Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

С помещиков победнее или со своих знакомых Пигута вообще не брал гонорара, принципиально не брал он денег и с многочисленных больных из крестьян.

Вопрос о материальном положении семьи становился всё острее. И конечно, нечего было и думать о том, чтобы нанимать к детям каких-либо гувернёров или учителей. Всё догимназическое образование их Мария Александровна должна была осуществить сама. Ведь даже ежедневные нужды семьи часто покрыть было нечем.

Если бы удалось увеличить больницу, то вопрос разрешился бы просто, при больнице на 50 коек жалование земского врача было почти в два раза больше. Это было бы совсем хорошо, но как это сделать? Кинешемская управа от покупки рябковского дома, а также и от строительства нового в Адищево категорически отказалась.

Как это иногда бывает, помог случай.

Ещё с середины 1883 года большой лесной массив поблизости от Рябково был куплен одной крупной лесопромышленной фирмой, построившей лесопильный завод и начавшей строить химический. Фирме была необходима больница для рабочих этих заводов. Управляющий конторой согласился приобрести для этой цели рябковский дом при условии, что часть расходов по содержанию больницы возьмёт на себя Кинешемское земство, так как рабочие в основном были из местных крестьян. Пигуте удалось уговорить земство войти в пай с фирмой.

На всё это потребовалось много времени и хлопот, и только к концу 1884 года, наконец, была заключена купчая, составлена смета на переоборудование, и Болеслав Павлович Пигута назначен заведующим будущей больницы с одновременным оставлением его и в должности земского врача по Рябковской волости.

Работа закипела. Дом был оценён в 4000 рублей, около половины этой суммы перевели Полине в Италию, остальное осталось в распоряжении семьи Пигута. Эти деньги помогли супругам выйти из того бедственного положения, в котором они находились. Они смогли даже съездить в Москву, чтобы приобрести кое-какие наиболее ценные вещи. Кстати, это была их единственная совместная поездка в Москву.

Пигутам разрешили остаться в занимаемой квартире. А под больницу перестраивались центр здания и северное крыло – более 25 комнат.

В новом помещении сделали небольшую операционную, родильную палату, инфекционные палаты и несколько комнат отвели под амбулаторию.

В самый разгар перестройки умер старый рябковский фельдшер, Дашин отчим – Павел Павлович Новиков. Да и нужда в фельдшерском пункте здесь отпала, поскольку имелась теперь вполне приемлемая больница. Решили в земстве его ликвидировать и превратить в фельдшерский пункт адищевскую больницу; там осталась молодая фельдшерица Надя, многому научившаяся за годы совместной работы у доктора Пигуты. А Даша, и прежде проводившая большую часть времени у Пигуты, после похорон отчима окончательно переселилась в их квартиру. Флигель совсем опустел.

* * *

Материальное положение семьи Пигута значительно улучшилось, но Мария Александровна не оставляла своей мысли о том, чтобы учить детей самой. Осуществить это теперь было ещё легче, так как Даша, поселившись в их семье, совершенно вытеснила Марию Александровну из всех домашних дел.

И у неё появился новый план. Она решила открыть школу, чтобы учить не только своих детей, но и детей рябковских крестьян, которые не могли посещать почему-либо имевшуюся в селе церковно-приходскую школу. А освободившийся флигель, по её мнению, был вполне пригоден для этой цели. Ремонт его, приуроченный к перестройке большого дома, по существу ничего бы не стоил или, во всяком случае, обошёлся бы очень дёшево.

Мария Александровна, переговорив по этому вопросу с мужем, который её идею поддержал и обратился к администрации фирмы, получила согласие и выехала в Кострому, где жил окружной инспектор народных училищ. Не без труда она добилась разрешения на открытие школы в предоставляемом лесопромышленной фирмой помещении, флигель относился к дворовым постройкам и потому стал теперь её собственностью, как и весь дом.

Разрешив открытие школы, инспектор был вынужден выделить и средства для содержания учителей.

Вначале Мария Александровна хотела всё взять на себя, но затем, после того, как и представители фирмы изъявили желание учить в этой школе детей своих служащих (до этого их приходилось возить в Судиславль), преподавание было распределено между тремя лицами: начальное обучение русскому языку, счёту и письму в первом классе вела Мария Александровна, вела она также и русский язык во втором и третьем классах; арифметику во втором и третьем классах преподавал волостной писарь, бывший студент, исключённый из Московского университета за участие в студенческих беспорядках, младший брат Макара Ивановича Соколова – Николай Соколов (в своё время Макар Иванович устроил его писарем в Рябковскую волость, он же привлёк и к работе в школе); Закон Божий преподавал отец Никодим, сменивший умершего рябковского священника отца Петра. Таким образом, почти одновременно с новой больницей начала функционировать и новая школа. В неё пошли и дети учительницы: Лёля – сразу в третий класс (она два года занималась с матерью), и Володя, начавший с первого класса.

С большой робостью приступала Мария Александровна к своим первым урокам, но, видимо, у неё была прирождённая склонность к педагогической деятельности, так как сразу всё пошло очень хорошо, а когда дело спорится, то человек отдаётся ему целиком, и оно становится уже не службой, а любимым занятием.

С того времени педагогическая деятельность стала делом всей жизни Марии Александровны.

Болеслав Павлович был очень рад, что жена так серьёзно увлеклась своей школой. Он полагал, теперь она перестанет подозревать его во всяких неблаговидных поступках и прекратит свои упрёки, которые, по его мнению, не имели никаких оснований. Пытаясь иногда взглянуть на себя со стороны, доктор Пигута находил: неплохой, в общем-то, человек, любящий жену и детей, но по натуре своего характера не способный замыкаться в кругу семьи. Да и служба требовала частых разъездов, а за последнее время в связи с перестройкой дома и организацией новой больницы этих разъездов стало ещё больше. У него появилась масса новых знакомых, друзей, приятелей и даже приятельниц, – всё это были чисто деловые связи. Но они волновали и раздражали Марию Александровну. Правда, надо признать: ему было легче проводить время где-нибудь в гостях, за преферансом или просто за какой-нибудь пустой болтовнёй, чем в семье, где постоянно шёл разговор о деньгах, о болезнях детей или ещё каких-нибудь домашних делах. Наверное, важных и нужных, но утомительно однообразных и скучных. Это чувствовала Мария Александровна и, конечно, обижалась, сердилась, на мужа сыпались упрёки, что, в свою очередь, ещё больше отталкивало его от семейного очага.

Болеслав Павлович надеялся, что эта трещина в его отношениях с женой при её занятости школой постепенно сгладится. Первое время так оно и было. Увлечённая своей новой и сразу полюбившейся ей деятельностью, Мария Александровна стала как будто терпимее относиться к отлучкам мужа, не встречала его упрёками и слезами. Да и он в связи с окончанием строительства и открытием рябковской больницы больше времени проводил дома. Но и дома обычно после ужина скрывался в кабинете и углублялся в медицинские книги. А она вечерами занималась с детьми французским языком и музыкой. Рояль отца, привезённый из Петербурга, доставил ей много радости, и на нём она обучала музыке Лёлю и Володю.

Так прошло ещё несколько лет. Дети росли. Родители, углубляясь каждый в своё дело, становились всё опытнее в нём, рвались к новым знаниям, приобретали всё большую известность в своих кругах, и всё более и более отдалялись друг от друга и от детей.

Особенно заметно это произошло с Болеславом Павловичем.

Если в первое время после открытия новой больницы он сократил свои отлучки, то вскоре они участились вновь, и он каждый вечер уходил из дома: или выезды на консультации, или с нужными визитами, а то и просто к знакомым соседям. Ездил он, как правило, один и, как поговаривали, время проводил довольно весело. Мария Александровна, занятая днём уроками, вечерами сидела над тетрадями и после уже не в состоянии была уделять нужного внимания детям.

Все семейные заботы легли теперь на плечи Даши, которая, забыв о себе, безропотно несла эту огромную тяжесть. К тёте Даше так привыкли дети, что без неё не представляли себе и дома.

В августе 1889 года в доме произошло большое несчастье. Внезапно почти в один день заболели два ребёнка – Володя и Нина. У них поднялась температура, появились боли в горле. Болеслав Павлович, осмотрев детей, поставил диагноз: дифтерия, болезнь очень заразная. Как раз в это время вспыхнула в Костромской губернии эпидемия.

Была срочно переоборудована под лазарет маленькая комнатка, находившаяся рядом со столовой, раньше – буфетная, и больные дети помещены там. Заходить к ним Болеслав Павлович запретил всем членам семьи, прислал из больницы специальную сиделку, которая неотлучно находилась при детях и строго выполняла все его наставления.

Через несколько дней, несмотря на принятые меры, заразился самый младший ребёнок – Боря. Теперь в лазарете стояло уже три кроватки.

Несчастье сблизило семью. В эти дни Болеслав Павлович и Мария Александровна, как бывало раньше, вместе сидели в столовой, с тревогой прислушиваясь к тяжёлому дыханию или бредовым вскрикиваниям, доносившимся из-за стены.

Конечно, мать не могла выдержать запрет мужа, и тайком от него с соблюдением, однако, самых строгих мер предосторожности, всё-таки посещала больных детей.

Скучали по изолированных братьях и сестре и двое оставшихся здоровыми. Особенно тосковала Лёля. Она уже училась в судиславльской гимназии и дома находилась по случаю летних каникул. Разлуку с сестрой и братьями, больше всего с Володей, она переносила очень тяжело. Стараясь как-то облегчить их положение, рисовала им картинки, посылала книжки и журналы, писала письма, не понимая или забыв, что больные не в состоянии ни читать, ни рассматривать картинки. Вот некоторые из её писем, сохранившиеся с тех пор.

«Милый Володя, как мне скучно без тебя. Играть не с кем в четыре руки. Выздоравливай скорее, милый мой, и Нинушке скажи, что Мике тоже без неё скучно. Я и Мика целуем тебя и Нину. Твоя Лёля».

«Милый Володя! Как я рада, что тебе и Нине лучше сегодня. Мы с Микой видели с прежнего балкона Нину в окошко. Будь умником, не плачь, милый, а то тебе будет хуже. Целую тебя. Твоя Лёля».

И Лёля, и Митя (в семье его звали Микой) пытались каким-нибудь образом увидеть больных, и это им иногда удавалось с балкона противоположного крыла дома.

Болезнь приняла угрожающий характер. Особенно тяжёлое положение было у мальчиков. Болеслав Павлович пригласил врачей из Судиславля и Кинешмы, но консилиум ничем не утешил.

– Всё зависит от воли Божьей, – произнёс один из старейших врачей Кинешмы, и коллеги из Судиславля ему не возразили.

Такое заключение говорило само за себя. В те годы в распоряжении медиков для лечения этой опасной, редкой в нынешнее время болезни средств не было почти никаких. Всё зависело от организма.

Через десять дней Нина была уже вне опасности, а Володя и Боря чувствовали себя всё хуже и хуже. И несколько дней спустя обоих мальчиков не стало…

Эпидемия дифтерии, прошедшая в Костромской губернии в 1889 году, унесла не одну сотню детей, много их погибло и в Рябковской волости.

Много сил, здоровья и энергии приложили врачи и фельдшеры губернии, в том числе и Болеслав Павлович Пигута, чтобы предотвратить распространение заразной болезни, чтобы потушить возникший пожар. Но спасти заболевших детей удавалось редко. Не удалось спасти и Володю с Борей.

Единственным утешением было выздоровление шестилетней Ниночки и что не заболели этой страшной болезнью ни Лёля, ни Митя.

Смерть сразу двоих детей подкосила Марию Александровну. Целый месяц она тяжко болела. Опасались за её жизнь, но молодой организм победил, и она стала поправляться.

Болеслав Павлович, сам ещё не смирившийся с потерей сыновей, очень старательно и заботливо ухаживал за женой, сам лечил её, приглашал врачей из Кинешмы и даже из Костромы.

Узнав о тяжёлой утрате, происшедшей в семье сестры, и о её болезни, впервые после похорон матери приехал в Рябково Александр Александрович Шипов. Пробыв около недели, он не то чтобы подружился с шурином и племянниками, но во всяком случае, будучи человеком одиноким, любившим свою сестру, стал относиться вполне терпимо к её мужу и очень ласково к детям. Это безмерно радовало Марию Александровну.

Однако после её выздоровления и отъезда брата в семье благополучия не наступило. Не говоря этого один другому прямо, оба супруга мысленно винили в болезни и последующей смерти детей друг друга. И это, конечно, не способствовало зарастанию той трещины, которая уже была в их семье, а, наоборот, с каждым днём углубляло и расширяло её.

Помогало этому и то, что как только жена поднялась, Болеслав Павлович вновь стал проводить каждый свободный вечер вне дома.

Глава седьмая

Прошло ещё несколько лет. Лёля была уже в 6-м классе гимназии; уехал в Петербург и Митя, он уже учился во втором классе гимназии, содержание его в столице взял на себя одинокий дядя – Александр Александрович Шипов. Он тогда уже достиг высокого служебного положения – занимал должность управляющего Государственным казначейством Российской империи.

В 1893 году Нина, учившаяся до этого в рябковской школе, по-прежнему руководимой Марией Александровной, осенью уехала в Судиславль. Там, по предварительному уговору, она будет, как и старшая сестра Лёля, жить у Соколовых и поступит в ту же гимназию. Супруги остались одни.

Болеслав Павлович по вечерам теперь совсем перестал бывать дома. Почти всё свободное время он проводил или в Судиславле у Соколовых, где жили его дочери, или за игрой в карты у соседей-помещиков.

Марию Александровну одиночество вначале угнетало, потом она свыклась и отдала всё своё внимание и любовь школе. Было ей тогда около сорока лет. Именно потому рябковская народная школа, несмотря на небольшие размеры, стала одной из лучших в губернии, и её на всяких учительских съездах, устраиваемых иногда окружным инспектором, постоянно хвалили.