Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2

– Вакантная должность есть, и не одна. А вот институт наш действительно за городом находится, а вы где живёте?

– На Базовской.

– На Базовской? Ну, так это от вашей квартиры не так уж далеко. Приходите к нам на днях, а я со старшей машинисткой поговорю.

На этом и порешили.

Через несколько дней Катя направилась в «Круглик». Ясли, куда она носила Ниночку, оказались примерно на полпути по дороге в этот институт. Весь путь от дома до работы занимал не более 35–40 минут, при этом до банка ей на дорогу приходилось тратить примерно столько же. Да и находиться там в положении неизвестно кого – не то счетовода, не то машинистки, и получать при этом мизерную зарплату её не устраивало. Она подала заявление об уходе. Отработав в банке положенные две недели, Катя поступила на работу в Институт масличных культур.

Первый же месяц работы показал, что заработок машинистки в «Круглике» может быть довольно большим. Катя работала даже не с полной нагрузкой, многие научные термины ей были незнакомы, почерк у некоторых сотрудников был ужасным и тем не менее она заработала почти 150 рублей. «Да-а! – подумала она, – тут и больше 200 можно заработать. Надо будет Борису сказать». Она уже давно заметила, что он своей работой не удовлетворён; заметила и то, что он понемногу начал собирать учебники. Ей была понятна причина нерешительности мужа в разговоре на эту тему, и она не начинала разговор сама, только опасаясь трудностей материального положения семьи. С поступлением в «Круглик» Катерина увидела, что сможет прокормить семью и сама, так пусть хоть Борис учится.

Однажды вечером в постели она спросила:

– Борька, а ты зачем это всяких учебников накупил?

Борис в ответ что-то неопределённо пробормотал.

– Учиться хочешь? Это хорошо, только чего же ты молчишь? Почему мне ничего не скажешь?

И когда Борис вновь не нашёлся, что ответить, она обняла его, прижалась к его щеке своей и сказала:

– Учись, Борька, учись… Я теперь убедилась, что смогу содержать семью сама, а ты давай учись, нужно это.

– Ну, если я поступлю учиться, я всё равно работу не брошу. Ты не думай, что уж совсем на твою шею сяду. Вот только дома буду меньше делать.

– Для помощи по дому мы найдём кого-нибудь. Если оба работать будем, то сумеем это оплатить. А учиться надо, надо иметь за плечами специальность. Начнём с тебя, а потом, может быть, когда-нибудь и мне удастся поучиться. Ты куда же поступать-то думаешь? В строительный, ведь здесь лесного нет?

– Да нет, Катя, я думаю в медицинский поступать.

– В медицинский? – протянула Катя. – Так ты врачом хочешь стать?

– Да, – и Борис перечислил все свои доводы.

Помолчав немного, Катя сказала:

– Ну что же, врачом – так врачом, только обязательно хорошим. Таким, как Ашурков, спасший нашу Нинку. Ну ладно, давай спать.

Со следующего дня Борис приступил к подготовке. Он решил заниматься сам. Раздобыв в мединституте программу экзаменов и узнав, что математику там сдавать не нужно, а только русский (письменный и устный), физику и химию, он ещё больше воспрянул духом. Борис понимал, что подготовиться самостоятельно по математике, которая на тот момент в средних школах преподавалась значительно глубже, чем в то время, когда учился он, у него бы не получилось. Нанять преподавателя, конечно, было не на что. Он надеялся, что по тем предметам, которые предстояло сдавать при поступлении, сумеет подготовиться достаточно хорошо и сам. С этого времени ежедневно часов с четырёх дня и до глубокой ночи в большой комнате горел свет от старой настольной лампы, которую вместе с таким же стареньким письменным столом Алёшкины купили на Сенном рынке, – это, обложившись учебниками и тетрадями, сидел Борис и тщательно штудировал программу средней школы по химии, физике и русскому языку.

В конце июля Алёшкин отправился в мединститут и, обратившись к секретарю приёмной комиссии, студенту пятого курса Антипову, выяснил, что на первых трёх курсах института имеются два потока: дневной и вечерний. Поступив на вечерний, днём можно где-нибудь постоянно работать. Мужчин в институт поступает очень мало, и если Борис сумеет сдать экзамены хотя бы на тройки, он всё равно поступит. Алёшкин тут же написал заявление на вечерний поток, заполнил анкету абитуриента и, вернувшись домой, рассказал обо всём жене. По её совету он ещё усерднее засел за занятия.

Экзамены вечернего потока начались 10 августа 1935 года, первым было сочинение по русскому. В большом зале института сидело около 300 человек. На доске были написаны три темы сочинений, Борис выбрал тему о Владимире Ильиче Ленине. Немного подумав, он, без всякого черновика (хотя разрешалось его использовать), начал писать всё, что он знал и читал о Ленине у Маяковского, у других писателей, у Сталина, Ярославского и Крупской. Ведь, как никак, а он в свои 28 лет уже был достаточно политически развит и о вожде мог рассказать немало.

Два часа промелькнули, как одна минута, и, исписывая пятый лист, Борис почувствовал, что пора закругляться – время истекает, и он может не успеть проверить написанное. Так и вышло. Прозвенел звонок, по рядам прошли помощники экзаменатора, безжалостно отбирая у всех законченные и незаконченные сочинения. Взяли его и у Алёшкина, он едва успел расписаться.

Следующие два дня, в ожидании устного экзамена по русскому языку, Борис буквально не отрывался от книг, главными из них были «Грамматика» и «Синтаксис». Почти все литературные произведения, которые требовалось знать поступающим, Борис ещё раньше читал по нескольку раз, некоторые прочёл снова в период подготовки к экзаменам. Просматривая программу по русскому языку, которую, как и по другим дисциплинам, ему вручил Антипов, Борис убедился, что вроде ему опасаться нечего. О каждом произведении, указанном в программе, он мог рассказать достаточно много. Но вот с грамматическими и синтаксическими правилами дело обстояло гораздо хуже. Он ещё в школе сочинения писал неплохо, но как-то не вдумывался никогда, почему слово пишется так, а не иначе, почему фраза должна быть построена определённым образом, а не по-другому, когда и где нужно поставить запятую, а не точку и т. п. Всё это делалось механически, далеко не всегда правильно. Софья Григорьевна Воскресенская, учившая Бориса русскому языку в последнем классе второй ступени ещё на Дальнем Востоке, неоднократно говорила, что четвёрка у Алёшкина по русскому – результат его способности к изложению и большой начитанности, а отнюдь не следствие знания грамматических правил.

Борис справедливо полагал, что и здесь он по русскому письменному более чем тройку не заработает и что, конечно, экзаменатор, увидев его многочисленные ошибки, будет гонять его по грамматике, вот он и зубрил. Ну, а мы знаем, что зубрёжка ему никогда не давалась, и к концу вторых суток у него настолько всё перепуталось, что, идя в институт, он уже не мог сам себе путём рассказать ни одного правила.

В коридорах института толкалось много народа. В то время в этом большом здании помещалось два института: медицинский и педагогический. Экзамены в оба проводились одновременно. Толкаясь среди поступающих, как правило, на 8–10 лет моложе, чем он, ребят и девчат, и, слыша их глубокомысленные рассуждения по различным вопросам грамматики и синтаксиса, Борис совсем расстроился. Но вот открылась дверь кабинета, в котором проходили экзамены по русскому, и первая фамилия, названная выглянувшим в дверь студентом – помощником экзаменатора, оказалась его.

Он решительно шагнул в открытую дверь. В небольшом кабинете за столом сидела немолодая невысокая женщина, чем-то похожая на Софью Григорьевну, которая всегда относилась к Борису очень хорошо, и потому, увидев экзаменатора, он как-то сразу почувствовал себя спокойнее и увереннее. Может быть, этому способствовало и то, что при всякой опасности он привык внутренне собираться.

Борис подошёл к столу, сел на стул, стоявший напротив стола преподавательницы. Она взглянула на него поверх очков, через которые только что читала, как Борис заметил, его сочинение.

– Так это вы Б. Алёшкин? Я так и думала… Читая ваше сочинение, я никак не могла себе представить, что его мог написать выпускник средней школы, и, признаться, думала, что он попросту списал или подсунул чужое, написанное более взрослым человеком. Приготовилась уж как следует его пошпиговать. Ну, а теперь, когда я увидела вас, мне всё ясно. Сколько вам лет?

– Двадцать восемь, – ответил удивлённый Борис.

– Почему же вы так поздно учиться пошли?

Борис только собрался отвечать на этот вопрос, как экзаменаторша, видимо, что-то сообразив, заговорила снова:

– Впрочем, простите, это к экзамену отношения не имеет… За сочинение я вам поставила пять – кроме двух запятых, ничего исправлять не пришлось. Жалею, что вы идёте в медицинский, а не в педагогический на отделение литературы, мне кажется, что там вы были бы более на месте. Спрашивать я вас не буду, уверена, что вы за свою жизнь успели прочитать больше, чем нужно, и поэтому по устному русскому я вам тоже ставлю пять. Желаю также хорошо сдать и остальные экзамены. До свидания, – она протянула Борису экзаменационный листок с двумя жирными пятёрками.

Не помня себя от радости, Борис схватил листок и, забыв попрощаться, ринулся к двери. Едва он выскочил в коридор, как его со всех сторон обступили абитуриенты и засыпали вопросами. Все были удивлены тем, что он так быстро вышел из экзаменационного кабинета. Сквозь толпу окруживших Бориса молодых людей к нему пробивался Антипов. Увидев взволнованное и несколько растерянное лицо Бориса, он ещё на ходу заговорил:

– Эх, чёрт побери, опоздал! Как я хотел присутствовать на твоём экзамене, хотел как-то на этого изверга в юбке повлиять, уж больно она режет всех! Ну, да ты не горюй. Тройку мы из неё всё равно выбьем! Уж больно нам мужчины в институте нужны.

Но в это время высокая сероглазая девушка с немного вздёрнутым носом и нескладной, почти подростковой фигурой, стоявшая ближе всех к Борису и уже успевшая заглянуть в его экзаменационный листок, возмущённо воскликнула:

– Какая тройка, о чём вы говорите? У него по обоим русским пять! Посмотрите.

Антипов выхватил из рук Бориса листок, посмотрел отметки, похлопал его рукой по плечу и радостно воскликнул:

– Ну, брат, да ты молодец! Если уж тут сумел по пяти отхватить, так за остальное я спокоен. Пойду других выручать, у них дела похуже, – и Антипов стал пробиваться к выходу из коридора.

Он оказался счастливым предсказателем. Через пять дней Борис также успешно сдал физику, а ещё через пять – и химию. 25 августа 1935 года в списках первого курса Кубанского медицинского института имени Красной армии, вывешенных в коридоре, Борис Алёшкин нашёл свою фамилию и узнал, что он зачислен в первую группу вечернего потока. Нечего и говорить, как были рады этому успеху и Борис, и Катя!

Занятия начались 1 сентября. Катя уже полностью вошла в курс своей работы в «Круглике» и, благодаря прекрасной технике машинописи, а также и отличной общей грамотности, уже заняла там весьма прочное положение. Вскоре большинство научных работников института, и даже сам Василий Степанович Пустовойт, предпочитали отдавать в печать свои работы именно Алёшкиной. Работа, хотя и давала Кате приличный заработок, требовала от неё много времени и напряжения.

Борис уходил на работу к восьми часам утра. Затем прямо из конторы Адыгоблпотребсоюза в четыре часа бежал в институт и возвращался домой часов в 10–11 вечера. Эла находилась в детсаде, а Нина в яслях до четырёх часов дня. У обоих родителей не было времени ни провожать их, ни проводить с ними вечера, ни вести домашнее хозяйство, пришлось искать домработницу. При помощи соседки, старушки из дома № 128, нашли пожилую женщину, жившую через один-два квартала от Алёшкиных. Она согласилась приходить, присматривать за детьми до возвращения кого-либо из родителей, но всю остальную домашнюю работу и, главным образом, приготовление еды и стирку, хозяевам и, конечно, главным образом, Кате, пришлось оставить себе. Вставая в шесть часов утра, она готовила завтрак, а часто и обед, отводила Нину в ясли, после чего мчалась за город в свой «Круглик». Элу иногда отводил Борис, но чаще это делала приходившая Меланья. Стирку, а иногда и заготовку еды на несколько дней, Катя проводила в воскресенье. Для хранения приготовленной еды использовался имевшийся во дворе колодец, куда кастрюлю с борщом, а иногда и котлеты, спускали на длинной верёвке, ведь тогда холодильников-то не было.

Как видим из сказанного, с началом учёбы Бориса на Катю легла огромная тяжесть всей домашней работы, не считая того, что и основной доход для содержания семьи зарабатывала тоже она. Вряд ли какая-нибудь другая женщина смогла бы выдержать такую большую, даже чисто физически, нагрузку, а эта – молодая, очень хрупкая на вид – справлялась со всем и постоянно была весела.

С первых же дней занятий в институте Борис познакомился со своими товарищами по группе, а со многими из них и подружился. В его группе было всего 18 человек, примерно по столько же было и в остальных семи группах. Таким образом, на вечернем потоке училось около 200 студентов, на дневном было немногим больше. Как правило, студенты вечернего потока состояли из людей, работавших до этого в медицине, и потому все они были не юного возраста. Правда, в каждой группе находилось несколько человек только что окончивших школу, из тех, кто не получил общежития. Познакомимся немного с теми, кого Борис считал своими наиболее близкими друзьями.

Первый, кого следует назвать, был староста группы, ставший через очень короткое время старостой потока, а затем и старостой всего курса, – это Григорий Константинович Быков, или, как его обычно все в то время называли, Гришка Быков. Вероятно, такое имя к нему не очень подходило. Когда он начал учиться на первом курсе института, ему уже стукнуло 35 лет. Он имел семью, состоявшую из жены и двоих детей. Быков в своё время окончил лётную школу и служил лётчиком гражданской авиации около восьми лет. В 1933 году у него внезапно наступило резкое ухудшение зрения, и он вынужден был эту работу оставить. Служить в каком-нибудь аэропорту и постоянно видеть самолеты, которые ему уже не суждено было водить, было слишком тяжело, и он решил переменить профессию. Его жена работала фельдшером, и, может быть, именно поэтому он пожелал тоже стать медиком. Как многие студенты вечернего потока, Быков поступил на подготовительные курсы в 1934 году и, хотя законченного среднего образования не имел, курсы закончил более или менее удовлетворительно, сдал выпускные экзамены и, как все с этих курсов, был принят в мединститут без вступительных экзаменов. Благодаря большим организаторским способностям и личному обаянию, он ещё в период обучения на курсах пользовался авторитетом и среди слушателей, и среди преподавателей. Естественно, что при выборах старосты первой группы, по предложению одного из преподавателей, Быков был единственным кандидатом. В дальнейшем учёба давалась ему трудно, но он был достаточно упорен и учился удовлетворительно. С первых же дней он подружился с Борисом Алёшкиным. У них было много сходного в судьбе, разница была лишь в том, что Борис сразу же занял место первого по успеваемости не только в группе, но и на всём потоке, в то время как Гришке до этого было далеко. Кстати сказать, его дружба с Алёшкиным во многом способствовала его успехам в науках.

Вторым, не менее важным лицом в группе, считался Иван Егорович Герасименко. Это был самый старый студент не только в группе, но и во всём институте: в 1935 году, в момент поступления ему исполнилось 52 года. Этот седоватый человек среднего роста, с небольшой лысиной и довольно солидным животом, отличался очень добродушным характером. Его поступление в институт произошло не совсем обыкновенно. Более 25 лет тому назад он окончил фельдшерскую школу и всё это время работал на фельдшерском пункте в большой станице Благодатной. В ней было около 10 тысяч населения, и в 1932 году фельдшерский пункт станицы преобразовали во врачебный участок с амбулаторией и небольшой больничкой. Первое время заведовать этим участком остался тот же Герасименко, но вскоре райздравотдел прислал молодую женщину-врача. Она не имела ни опыта, ни большого желания работать в отдалённой станице и вскоре покинула её. В течение двух лет в Благодатной сменилось несколько врачей, а лечить больных по-настоящему продолжал старый фельдшер. Станичный совет обратился в райздравотдел с просьбой о назначении фельдшера Герасименко постоянным заведующим врачебным участком. На это пришёл ответ, что Герасименко не врач, и заведовать врачебным участком не имеет права. Тогда станичный совет возбудил ходатайство о направлении Герасименко на учёбу. Этот человек, умный и достаточно серьёзный, понимал, что знаний, полученных им 25 лет тому назад, явно не хватало, и потому и сам выразил желание поступить в мединститут. Станичный совет хлопотал за него в Наркомздраве, и тогдашний нарком здравоохранения Митерёв в виде исключения разрешил 50-летнему фельдшеру поступить в институт, но чтобы стипендию ему выплачивал станичный совет (как известно, в высшие учебные заведения принимались, да и до сих пор принимаются лица не старше 35 лет). Герасименко успешно окончил подготовительные курсы и был зачислен студентом вечернего потока в первую группу. С первых же дней учёбы они с Борисом Алёшкиным стали настоящими друзьями.

Следующий, о ком следует сказать, это некто Сергеев – единственный коммунист в группе. До учёбы он был рабочим на заводе имени Седина. Как и Быков, он не имел законченного среднего образования, с трудом поступил на подготовительные курсы, где учился весьма посредственно, а в дальнейшем с таким же трудом переползал с курса на курс при поддержке более знающих и способных товарищей, а главное, при помощи своего партбилета, которым он не стеснялся пользоваться. Трудно сказать, что его толкнуло в мединститут, и почему он вдруг захотел стать врачом. Однако с первых же дней, увидев, что Алёшкин выделяется своими знаниями, он начал поддерживать с ним хорошие товарищеские отношения, хотя, как впоследствии выяснилось, втайне и пакостил ему. Борис, со своим открытым характером, к Сергееву относился самым дружеским образом и всегда помогал ему в учении.

Всего в группе было 18 человек, мы остановились лишь на трёх товарищах Бориса, хотя с полным правом можно было назвать такими же друзьями и всех остальных. Например, Мальцеву – женщину 35 лет, акушерку по профессии, муж которой уже учился на третьем курсе этого же института; или Багмет Николая, жившего с Алёшкиным на одной улице и являвшегося его постоянным спутником при возвращении из института домой. Багмет происходил из казацкой семьи какой-то отдалённой станицы, был моложе Бориса на семь лет, но поступил в институт, уже успев порядочно поработать в колхозе. В числе друзей Бориса была и Нина Александрова – выпускница одной из краснодарских школ, дочь учительницы, очень старательная и прилежная студентка, постоянно помогавшая в занятиях немного туповатому, хотя и усидчивому Багмету. Кстати сказать, их совместные занятия, в конце концов, привели к тому, что на пятом курсе они поженились. В дальнейшем мы ещё не раз встретимся как с теми лицами, о которых только что кратко рассказали, так и со многими другими товарищами Бориса в период студенчества.

С первого курса, кроме занятий физикой, химией, немецким языком, обществоведением и физкультурой, пришлось осваивать и совершенно новые дисциплины: анатомию, гистологию, латынь и военно-медицинское дело. Правда, и химия в институте преподавалась уже совсем не так, как это было в средней школе, да вскоре, кроме химии органической, появились и такие как коллоидная, аналитическая, физическая и, наконец, биохимия.

Глава пятая