Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

– Да что ты пристал, отпусти! Потому и не привезёт, что нет у тебя никакой мамы, – разозлившись, ответила девочка.

Уставившись на неё, Боря растерянно моргал…

– Как это нет? Она болеет, вот поправится, приедет и привезёт, – сказал он не очень уверенно.

Увидев растерянность мальчика, желая окончательно победить, рассердившаяся девчушка выпалила:

– А вот так, и нет! Померла твоя мама, давно уже померла, только тебе не говорили… Ой, Боря! – тут же вскрикнула Женя, заметив, что он вдруг побледнел и опустился на пол. – Боря, Боря, что я наделала! – кричала Женя, с плачем выбегая из комнаты.

А тот, не произнеся ни слова, сидел на полу, о чём-то думал и вдруг громко, но совсем не по-детски, зарыдал. Ему стало понятно всё, что произошло с ним, Славой и Ниной. Он понял, почему их разлучили, почему так грустно на него порой смотрела бабуся и почему так ласковы были с ним оба его отца. И ему стало очень жаль маму, которую, выходит, он никогда больше не увидит. Никогда!

Какое страшное слово «никогда»! Бывает ли слово страшнее?.. Стало жаль и себя, и Славу, и Нину – как же они без мамы? У всех есть мамы: и у Жени, и у Юры, и у Володи, а у нас – нет! Без мамы люди самые несчастные на свете…

Женя, сама случайно узнавшая о смерти Бориной мамы, была строго предупреждена о том, что ему об этом говорить нельзя. Но вот не сдержалась и в пылу гнева проговорилась. Она очень испугалась и, прибежав к бабусе, сквозь слёзы повторяла одно и то же:

– Я сказала, ой, что я наделала, я сказала…

Бабуся несколько мгновений не могла ничего понять, но, услышав плач Бори, догадалась обо всём и сердито сказала:

– Сиди здесь, скверная, злая девчонка! – Она бросилась в детскую. Там уже были няня Марья и Поля. Боря сидел в углу и, уткнувшись лбом в стену, надрывно рыдал. Выпроводив Полю и няню из детской, Мария Александровна присела около внука и, ласково поглаживая его по голове, начала успокаивать мальчика. Она говорила тихим и ласковым голосом о том, что мама его тяжело и долго болела, что её лечили хорошие доктора, но болезнь была такой серьёзной, что с ней справиться не сумели, и бедная мама умерла.

Говорила она и о том, что все они – и он, и Слава, и Нина – не совсем сироты, что у них есть папы, которые их любят и будут заботиться о них. Говорила, что она тоже их любит и будет их любить всю жизнь. Говорила и о том, что летом будущего года они вместе обязательно съездят в Кострому и Ярославль, посмотрят, как там живут Слава и Нина, и, если им живётся плохо, то их обязательно заберут сюда.

Боря, слушая тихий голос любимой бабуси, ощущая прикосновение её ласковых рук, мало-помалу успокоился и, прижавшись головой к её плечу, продолжая всхлипывать, спросил:

– А когда мы поедем?

– Вот окончишь первый класс гимназии и поедем. А плакать сейчас не нужно, а нужно постараться сдать как можно лучше экзамены, чтобы ни тебе, ни мне, ни маме, которая ведь постоянно следит за тобой с неба, за тебя не было стыдно, – с этими словами Мария Александровна повела внука к умывальнику, потом раздела и уложила в постель. Женя, ещё раньше уложенная няней, тихонько лежала в своей кроватке и делала вид, что спит.

Обычно пред сном бабуся заставляла детей читать молитвы: «Отче наш» и «Богородица Дева, радуйся», а потом разрешалось добавить что-нибудь и от себя. Боря добавлял, как его когда-то научила Ксюша:

– Господи, спаси и помилуй маму, папу, меня, Славу и Нину, и всех моих родных и знакомых!

Приехав к бабусе, к этим словам он добавлял: «ещё и бабусю, и Женю».

После отъезда Алёшкина он спрашивал:

– Ведь у меня теперь два папы, как же мне молиться?

Мария Александровна строго ответила:

– Молись за обоих.

В этот вечер и бабуся, и Боря про молитвы забыли. Уложив внука в кровать, она перекрестила его, затем подошла к Жене, перекрестила и её и вышла из спальни.

Только затихли её шаги, как девочка подняла голову и прошептала:

– Боря, ты спишь?

– Нет, а чего?

– Ты прости меня, я ведь нечаянно…

Боря немного помолчал, затем также шёпотом ответил:

– Ладно, ты ведь не виновата, что умерла моя мама, а не твоя.

– А у меня папа умер… – шепнула Женя.

– Ну вот видишь. Что же теперь поделаешь? – вздохнул мальчишка, сочувствуя двоюродной сестрёнке. – Спи! – прошептал он.

* * *

Вступительные экзамены в Темниковскую мужскую гимназию были назначены на 5 сентября. В первый класс могли принять только 40 человек, а желающих оказалось гораздо больше. И потому не все дети были допущены к экзаменам. Некоторым отказывали по возрасту, к тому же приёмная комиссия старалась по возможности избавляться от инородцев, как тогда называли мордвин и татар. Но и после всех отсевов экзаменующихся оставалось около восьмидесяти человек.

В отношении Бори Марии Александровне пришлось выдержать некоторый бой, ведь ему ещё только шёл десятый год, а в гимназию принимали с десяти. Но начальнице женской гимназии отказать не решились, и её внук к экзаменам был допущен. Теперь нужно сдать их так, чтобы придраться было нельзя. Словом, волнения большие, и трудно сказать, кто волновался и тревожился больше: Боря ли, не очень-то разбиравшийся в то время во всех тонкостях поступления, или его бабуся, боявшаяся, чтобы у мальчика не пропал год.

Итак, каждый поступающий должен был написать диктант, ответить на 2–3 вопроса из грамматики, решить арифметические задачи и примеры и ответить на несколько вопросов учителя Закона Божьего. Экзамены были рассчитаны на три дня.

Утром пятого сентября все допущенные к экзаменам были приведены своими мамами, папами, дедушками и бабушками в здание мужской гимназии. Дети вместе с родными расселись на стульях, расставленных вдоль стен рекреационного зала.

Все малыши, если посмотреть со стороны, имели довольно забавный вид. Маленькие, немного напуганные и возбуждённые человечки, одетые в новую, непривычную для них гимназическую форму, сидевшую мешковато и неуклюже (ведь она шилась на вырост), с тщательно отмытыми ушами и ручонками, голыми, подстриженными под машинку головёнками, которыми они беспокойно вертели во все стороны, – они походили на стаю беспомощных и несмышлёных зверушек. Большинство, может, этого не чувствовали, а Боря, глядя на других и зная, что он сам выглядит также смешно, находился в прескверном настроении. Он догадывался, как нелепо торчат на его круглой голове большие уши, обычно прикрытые беспокойными вихрами.

Длинные штаны, надетые впервые, хоть и были его давнишней мечтой, но сидели как-то неудобно, стесняли движение и резали в паху. Новые ботинки, сшитые Шалиным из добротного хрома с расчётом на несколько лет, казались непомерно тяжёлыми и большими. Толстая медная пряжка от широкого кожаного ремня, которым подпоясана рубашка с выдавленными на ней буквами «Т. М. Г.», хоть и являлась предметом гордости, но больно давила на живот. Нестерпимо чесалось в носу и очень хотелось поковырять там пальцем, но бабуся ещё дома предупредила:

– Когда придём, сиди смирно, не вертись, говори со мной шёпотом, других мальчиков не задевай и, главное, не вздумай ковырять в носу!

Приходилось терпеть, и чтобы как-нибудь уменьшить зуд, он стал морщить нос самым разнообразным образом, как будто немного помогло. Рядом сидел маленький чёрненький мальчик, наверно, с мамой – высокой, полной, красивой женщиной. Этот мальчик смотрел, смотрел на гримасы соседа, да вдруг не выдержал и прыснул смехом. Мать дёрнула за рукав, строго посмотрела на обоих, а Боря украдкой показал ему кулак. Тот обиженно отвернулся.

В это время в зал вошёл в чёрном вицмундире с блестящими пуговицами и маленькими погончиками на плечах директор гимназии Анатолий Иванович Чикунский, на груди у него сиял какой-то орден. Нос сейчас же перестал чесаться, и Боря со всеми встал и во все глаза смотрел на директора. Следом за Чикунским шли священник и дьякон. Оба они были одеты в ризы, как тогда говорили, облачены, дьякон нёс в руке кадило, из которого шёл голубой, приятно пахнущий дымок ладана. Оба подошли к аналою, стоявшему в углу зала перед несколькими иконами; мальчик понял, что сейчас начнётся молебен. Затем в зал вошли преподаватели гимназии. Молебен начался.

Боря любил слушать и читать истории из Священного Писания, но молиться не любил. Из вечерних молитв он внятно и разборчиво произносил только ту добавку, о которой мы недавно говорили, остальное читал быстро, торопясь, глотая слова, лишь бы скорее покончить с неинтересной обязанностью.

У бабуси, кроме как на сон, молиться не приходилось, а пока он жил у мамы, там и вовсе, кроме Ксюши, никто не молился. Даже и иконы-то были только на кухне да над Ксюшиной кроватью. Правда, и Боря, и Слава, и Ниночка носили маленькие серебряные крестики, как, впрочем, и все знакомые дети и взрослые, но использовались они только тогда, когда простое «ей-богу» казалось недостаточным для подтверждения правды; тогда из-за пазухи доставался крестик, и говорилось:

– Хочешь, крест поцелую?

В бабусином доме иконы были в каждой комнате – маленькие, но очень красивые, а перед одной из них висела лампада, которую зажигали по большим праздникам. В обычные дни она не горела, и Боря с Женей окунали в неё пальцы, мазали лампадным (его ещё называли деревянным) маслом головы, а потом нюхали друг друга.

Так вот, молебен начался. Это был обязательный ритуал: ни одно событие в России в то время не начиналось без него.

Потом директор рассказал о порядке экзаменов, предложил двум классным надзирателям построить детей парами и развести их по классам. Экзамены проводились в две группы. В той группе, куда попал Алёшкин, первый экзамен был по арифметике. Боря оказался в паре с тем самым чёрненьким мальчиком, которому он недавно показал кулак, и тут же заметил, что этот мальчишка ниже его почти на полголовы. Это его обрадовало: в николо-берёзовецкой школе он был самим маленьким в классе, что, конечно, казалось обидным; теперь он боялся, что и в гимназии окажется самым маленьким. Однако, осмотревшись, увидел, что, хотя есть ребята и повыше него, но много и таких, как его сосед.

Через несколько минут все они сидели за партами. Перед каждым лежал чистый листок бумаги из клетчатой тетради с печатью в левом углу, рядом – ручка с новеньким пером.

Едва ребята осмотрелись, в класс будто бы вкатился невысокий толстенький человек с круглой лысинкой, круглым личиком, остренькой чёрной бородкой, с весёлыми чёрными глазами. Все его движения были стремительны и как-то по-особому изящны и закончены. В таком же вицмундире Министерства просвещения, как и у директора гимназии, только без ордена. Звали его Алексей Петрович Крашенинников – тот самый бабусин знакомый, который напомнил о необходимости исповеди и причастия, председатель приёмной комиссии и преподаватель математики.

При появлении Крашенинникова надзиратель, приведший детей и усевшийся на стул, поднялся, встали и дети. Как бы с разбега вскочив на невысокий помост с учительской кафедрой, вошедший поздоровался с ребятами, разрешил им сесть и быстро перевернул стоявшую около кафедры доску. Тут все увидели заранее написанные условия задач и несколько примеров.