Вариант сублимации Книга 2

Почти во взмыленном состоянии, вернувшись домой, съел всего 4 или 5 ложек какого-то супа, но выпил 4 бокала пива (Пилснер) – так организм был обезвожен. Наверное, резковато взялся на

службе в первый день. Состояние предобморочное и слабость. А завтра – на аэродром. Потом – клуб. («Единое счастье – работа»).

Не знаю, что Вы «думаю, думаю». Не думайте, чтобы ни остаться в одиночестве.

Ладно, Вас по-о-о-нял, не буду, уговорили, бескорыстно, так и быть, без домогательств, без «расчёта», не посягну, пусть другие держат Вашу коленку, не покушусь. Хотя мне уже как бы и пора вкусить запретного плода. На всякий случай, как говорили Виктор Иосифович и Семён Семёныч.

И, пожалуйста, не вменяйте мне дурацкое бытие своими дежурными поздравлениями, хотя бы такими оригинальными, но и претенциозными, как предыдущее.

Начал приходить в нормальное состояние, даже в Честере немного пообедал.

Ещё теперь с пониманием, сожалением и сочувствием смотрю на женский персонал, залезающий и вылезающий из городского транспорта, падающий в кресла транспорта или учреждений (не имею в виду молодых невеж), больные ноги – такая «планида»: и хочется в рай, а грехи не пускают.

Вот и у Вас: думай не думай – моральный кодекс строителя коммунизма (10 заповедей) не пускает, а может «спастичность мышц»…

И берегите (нет, не мужчин, но почаще взглядывайте: авось подвезут когда – у Вас ещё всё впереди: и второй, и третий возраст…), берегите ноги – правая нога у Вас не совсем комильфо, как успел заметить – и не потому, а может и наоборот, что Вы не надеваете чулок, хотя бы и не синих (но не в энтом дело – главное конечно, чтобы человек был, в котором – как сказал Ваш Чехов – «всё должно быть»).

Не буду повторять тех прозвищ, что Вы мне любезно дали. Напомню только о Вашем посыле: – «СВОБОДНЫ». Хотя это несколько не вяжется с последующим – о том, что 7 декабря установили не Вы – мне. Что – очевидная нелогичность. Чем и отличается в истории народов женский персонал, и ещё – непоследовательностью (бывает – с плюсом эгоцентризма и экзальтации).

Случайно прочёл у Писемского (книжки перебирал): «Сила любви заключена в нас самих и никак не обусловливается достоинством любимого человека, которого мы сами украшаем из собственного воображения и таким образом любим в нём свой призрак». Это Ж.Санд – в изложении. После: «Что это было за умное и милое существо». А – это тюфяк (не Ж. Санд, так повесть у Писемского называется – «Тюфяк»).

И никакой я не «дорогой» (когда же это успел подорожать?), а совсем даже наоборот.

Сегодня, второй раз после «одноножия», теперь о двух ногах принимал т.н. «деловой обед» в Честер пабе (хорошая кухня, девчонки не ходят, а бегают, почти летают, сегодня опять дежурила дева неопределённого возраста, но с талией под блузкой свободного покроя и над юго-восточной частью – почти по циркулю, лицом на Вас похожа, в брюках, т.к. поднимается и на 3-й этаж, а лестницы открытые. Хотя те, что в фирменных юбчонках, тоже, кажется, поднимаются). В первый раз настолько была слабость, что буженину не брал, лапшичку – еле-еле, и беф-строганов – кое-как, и компот. В общем, как чеховская мадам Щукина: «Кофий сегодня пила, и без всякого удовольствия». А на другой день – и буженина (вкусно с морковкой, наструганной на тёрке, зеленью и ещё какими-то хреновинами, ну и собственно буженина), чтоб не рисковать – заказал опять тот же еврейский суп (с какой-то травкой зелёненькой), гуляш, пюре (в виде бублика без дырки), зелёный чай (белая чашка на салфетке на белом блюдце и ложечка, белый же чайник и сахарница – тоже белая. Всю эту белую жуть принесла та сама дева. Выпил две чашки. Без сахара).

Следующими днями процесс дошёл до зелёных щей с яйцом, котлеты домашней рядом с лужицей соуса, и традиционный зелёный чай.

А ведь Вы так и не знаете, как лошади кусаются.

Подсматривать за окружающей экологией из под Невидимки – это у Вас уже почти в крови, может ещё не призвание, но уже диагноз. Представляю, как Вы – на ковре, пальцы Невидимки у Вас в волосах, дыхание на шее, и далее, как в UKRWIENIE Вишневского.

«Нострадамус – Кларе…»

Нострадамус, будучи в провинции Шампань, как-то задумался о муках творчества писателей любовных романов, а вернувшись в Париж 8 марта, напророчил об этом в письме Кларе (не той, у которой Карл украл кораллы, а другой).

Впечатлительная Клара впоследствии отметила этот день, в качестве международного дня солидарности женского персонала против употребления кофе – в т.ч. ночью.

Молодой писатель пришёл в редакцию с толстой папкой подмышкой.

– Вот! – сказал он.

– Что «вот»? – строго спросил редактор.

– Роман написал – застеснялся писатель. – Называется «В деревне – летом».

– Да ну! – обрадовался редактор, развязывая тесёмки папки.

– «В деревне – летом» – прочёл он на титульном листе. – Надо же, действительно, так и есть – добавил он удивлённо и начал читать вслух:

Ранним утром в спальню графини стремительно вошёл граф. Графиня в это время читала «Влажные участки» Роше. Но, не смотря на это, она сразу узнала графа и не стала спрашивать у вошедшего санитарную книжку.

Граф (решительно): – Ваше графское высочество, а не испить ли нам кофейку?

Графиня (кокетливо): – Ваше графское достоинство, если Вы настаиваете…

И – говоря честно, но откровенно – граф стал-таки овладевать графинею…

– Недурно, недурно – вслух задумался редактор. – Вам удалось зримо показать моральное разложение аристократии. – Только вот… чего-то не хватает… Ах, да! Роман называется «В деревне – летом», а природы-то и нету! Ну какая же деревня без природы? Об этом ещё Пушкин писал.

Редактор встал в позу лицеиста перед Державиным, подобрал пивной живот и с придыханием завыл:

Зима! Пейзанин, экстазуя,

Ренувелирует шоссе,

И лошадь, снежность ренефлуя,

Ягуарный делает эссе…

– Вот чёрт – с сожалением прервал свою гениальную декламацию редактор – у Вас же – лето. Ну, идите, батенька – работайте, работайте…

На следующий день автор явился с красными – после бессонной ночи – глазами:

– Вот, ночь не спал:

Ранним утром в спальню графини стремительно вошёл граф. Графиня в это время читала «Влажные участки» Роше. Но, не смотря на это, она сразу узнала графа и не стала спрашивать у вошедшего санитарную книжку.

Граф (решительно): – Ваше графское высочество, а не испить ли нам кофейку?

Графиня (кокетливо): – Ваше графское достоинство, если Вы настаиваете…

И – говоря честно, но откровенно – граф стал-таки овладевать графинею…

В это время за окном квохтали куры, зеленела травка и петушок искал в навозе ячменное зерно.

Прелестно! – воскликнул редактор. – Природа – особенно. Только вот… Смотрите сами: тема графа и графини раскрыта полностью – загнивающий класс. Но совершенно не показано крестьянство. А где Вы видели деревню без крестьян? Вы уж того, поработайте и над этим, пожалуйста.

На третий день в кабинете редактора появился исхудавший автор с красными глазами и синими кругами под ними:

– Вот, не ел, не спал:

Ранним утром в спальню графини стремительно вошёл граф. Графиня в это время читала «Влажные участки» Роше. Но, не смотря на это, она сразу узнала графа и не стала спрашивать у вошедшего санитарную книжку.

Граф (решительно): – Ваше графское высочество, а не испить ли нам кофейку?

Графиня (кокетливо): – Ваше графское достоинство, если Вы настаиваете…

И – говоря честно, но откровенно – граф стал-таки овладевать графинею…