Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

– Ну, товарищ начсандив, придётся нам немного позагорать. Пока фрицы свою норму снарядов не израсходуют, дальше ехать нельзя, а здесь нам безопасно. По-видимому, они сегодня вон тот район около Путилова будут обрабатывать. Я съеду чуть-чуть в сторонку, вон к тем ёлочкам, там колея видна, так что не провалимся. Посидим, покурим, пока эта заваруха кончится.

– Но там же, куда ты показал, хлебозавод стоит, – встревоженно заметил Борис, – значит, его накроют?

– Вряд ли, немцы стреляют в определённом порядке, вчера обрабатывали район немного южнее дороги, сегодня передвинулись к северу. Наверно, ещё вчера наш хлебозавод передислоцировался на другое место.

– Эдак и нашему медсанбату придётся с насиженного места уходить?

– Да нет, нам вряд ли придётся, вы ведь слышали, что тяжёлые немецкие снаряды всё время через нас перелетают. Значит, они считают, что этот район обстреливать нечего, что он пуст. Конечно, если «рама» нас обнаружит, ну, тогда всё может быть. Или, если они квадраты поменяют, или какой-нибудь их артиллерист в расчётах ошибётся, тогда и по нам могут ударить. Но у немцев таких ошибок не бывает, уж больно они аккуратны.

Борис удивился таким рассуждениям, услышанным от простого шофёра, и не замедлил высказать это удивление своему собеседнику. Тот в свою очередь удивлённо взглянул на Алёшкина и сказал:

– Так ведь я Бубнов. Разве вы не знали?

Борис вновь недоумённо пожал плечами и ответил:

– Знаю, что вы Бубнов, – невольно перешёл он на «вы», – но откуда у вас такие артиллерийские познания? Вы что, в артиллерии служили?

Бубнов невесело усмехнулся:

– Значит, вы и в самом деле ничего не знаете, а я думал… Я, действительно, артиллерист и в прошлом командовал артиллерийским дивизионом. Но за родственную связь с «врагом народа» Бубновым Андреем Сергеевичем, бывшим начальником политуправления РККА, а после Наркомом просвещения РСФСР, который мне дядей доводится, я в 1937 году был разжалован и арестован. Три года пробыл в лагерях, и только перед самой войной выпущен. При мобилизации сказал, что я шофёр. Я и на самом деле хорошо знал шофёрское дело, ведь мой дивизион состоял из новейших противотанковых орудий и находился на автотяге, так что командир обязан был знать автодело даже лучше, чем обыкновенный шофёр…

Борис смущённо промолчал. Он уже и раньше не раз задумывался о «врагах народа», ведь у него и у самого был такой «враг» среди родственников. «Что-то тут уж больно неладно…» – думал он, но своих сомнений никому не открывал. Такое время было, что сомнениями в правильности действий НКВД или Сталина лучше было ни с кем не делиться, даже с самым близким человеком. Поэтому и сейчас он никак не прореагировал на рассказ Бубнова, а, немного помолчав, сказал:

– Кажется, налёт-то кончился, поедем.

Они сели в машину и после двух-трёх таких же вынужденных остановок добрались до медсанбата.

Борис зашёл в свою комнату, а там стоял дым коромыслом: Перов срочно складывал свои пожитки. Он получил приказ о переводе в полковой полевой госпиталь № 31, был этому чрезвычайно рад, и так как назначенный вместо него врач Фёдоровский приехал, то он рассчитывал сдать ему медсанбат в течение следующего дня, а вечером отбыть к новому месту службы.

Фёдоровский жить вместе с комиссаром и начальником штаба батальона не захотел, он облюбовал себе комнату, из которой только что выехал комиссар дивизии и где стоял телефон.

Алёшкин обрадовался, что его койка не занята, и он может спокойно лечь отдохнуть. Пока Виктор Иванович возился с укладыванием, они с комиссаром Подгурским сыграли партию в шахматы. Во время игры Борис рассказал Николаю Ивановичу о своём пребывании в санотделе армии, об услышанных там новостях и, между прочим, сообщил и о предстоящем Подгурскому отъезде в Москву. Тот обрадовался, узнав об этом, и сказал:

– Мне очень жаль покидать медсанбат. Мне кажется, что я здесь не без пользы для дела, да и для себя находился. Но, конечно, теперь, когда ни тебя, ни Перова не будет, здесь станет труднее. Что-то мне этот новый комбат не понравился: приехал, кое-как поздоровался, а затем забрался в свою комнату и сидит там, носу не показывает. По батальону пока даже не прошёл, ни с кем ещё, в том числе и со мной, не поговорил. Только и сказал Перову, что приёмку дел начнёт завтра.

Утром следующего дня Борис, взяв санитарную машину, отправился в штаб дивизии. Он попросил, чтобы шофёром ему дали опять Бубнова: понравился ему этот развитой интересный человек, и он решил познакомиться с ним поближе.

Приехав в штаб дивизии, Алёшкин забежал в землянку комиссара, в нескольких словах рассказал ему о полученном от начсанарма задании, и только хотел было развить свой план его выполнения, как в землянке появился адъютант комдива и, запыхавшись, сказал:

– Начсандив у вас? Его срочно комдив требует!

Марченко усмехнулся:

– Ступайте, он сейчас придёт.

Когда лейтенант вышел, он продолжал:

– Кто-нибудь из комдивовых прихлебателей видел, как ты зашёл ко мне и доложил… Ну ладно, пойдём вместе, буду тебя выручать.

И они пошли в землянку комдива, расположенную почти напротив.

– Вот почему я хочу, чтобы ты жил в медсанбате. Подальше от соглядатаев комдива, – заметил Марченко.

Войдя в землянку командира дивизии, пока комиссар с ним на вид довольно дружески здоровался, Алёшкин встал у двери и как полагается громко произнёс:

– Товарищ командир дивизии, по вашему приказанию начсандив 65-й дивизии Алёшкин прибыл.

Тот, нахмурившись, не поздоровавшись, сказал:

– Почему это вы, товарищ Алёшкин, не считаете своим долгом доложить о прибытии прежде всего вашему непосредственному начальству?

Но тут вмешался молчавший до сих пор Марченко.

– Это я его позвал к себе. Он шёл к вам, но, так как я тоже собирался к вам, то решил задержать его и захватить с собой…

Комдив замолк, но потом как будто что-то вспомнил:

– А почему не прибыли вчера, сразу же по возвращении из штаба армии?

Тут уж нашёлся Борис:

– В медсанбат прибыл новый командир, вот я и заехал туда, чтобы с ним познакомиться и решить вопрос о сдаче дел.

– Ну и? Решили? – насмешливо спросил комдив.

И пока Борис, не зная, что ответить, молчал, он продолжал:

– Утром Перов по телефону сообщил, что этот новый комбат собирается дела чуть ли не две недели принимать. Эх, была бы моя воля, – он покосился на комиссара, – ни за что бы я Перова не отпустил. Подумаешь, они там начальника госпиталя подобрать не могут! Вот что, поезжайте сейчас же в медсанбат и организуйте там приёмку-сдачу дел так, чтобы она была закончена максимум в три дня, и пусть через этот срок оба явятся с докладом. Ясно?

– Слушаюсь, товарищ комдив, – ответил Борис. – Разрешите доложить?

– Ну, докладывайте!

– Как только я там с ними всё утрясу, разрешите поехать по полкам, очень там дел много, – и Алёшкин вкратце повторил задание начсанарма, только что рассказанное им комиссару.

– Он вам ещё не докладывал об этом? – спросил комдив Марченко.

Тот, сразу смекнув в чём дело, ответил:

– Конечно нет, ведь он только на минутку ко мне зашёл.

– А, ну хорошо, – уже довольно заметил комдив. – Так как вы думаете? По-моему, он правильное принял решение. По полкам ему сейчас нужно обязательно проехать, – вновь обратился он к комиссару.

А так как Марченко уже и сам до этого одобрил план Бориса, то к удивлению стоявшего здесь же адъютанта комдива, согласно кивнул головой.

Как впоследствии рассказывал друзьям адъютант, это был чуть ли не первый раз, когда у командира и комиссара дивизии мнения совпали без вмешательства штаба армии.

Видя такое благожелательное отношение комдива, Алёшкин решился на некоторую вольность: