилась в тебя? Без ума от тебя, поэтому и идёт на всё? Ничего подобного, одно притворство! Ты уже далеко не первый, да, наверно, и не последний будешь. А с помощью своей сестрицы захотела она тебя привязать – женить на себе, хотя бы и вопреки воле родителей. Ей нужно свободу получить, а ты как прикрытие только, пойми ты это, дурья твоя башка! А ты что, уж так и влюбился в неё, что ли?.. Ну так послушайся доброго совета, выбрось её из головы!