Возвращение Аланбека

Он начал насвистывать какую-то мелодию, а потом и вовсе стал петь в голос. Я невольно прислушался и вскоре разобрал, что он поет. Это был незатейливый современный хит, который звучал чуть ли не из каждой машины. Но исполнение было столь ужасным, что угадать эту мелодию смог бы далеко не каждый. Половина звуков издавалось носом, и вместо слов произносился какой-то набор звуков. Можно было подумать, что известную песню исполняет сумасшедший. «Что?» – спросил он меня, то ли разглядев мое оцепенение, то ли прочитав мои мысли. «Ничего, – ответил я машинально. – Песня нравится». В ответ он покатился со смеху. Наверное, он услышал в моем комментарии нотки высокомерия и даже презрения. Значит, я настолько расслабился, что, забыв про приличия, начал говорить, что думаю. «А как же, – подхватил он, смеясь, – я же пел в Большом театре!» Говоря «большой», он также показал это руками. Он тихо посмеивался, натирая себя мочалкой. «Я эту песню в машине слушал все время… – начал он уже без иронии, как бы оправдываясь, – она на черной кассете была. Я даже не знаю, кто это поет. Мне сильно понравилось». Какое-то время мы больше не говорили о музыке.

«С поселковыми общался?» – спросил он, дотянувшись до сумки и достав из нее полотенце. Я утвердительно кивнул головой. «Что рассказывают?» – он стал интенсивно растираться. Я попытался припомнить какие-нибудь мало-мальски интересные детали моего знакомства с жизнью поселка, но мне ничего не пришло на ум. «Говорят, что в древности здесь проходил Великий шелковый путь», – сказал я нехотя, вспомнив одну старую краеведческую брошюру. Он громко рассмеялся. «Ты их больше слушай… – продолжал он, одеваясь, – они тебя самого шелковым сделают». Он натянул штаны и потянулся к кроссовкам. «Здесь не шелковый, а водочный путь проходил, – выдавил он, наклонившись, – и не в древности, а во времена моей молодости. А как ты хотел! Дети, – он показал указательным пальцем вверх, – дети на уроках труда водку в бутылки закатывали!» Всем своим лицом он пытался выразить возмущение. «Причем это ущелье тупиковое, – продолжил он наставническим тоном. – Здесь никогда ничего не было. А вот соседнее просто кишело фурами».

Я увидел, что он одевается быстрее меня, и поторопился. «Я все это помню, как если бы это было вчера – продолжал он. – Мне до сих пор снится, что я по серпантину еду. Справа сель, слева камнепад». Он быстро надел куртку и закинул мокрые вещи в сумку. Мы оба были одеты. «Разве можно не знать историю своего края?» – сокрушался он, роясь у себя в сумке и покачивая головой. Он вытащил оттуда какой-то дорогой одеколон и так обильно им облился, что в помещении стало трудно дышать. «Все началось с того, – продолжал он, пряча свой флакон обратно в сумку, – что кто-то объявил войну пьянству. А потом еще и развалил страну».

Мы вышли из бани и двинулись в сторону корпусов. Он монотонно рассказывал, а за ним тянулся огромный шлейф из запаха дорогого одеколона. «Только законы экономики забыли отменить, – продолжал он, уверенно шагая, – а по законам экономики спрос рождает предложение, правильно?» Я утвердительно кивнул в ответ, подумав про себя, что он, наверное, у кого-то взял эту мысль. Скорее всего, услышал по телевизору. «Ну вот… – подытожил он, остановившись перед входом – оно и родилось. А я тогда был главным акушером». Он вновь весело расхохотался и скрылся за дверью.