О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

С тех пор, как в 1860 г. А. Н. Муравьев, а за ним в начале 1880-х гг. ?. Ф. Каптерев и ?. Ф. Николаевский обнаружили и опубликовали «дело» о приезде в Москву в 1645 г. палеопатрасского митрополита Феофана[21 - См.: (Муравьев А. Я.) Сношения России с Востоком по делам церковным. Ч. II. СПб., 1860. С. 332–337; Каптерев Н. Следственное дело об Арсении Греке // ЧОЛДП. 1881. Июль. С. 74–79; Николаевский Я. Из истории сношений России с Востоком в половине XVII ст. // Христианское чтение. 1882. 4.1. С. 250–251.], исследователям сделался известным замечательный документ по истории греческо-русских связей XVII в. – адресованная царю Михаилу Федоровичу челобитная этого деятеля Восточной церкви, в которой предлагалась целая программа взаимодействия России и греческого мира по организации в русской столице библиотеки греческих книг, созданию на ее основе с помощью греческих учителей высшей школы для изучения греческого языка, философии и богословия и, наконец, основанию типографии для издания греческой церковной литературы и публикации русских переводов греческих книг

.

Уже из перевода этой челобитной, осуществленного сразу же вслед за ее подачей в Посольский приказ, стало ясно, что программа была написана собственноручно палеопатрасским митрополитом: «…Палепатритцкой митрополит Феофан своею рукою писал…»[23 - РГАДА. Ф. 52. On. 1. 1645 г. № 32. Л. 194; Фонкич Б. Л. Греко-славянские школы… С. 26.]. Публикация воспроизведения греческого подлинника этого документа (РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 237) свидетельствовала о том, что в Посольском приказе при переводе здесь не было допущено никакого искажения: о… ???????????? ??????? ?????? ???????? ????????? ??????…[24 - РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 237. Стк. 78–80; Фонкич Б. Л. 1) Греческо-русские связи середины XVI – начала XVIII вв. Греческие документы московских хранилищ. М., 1991. Рис. 16; 2) Греко-славянские школы… С. 23. Рис. 5.].

Все как будто ясно, и исследователю не остается ничего другого, как анализировать эту простую ситуацию. Однако оказалось, что на имеющийся в нашем распоряжении материал можно смотреть иначе. В 2005 г. вышла в свет статья В. Г. Ченцовой «Челобитная палеопатрского митрополита Феофана об организации греческого книгопечатания и греческой школы в Москве: несколько наблюдений и замечаний к дискуссии»[25 - Третьи чтения памяти профессора Николая Федоровича Каптерева [Москва, 26–27 октября 2005 г.). Материалы. М., 2005. С. 60–78.], повторенная через год в расширенном виде в другом издании[26 - Ченцова В. Г. Челобитная палеопатрского митрополита Феофана 1645 г. об организации греческого книгопечатания и греческой школы в Москве // Palaeoslavica. XIV. 2006. С. 77–151.]. На эту последнюю работу В. Г. Ченцовой мы и будем ссылаться, обсуждая ее выводы.

Важнейшим моментом, позволяющим В. Г. Ченцовой «взорвать» прежнюю ситуацию, явилось обнаружение ею в русских документах РГАДА греческих подписей Феофана на двух его челобитных и расписки на документе о получении денег для константинопольского патриарха и для себя (с. 136). Сравнив почерк этих подписей с почерком челобитной № 237, В. Г. Ченцова констатирует: эти почерки «оказываются вовсе не похожими» (с. 80).

Из сопоставления почерка челобитной № 237 и подписей Феофана на русских документах, казалось бы, следует совсем простое заключение: палеопатрасский митрополит является каллиграфом, владеющим широко распространенным в то время на Балканах литургическим минускулом «школы Бозеу», и располагает возможностью при необходимости самостоятельно написать красивым почерком документ, а, быть может, и книгу; в обыденной же обстановке, когда нужно поставить подпись или написать расписку, он, естественно, пользуется другим, «простым» письмом, образцы которого и обнаружены В. Г. Ченцовой. Мы встречаемся здесь с имеющим место, по крайней мере, в греческой и славянской культуре Средневековья и вплоть до XVII–XVIII столетий явлением, когда писец-профессионал, помимо своего обычного почерка, владеет еще одним или даже несколькими почерками, которые применяются им по мере надобности, в зависимости от характера работы.

Однако В. Г. Ченцова не считается с такого рода аксиомой и делает столь необходимый ей вывод о том, что подписи в русских документах и челобитная писаны разными руками: митрополиту Феофану принадлежат небольшие подписи, а неизвестному писцу, писавшему в манере «школы Бозеу», – челобитная № 237, где и текст документа, и подпись сделаны одной рукой (с. 80]. То обстоятельство, что в подписи челобитной писец, называющий себя «смиренным палеопатрасским митрополитом Феофаном», сообщает, что эта подпись сделана его «собственной рукой» (???? ?????), В. Г. Ченцову не только не смущает, но и вообще не интересует: она ни разу не останавливается на этом, с точки зрения «обычного» исследователя, крайне важном факте, зато выступает в роли строгого регистратора выявленных ею фактов – «почерк подписей митрополита Феофана на русских документах не имеет ничего общего (курсив В. Г. Ченцовой. – Б. Ф.] с почерком челобитной» (с. 80].

Из всех рассуждений В. Г. Ченцовой в данной части ее работы следует, что она не имеет представления о владении писцами древних книг и документов различными стилями почерков, не допускает при своем изучении рукописного материала обычного для любого переписчика противопоставления торжественного почерка (которому специально обучаются и который применяют в особых случаях) и обыденного, «простого», каждодневного письма. Поэтому ее вывод однозначен: челобитная № 237 писана не рукой митрополита Феофана, а другим, не известным нам человеком.

Впрочем, неизвестным этот писец остается недолго. При изучении греческих документов РГАДА происходит «неожиданная находка», и перед нами предстают «еще две грамоты, написанные рукой писца челобитной» (с. 80–81). Это – грамота экклисиарха ганохорского Успенского монастыря (№ 157) и грамота экклисиарха афонского Ватопедского монастыря (№ 159). Находка В. Г. Ченцовой позволяет ей укрепиться в мнении о существовании некоего писца, из-под пера которого вышла не только челобитная № 237, но, оказывается, и другие документы, причем они были созданы за 6 лет до подачи митрополитом Феофаном проекта греческой школы и типографии в Москве. В свою очередь, это заключение ведет к созданию широкой и детальной картины сотрудничества ряда деятелей греческой церкви, от иерусалимского патриарха Феофана до рядовых переписчиков и грамматоносцев, действовавших на Балканах в 30—40-х гг. XVII в. и пытавшихся осуществлять свои планы с помощью русского правительства.

У нас нет намерения возражать здесь против общих представлений автора относительно деятельности греков, в частности, в Молдовалахии, в указанное время. Мы не ставим также своей задачей анализ рассуждений В. Г. Ченцовой по всем многочисленным пунктам, которые составили в конце концов ее работу. Нас интересует в данном случае лишь тот способ, каким – с помощью прежде всего палеографии – создается это большое полотно, какими деталями оно заполняется. Разобрав выше самое начало статьи, мы убедились в сомнительности средств, применяемых для изучения темы, в отсутствии корректного истолкования рукописных источников. Обратимся теперь к грамотам № 157 и 159.

В. Г. Ченцова утверждает, что 1) эти два документа писаны одной рукой и что 2) их почерк идентичен почерку писца челобитной Феофана № 237. Судя по тому, что в доказательство почеркового тождества ни в первом, ни во втором случае не приводится никаких аргументов, автор, по-видимому, считает, что здесь нечего и доказывать, все вполне очевидно, достаточно представить почерки иллюстрациями. Гораздо важнее, с ее точки зрения, отметить, что в № 157 и 159 подписи выполнены рукой писца текста грамот, при исполнении инициалов использовано «переливчатое серебро», а также то, что, по крайней мере, два документа, № 157 и 237, писаны на одной и той же бумаге из одной партии.

Между тем, все не так просто. Мы не знаем, как анализирует В. Г. Ченцова такое трудное для почерковедения письмо, каким является литургический минускул «типа Бозеу», что именно для нее имеет решающее значение при отождествлении писцов, владевших такими почерками. С нашей точки зрения, почерки перечисленных выше грамот принадлежат разным писцам, отождествлять их нельзя. Здесь необходимо особенно внимательно относиться как к общему характеру письма, его наклону, так и к использованию отдельных элементов письма, а в этом случае мы не можем не отметить большую каллиграфичность и больший наклон вправо письма № 157 по сравнению с № 159, наличие в № 157 таких форм ? (стк. 4 и 5 св.) и ? с красивым росчерком вправо (стк. 7 св.), которые отсутствуют (не в принципиально похожем начертании, а на уровне исполнения) в № 159 и 237, а также форму прописной К (стк. 15 св.), обычную для № 157 и 159, но отсутствующую в № 237.

Эти три документа объединяет то, что они исполнены писцами, владеющими модной в 30—40-е гг. XVII в. формой литургического минускула (быть может, они прошли через одну и ту же «школу»), а также теми приемами оформления инициалов, которые были усвоены, по-видимому, писцами этой большой группы[27 - Подробно об этом, с указанием предшествующей литературы, см.: Zoum-bouli M.-D. Luc de Buzau et les centres de copie de manuscrits grecs en Moldovala-chie (XVIe – XVIIe siecles). Athenes, 1995; ????? Bap?????? ?. ?? ???????????? ??? ????????? ???? ?????? Garrett 13, Princeton. ??????, 1992.]. Что же касается бумаги, использованной для написания рассматриваемых В. Г. Ченцовой грамот, то наблюдения автора относительно бумаги № 157 и 237 не могут не вызывать удивления: оборотная сторона № 237, полностью заклеенная голубой бумагой еще в конце XVIII в., не позволяет анализировать водяные знаки бумаги этого документа.

Итак, грамоты № 157, 159 и 237 писаны разными писцами, а это лишает В. Г. Ченцову возможности рассуждать о принадлежности челобитной Феофана к «целой серии документов, написанных одним писцом и, возможно, подготовленных в одном и том же кругу греческого духовенства» (с. 81], и делать вывод – вопреки словам самого митрополита о написании документа его «собственной рукой» – о том, что «челобитная была написана не самим палеопатрским митрополитом…скорее всего, она была написана и не в Москве, а привезена им в русскую столицу…» (с. 81).

Работа В. Г. Ченцовой вовсе не ограничивается двумя разобранными нами палеографическими этюдами – они являются лишь незначительной частью того в полном смысле слова потока открытий, который обрушивается на читателя данного исследования. Остановимся еще на некоторых палеографических находках автора.

Изучение деятельности палеопатрасского митрополита Феофана приводит В. Г. Ченцову к верному определению его автографа в грамоте РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 158, которая представляет собой обращенную к царю Михаилу Федоровичу просьбу иерусалимского патриарха Феофана об оказании помощи Успенскому монастырю Ганохорской митрополии. Анализируя подпись патриарха, автор приходит к заключению (сначала в виде осторожного предположения – с. 83, которое затем используется в качестве неопровержимо установленного факта), что она неподлинна: «подпись святителя, чрезвычайно похожая на подлинную, тем не менее, была написана за него другой рукой» (с. 83).

Каковы же основания для вывода о неподлинности подписи иерусалимского патриарха в № 158? Оказывается, «это заметно по начертанию букв – более мягкому и плавному в подписи на патриаршей грамоте для Успенской обители и более острому – в подлинных подписях Феофана, а также по близко поставленным на подлинных подписях ударениям, которые в патриаршей грамоте об Успенском монастыре значительно удалены от слов, далеко заходя в текст» (с. 83].

Поражает смелость исследователя: не владея элементарными приемами анализа греческого письма поствизантийского периода (мы еще раз покажем это ниже, на примере «открытия» автографов Баласиса), не имея иногда самых простых представлений о характере работы писцов, В. Г. Ченцова позволяет себе отдаваться впечатлениям о плавности или заостренности линий, оценивать удаление тех ли иных элементов подписи и на этом более чем зыбком фундаменте строить свои выводы. Ей и в голову не приходит, изучив дошедшие до нас несомненные автографы Феофана, отдать себе отчет в том, что мы имеем дело не с писцом-профессионалом (почерк которого можно оценивать по более жестким критериям), а с человеком невысокого уровня образования, с трудом (и некоторыми характерными ошибками) умеющим самостоятельно написать письмо или сделать подпись в виде сложного монокондила. Какой стабильности, каких устойчивых навыков можно ждать от такого почерка, где многое зависит от условий работы, обстоятельств, других моментов? Не нужно ли здесь исследователю быть особенно осторожным?

Зачем же все это нужно автору? Очень просто: чтобы в давно уже возводимое ею здание представлений о существовании на Христианском Востоке, особенно – в Молдовалахии некой партии внутри греческого духовенства – сплоченной группы фальсификаторов документов, деятелей второго ряда из окружения восточных патриархов, действующих иногда с одобрения своих покровителей, а чаще – в обход их и эксплуатирующих в свою пользу Россию, положить еще один кирпичик, изготовленный любым способом, вплоть до палеографических трюков (а кто здесь что-либо поймет и окажется способным опровергнуть?!), – несколько документов, якобы подделанных этими ловкачами, имевшими в своем распоряжении любые печати и по сути дела определявшими своими действиями отношения Христианского Востока и Русского государства в XVII в.

Получив «с помощью палеографии» нужный ей вывод о неподлинности подписи патриарха Феофана в № 158 (автором уже давно введен в оборот термин «грамота – имитация»), В. Г. Ченцова бросает далее все средства на доказательство своей правоты: ее не смущает даже то обстоятельство, что документ № 158 имеет (как это констатирует и сама исследовательница) подлинную печать иерусалимского патриарха, т. е. мы имеем дело с грамотой, которая создана от имени патриарха без его участия, не имеет его подписи, но снабжена его подлинной печатью. Чтобы объяснить такую неувязку, автор прилагает немало сил для создания сложнейшей картины, сплетенной из подлинных и реконструируемых ею «своими» способами фактов, когда иерусалимский патриарх не мог присутствовать там, где его сторонниками создавалась интрига с целью определенного давления на русское правительство, и поэтому передал этим деятелям свою подлинную печать.

Едва ли есть смысл анализировать по порядку дальнейшее изложение автора – мы стремимся лишь продемонстрировать уровень «источниковедения» В. Г. Ченцовой, и сказанного вполне для этого достаточно. Нет поэтому никакого резона разбирать ее последующие построения относительно цели придуманной ею задержки с подачей в Москве челобитной Феофана Палеопатрасского, соображения относительно тесной связи действий этого иерарха в России с просвещением в Киеве и т. д.: все заключения В. Г. Ченцовой так или иначе опираются на основание, созданное с помощью разобранных выше приемов палеографического исследования документов, а это означает, что воздвигнутый ею колосс стоит на глиняных ногах.

б. Баласис и константинопольская патриаршая канцелярия 50—70-х гг. XVII в.

Другой работой В. Г. Ченцовой, к которой мы хотим привлечь внимание читателей, является статья, посвященная писцу большой группы греческих документов 50—70-х гг. XVII в.[28 - Ченцова В. Г. Музыкант Баласис – каллиграф патриархов? (Неизвестные документы о связях России с Восточной церковью во второй половине XVII в.) // ПКНО. 2004. М., 2006. С. 242–260.] Подавляющее большинство грамот, текст которых написан рукой этого каллиграфа, находится в московских хранилищах[29 - Здесь можно добавить еще одну грамоту ГИМ – грамоту константинопольского патриарха Мефодия III московскому патриарху Иоасафу II от 8 января 1669 г. (Син. грам. 2296 / Влад. № 524).], другие выявленные автором документы хранятся в собраниях Греции, Италии и Америки. Писец был тесным образом связан с многочисленными деятелями греческой церкви указанного времени, которые использовали его высокую профессиональную выучку для создания самых разных документов на протяжении трех десятилетий XVII столетия. Естественно поэтому желание исследователя узнать имя этого нотария.

Для такой цели В. Г. Ченцова прибегает к помощи палеографии, а именно к тому способу определения писцов греческих грамот XV–XVIII вв., который уже немало лет позволяет раскрывать имена писцов документального материала. Речь идет о сравнительно редкой возможности идентификации почерка текста грамоты с подписью под ним, ибо подписи, содержащие такого рода палеографическую информацию, находятся на нижнем поле документа совсем нечасто. Если же все-таки указанный способ отождествления удается, он иногда приводит к интересным и даже важным результатам[30 - См., например: Фонкич Б. Л. 1) Греческие рукописи европейских собраний. Палеографические и кодикологические исследования 1988–1998 гг. М., 1999. Гл. X, XIX; 2) Греческие рукописи и документы в России в XIV – начале XVIII в. М., 2003. Гл. XIX, XX, XXV–XXVII.].

В процессе собирания нужного для исследования материала В. Г. Ченцовой был привлечен написанный интересующим ее писцом договор Иоанна Кариофиллиса с хлебопеками от 10 сентября 1669 г., среди пяти свидетельских подписей которого ею обнаружена подпись великого экклисиарха Великой церкви Баласиса (Библиотека Йельского университета. Ziskind № 22. Vaporis ?. М. A study… № XII (№ 3). Р. 28–30. № VIII); сопоставив ее с письмом текста документа, автор приходит к заключению, что этот клирик, скорее всего, и являлся писцом договора (с. 248). Для подтверждения своей правоты В. Г. Ченцова публикует воспроизведение этого документа, текста и подписей (с. 249], обращая внимание на то, что решающими при предлагаемой ею идентификации являются формы ??????? и ?????? подписи, исключительно близкие к подобным формам в тексте документа (с. 248].

Определив таким образом писца многочисленных грамот и других патриарших бумаг 50—70-х гг. XVII в., В. Г. Ченцова берется за реконструкцию биографии этой важной фигуры греческой церковной истории, ибо, судя по всему, речь идет о выдающемся музыканте, который многие годы был связан с Великой церковью не только как замечательный композитор, но и как лицо, сделавшее исключительную карьеру в составе клира Константинопольской патриархии.

Нельзя не обратить внимание на то, что автор не решается высказаться относительно своей идентификации со всей определенностью и даже в заглавии статьи ставит знак вопроса, а в тексте работы излагает свои выводы с различными оговорками. Дело в том, что задача, которую пытается решить исследовательница, трудна вдвойне.

Во-первых – с точки зрения палеографии, особенно на том уровне, как понимает возможности этой дисциплины автор рецензируемого исследования: В. Г. Ченцовой оказывается достаточным встретить в подписи пару элементов, близких по своим начертаниям к исполнению отдельных слов в самом тексте документа, чтобы сделать «нужное» ей заключение. Для нее не имеет никакого значения (иначе об этом было бы сказано в статье

] тот ясно выраженный наклон вправо всего почерка интересующего ее писца и отсутствие этого постоянного устремления букв и слов вперед в почерке Баласиса – как в найденном ею договоре 1669 г., так и в уже давно известной подписи одного из экземпляров «Ответов четырех вселенских патриархов о власти царской и патриаршей» 1663 г. (РГАДА. Ф. 135. Оп. 3. Рубр. 1. № 8. Л. 9], т. е. В. Г. Ченцова не принимает во внимание важнейшую особенность конкретного почерка писца-профессионала, а имеет [31 - См. далее: в заключительной части своей рецензии мы уделяем этому месту специальное внимание.] в виду лишь распространенные в определенной среде того или иного времени формы букв и сокращений. В таком случае о каком палеографическом анализе может идти речь?

Идентификация В. Г. Ченцовой нам представляется не просто сомнительной (и тогда можно поставить знак вопроса или ввести в изложение такие слова, как «возможно», «вероятно», «скорее всего»), но ошибочной. Изучая те иллюстрации, которыми снабжена ее статья, мы бы с большим интересом – в плане палеографии – отнеслись к подписи «протонотария Великой церкви Фотиоса».

Во-вторых – с точки зрения разработанности биографии Баласиса. Все то, что мы знаем об этом музыканте второй половины XVII в. и в плане палеографии, и в плане его curriculum vitae, полностью противоречит материалам В. Г. Ченцовой (и это признает она сама – с. 252–253). На данной стадии изучения деятельности Баласиса невозможно опираться на существующие в научной литературе результаты для подтверждения наблюдений В. Г. Ченцовой. Из этого следует, что даже если бы предлагаемая исследовательницей идентификация по почерку оказалась верной, соединить палеографические наблюдения с известными фактами музыковедения было бы невозможно. Это тем более невозможно при ошибочном отождествлении.

в. О новом издании грамоты антиохийского патриарха Иоакима VI царю Федору Ивановичу 1594 г.

Еще одна работа В. Г. Ченцовой представляет собой критический разбор нашей совместной с К. А. Панченко публикации грамоты антиохийского патриарха Иоакима 1594 г. из собрания РГАДА (Ф. 52. Оп. 2. № 6)[32 - Ченцова В. Г. Грамота антиохийского патриарха Иоакима VI 1594 г.: несколько замечаний по поводу нового издания // Palaeoslavica. XVII. 2009.1. С. 280–310.]. Статья четко делится на две части: одна относится к изданию греческого текста документа и его палеографической оценке (т. е. к тому разделу за который несет ответственность автор этих строк), другая – к комментарию арабо-сирийской основы грамоты (что всецело находилось в компетенции К. А. Панченко). В своем ответе на критику В. Г. Ченцовой мы будем иметь в виду естественно, только первую часть ее статьи.

Достаточно даже первоначального знакомства с грамотой патриарха Иоакима 1594 г., чтобы понять, что этот греческий документ вышел из негреческой среды, и дело здесь не только в ряде арабских и сирийских подписей или в греческой патриаршей подписи «негреческого» облика, но прежде всего – в тексте грамоты, написанном явно негреческой, непривычной к такой графике рукой, с большим количеством разного рода ошибок. Созданный в канцелярии антиохийского патриарха, традиционно испытывавшей недостаток в грамотных писцах-греках, этот документ является типичной греческой грамотой из сиро-арабо-христианской среды Восточного Средиземноморья.

В свое время В. Э. Регель, выдающийся исследователь и издатель греческих документов византийского и поствизантийского периодов, публикуя грамоту патриарха Иоакима и столкнувшись с трудностями передачи ее текста, нашел верное решение: он привел ученую обработку этого сложного для расшифровки и понимания документа, дав в аппарате точную транскрипцию его текста[33 - Regel W. Analecta byzantino-russica. Petropoli, 1891. P. 116–119.]. Спустя почти столетие после В. Э. Регеля греческие исследователи, встречая подобные проблемы при издании поздних источников, последовали, по сути дела, за русским ученым, давая сначала обработку публикуемых текстов, а затем в приложении – их полную транскрипцию[34 - См., например: ??????????? ??. ? ???????? ????????????? ?? ????? ??????. ????????-??????????? 1688–1709. ?????, 1981.].

Полностью принимая эту методику, мы и издаем грамоту антиохийского патриарха Иоакима 1594 г. Небольшим отличием нашего издания от издания В. Э. Регеля является то, что мы меняем местами транскрипцию (она идет вначале) и ученую обработку текста (она следует за транскрипцией]. Как и Регель, мы стараемся избегать в транскрипции точной передачи надстрочных знаков, проставленных писцом XVI в. без каких-либо правил (не лучше ли для точного представления о документе снабдить издание его снимком, что мы и делаем?], а также не занимаемся скрупулезным указанием раскрываемых сокращений с помощью круглых скобок или прочих вторжений в текст с помощью скобок квадратных или фигурных. Если в серии «Archives de lAthos» при издании греческих документов Св. Горы византийского, по преимуществу, периода, напротив, правила такого рода неукоснительно соблюдаются (к ним В. Г. Ченцова советует нам «отнестись с особым вниманием» – С. 283, примеч. 6], то это не значит, что такой подход к материалу должен иметь место и при издании иных, более поздних документов другого происхождения и содержания, особенно потому, что в своей массе они не содержат каких-либо особенных сокращений, за которыми скрывались бы не тривиальные окончания слов или nomina sacra, а, скажем, сведения о размерах земельных участков, других владениях, имуществе и т. п.

Обратимся к передаче нами текста грамоты. Поскольку в прочтении текста документа мы следуем за В. Э. Регелем, В. Г. Ченцова отмечает, что это привело нас «к воспроизведению некоторых неверных чтений его издания» (с. 281]. И первое, на что она обращает внимание – это ошибочное, как она полагает, у Регеля и у нас прочтение начальной части титула патриарха в стк. 1. Вместо ?????? ???????(???] ???????????(??]… В. Г. Ченцова предлагает читать ?????? ???? ?(??]? ????????(??], считая, что ??????(…] передает обычную формулу «милостию Божиею» и что ?????… можно приравнять к ???? «с заменой ?/?» (с. 281].

Как мы видим, В. Г. Ченцовой даются легко не только палеографические (как в первых двух рецензируемых статьях], но и филологические упражнения, особенно если ей таким способом нужно что-либо доказать. Откуда появилась необходимость замены р на ?? Разве такое явление содержится в самом документе? Автор, правда, считает, что ее мнение подтверждается тем, что писец пишет ???????????? вместо ???????????, но в действительности здесь нет никакой замены ?/?, а это свидетельствует лишь о том, что писец, правильно произнося ???…, передает это как ????… – и ни о чем больше.

Если принять «верное» чтение В. Г. Ченцовой, то начальная часть титула патриарха должна читаться в переводе так: «Иоаким милостию Божией и патриарх…», ибо перед ?????????? стоит правильно написанное и ясно различаемое ?(??). Вот это ??? в рассуждениях В. Г. Ченцовой вообще отсутствует. Мы вновь, как и в других работах рецензируемого автора, имеем дело с его «своеобразной» манерой обращения с источником – простым устранением, умолчанием того, что мешает предлагаемой В. Г. Ченцовой аргументации.

Совершенно ясно, что «Иоаким милостию Божией и патриарх…» быть не может. Следовательно, нужно не делать вид, будто ??? не существует, а со всей серьезностью отнестись к прочтению В. Э. Регелем слова ??????????: оно справедливо сопровождается издателем пометкой dubium, поскольку обычно в греческих документах поствизантийского времени такого не встречается. Но раз оно написано в составе титула, его нужно не элиминировать, как это делает исследовательница, а принять и понять, что мы имеем здесь дело с несколько необычным, но вполне, по-видимому, сознательно сформулированным титулом Иоакима VI: «Иоаким священнослужитель и патриарх…».

Можно не сомневаться, что в основе рассуждения В. Г. Ченцовой относительно титула лежит ошибочное прочтение ею первой строки документа: слово ??????(????) сокращенно написано так, как в обычных текстах сокращается…?(??)?. Этого оказалось достаточно, чтобы сразу же появилось мнение о неверном прочтении Регеля и последующих издателей. А ведь если бы автор «статьи-рецензии» (как В. Г. Ченцова называет свою работу на с. 305] охватил взглядом всю первую строку, он мог бы без труда отметить, что таким же образом, как и ??????(…], сокращаются слова ????????(??), ????(??], ???(???). Почему же эти окончания не раскрываются как ??, а так, как они приведены нами выше?

По-видимому, в изучение документа опять «вмешалась» палеография, причем палеография «правильная», без учета негреческой среды происхождения документа, а значит – слабого владения со стороны писца языком и письмом официальных бумаг. Именно поэтому и дальнейший анализ В. Г. Ченцовой приводит к выявлению ряда недостатков нашего издания, в частности, путаницы, которая «наблюдается в передаче в тексте ?/?» (с. 283). При том жестком подходе к расшифровке текста, какой мы видим у В. Г. Ченцовой, трудно всякий раз объяснить наш выбор графемы ? или о, с помощью которой писец передает звук ?: для него здесь нет никакой разницы. Мы старались, естественно, следовать за подлинником, но далеко не всегда там можно с уверенностью отличить ? от о. В любом случае, ошибки в чтении здесь нет, ибо и для самого писца ? всегда равна ? и наоборот.

Пожалуй, одно из самых трудных мест для прочтения и понимания находится в стк. 10, где указываются денежные суммы, полученные от царя через Трифона Коробейникова различными церковными властями Антиохийского патриархата. Здесь после слов ??? ?? ??? следует пассаж, расшифрованный В. Э. Регелем как [о] ???? ?????????????… Это, несомненно, – трудный случай, т. к. слово ????????????? «нормально» (как это всегда бывает в «правильных» греческих рукописных текстах) не читается, но, если исходить из содержания грамоты, напрашивается по смыслу. На этом основании мы приняли чтение Регеля, имея в виду, помимо всего прочего, негреческое происхождение и малограмотность писца, не знавшего, как правильно сократить слово «архимандрит», и оставившего от него 4 буквы – ?(???)?(?)??(?????).

В. Г. Ченцова возражает против такого чтения, считая, что, поскольку Санданайский монастырь, о котором идет речь, был женским, в тексте должен фигурировать не архимандрит, а настоятельница, монахиня (с. 283–284). Поэтому она из слов, читавшихся Регелем как [о] ???? ?(???)?(?)??(?????), предлагает конструкцию ? ??????{?}. По этому поводу мы хотели бы высказать два соображения.

а. При издании текста приходится читать то, что подлежит расшифровке, и на этой основе толковать затем полученный текст, а не навязывать тексту то, что может вытекать из «посторонних» в данный момент по отношению к нему знаний, представлений и пр. Текст должен вести исследователя, а не наоборот, как это предлагается здесь В. Г. Ченцовой: ее рецепт «улучшения» текста еще сложнее и проблематичнее, чем это было у Регеля, так как ею вводится в читаемое слово ?, которого на письме просто нет, и удаляется последняя буква над строкой, которая все же зачем-то написана, но «мешает» исследователю.