Терской фронт (сборник)

– Тише, тише. Незачем так волноваться. Хорошо, вот тебе ответ: надо будет в горах учить молодых парней тому, что ты знаешь сам. За очень, – он специально выделил голосом последнее слово, – хорошие деньги.

Ага, вот даже как, да ты, похоже, меня в инструкторы к боевикам вербуешь! Ну, держись! Резко, не обращая внимания на резанувшую порезанный бок боль, я вскакиваю с нар и сгребаю «нанимателя» за ворот.

– Ах, ты ж, сучонок! – шиплю я ему в лицо, брызжа слюной от ненависти. – Да я таких, как ты и твои «серьезные», уже пятнадцать лет давлю! А ты мне?.. – я аж задыхаюсь, не найдя нужных слов. – Удавлю, падаль!!!

«Миролюбивая артель» дружно подрывается на выручку своему начальнику.

– Стоять, уроды, а не то я ему шею сверну, как куренку! – рявкаю я, ставлю бригадира «артельщиков» живым щитом между собой и ими.

– Охрана! – визжит он во весь голос. – Убивают!

Дверь распахивается. В камеру вваливаются двое широкоплечих молодцов с автоматами в руках.

– Стоять! Замерли оба!

– Парни, да вы знаете, что эта сволота мне предложила? – выдыхаю я.

– Нам ваши разборки до одного места! Отпустил его, я сказал!!! А сам заткнулся! Оба, быстро, мордой в стену и руки в гору! – рявкает один и вскидывает «калаш».

Предохранитель снят, патрон тоже, скорее всего, уже в патроннике. Да, спорить в такой ситуации не стоит. Выдернут на допрос, там я «вломлю» господина вербовщика. Авось, зачтется. Выполняю приказ и боковым зрением вижу, что горе-вербовщик замер в такой же позе, что и я, несколькими метрами правее.

– Так, – слышу я за спиной все тот же голос, – здесь оставлять его нельзя. В лучшем случае приключится труп. В худшем – несколько. А повесят все на нас с тобой.

– Так давай его в карцер, – отвечает второй охранник, – и повод есть – нападение на сокамерника.

И уже поздней ночью, когда я, стуча от холода зубами, сидел в тесном бетонном мешке карцера, сквозь приоткрывшееся на мгновение отверстие «кормушки» я услышал чей-то незнакомый голос:

– Ты правильно сделал, что не поверил этому кафиру[31 - К а ф и р (арабск.) – неверный, не мусульманин.], он не наш, он «наседка». Держись, мамелюк.

Спасибо за информацию, блин, а то я сам не догадался! Одно интересно, а кто этот таинственный «доброхот»? Еще одна «подстава» или в здешней контрразведке действительно завелся «крот»? И что такое «мамелюк»? Слово-то знакомое, слышал когда-то, но вот что оно означает и почему его применили по отношению ко мне?

А утром меня, замерзшего и злого, опять привели в «допросную». Я уже было приготовился стойко переносить очередную часть здешнего «марлезонского балета», как вдруг мой взгляд зацепился за одну деталь интерьера, которой тут не было раньше. В углу, под потолком, висела маленькая камера видеонаблюдения, и объектив ее был направлен точно на мой табурет.

Ах, так! Смотрите вы, значит?! Интересно вам?! Ну, суки, сейчас я вам устрою представление. Офигеете глядючи!!! В конце концов, а что я теряю? Да я должен был сдохнуть под пулями боевиков в Алпатове еще три десятка лет назад. Да пропади оно все пропадом!

Я вскакиваю с табурета и, встав прямо перед камерой, начинаю пялиться в объектив.

– А ну сядь! – очнулся ошалевший от моего поступка седой. – А не то…

– Пасть захлопни, щенок! – рыкаю я в ответ с такой яростью, что даже сам пугаюсь звука своего голоса. – Не угомонишься, я тебе головешку твою тупую отверну быстрее, чем ты кобуру «лапнуть» успеешь! И пофигу, что дальше будет! Меня, конечно, тоже привалят, но тебе это будет уже глубоко фиолетово. Да и начальство недовольно будет. Правда?! – ору я прямо в камеру. – Мля, уроды, вас там самих-то этот цирк не задолбал? Или вы думаете, что я такой кретин, что на весь этот млядский детский сад повелся? На эту вашу «сладкую парочку», один мудак вопросы задает, в которые сам ни на грош не верит, второй, мля, так меня ненавидит, что аж кушать не может, но при этом за двое суток, что меня молотит, ни одной серьезной травмы мне не нанес. Не то что ребро, даже зуба ни одного не сломал. Я с самого детства «рукопашкой» занимаюсь и не хуже его умею бить так, чтоб было больно, но без критических последствий для здоровья. А этот «катала»[32 - «К а т а л а» – карточный шулер.] ваш липовый! Интересно, он хоть «фулл хаус» от «стрейт флэша»[33 - «Фулл хаус», «стрейт флэш» – комбинации в покере.] отличить сможет? Взяли его за полную хрень, но при этом сидит уже трое суток и даже возбухать не пытается! В горы он меня вербовать надумал! Тьфу, мля!!! Может, для вас они все и убедительны, но в тех краях, откуда я родом, их даже на роль зайцев на детском утреннике не утвердили бы!!! Устроили тут клоунаду! Единственные, кто был достоверен, так это та пара идиотов, что я в первый день в камере искалечил. Интересно, чем вы их на это подбили? Пообещали срок на каторге «скостить»?! Какого рожна вам вообще от меня надо?!

– Нам надо, чтоб ты рассказал правду, – слышу я за спиной спокойный тихий голос.

Оборачиваюсь и вижу в дверях Костылева, Карташова и какого-то незнакомого типа с майорскими звездами на погонах обычной армейской «трехцветки» без каких-либо шевронов. Под мышкой тот зажал… ноутбук! Офигеть, первый раз с момента провала в будущее я вижу тут компьютер!

– Вы свободны, – говорит комендант Червленной враз сникшим и даже в размерах уменьшившимся «мамлею» и седому.

Интересно, а чего это бравых контрразведчиков так «накрыло»? Вряд ли от вида коменданта или начальника дорожной стражи. Значит, таинственный майор – серьезная «шишка», причем именно по их ведомству. Обоих бесплотными тенями просто выдувает из комнаты. Кажется, ускорься они еще чуть-чуть, и я услыхал бы хлопок от преодоления звукового барьера. Майор меж тем спокойно садится за стол и поднимает крышку ноута. Костылев присаживается на краешек стола, лицом ко мне, а Карташов, как и я, остается на ногах.

– Мы хотим услышать правду, – повторяет комендант.

– Правду? Ладно, будет вам правда, только не говорите потом, что я вас не предупреждал. Мое имя – Михаил Николаевич Тюкалов, специальное звание – прапорщик милиции, должность – милиционер-боец ОМОН, место службы – ОМОН ГУВД по Московской области, год рождения – одна тысяча девятьсот семьдесят шестой…

Клянусь, такой реакции на свои слова я не ожидал. Реакции не было вообще никакой. Они совершенно спокойно, будто все идет так, как и предполагалось, выслушали меня, а потом майор начал задавать вопросы и что-то настукивать на клавиатуре своего ноутбука. Поинтересовался именами ближайших родственников, образованием, наличием ранений, контузий и государственных наград, под конец спросил личный номер и, жестом фокусника, развернул ноут монитором ко мне.

– Узнаешь?

Еще бы не узнать, с монитора на меня глядела моя собственная фотография в сером милицейском кителе, синей рубашке, при галстуке и с погонами прапорщика. То самое фото, что было вклеено в мое служебное удостоверение. И еще лежало в моем личном деле. Сбоку и чуть ниже фото вижу строчки стандартной анкеты.

– А еще, – выводит меня из состояния глубокой задумчивости голос майора, – тут сказано, что ты пал смертью храбрых, прикрывая прорыв попавшей в засаду автоколонны в поселке Алпатово, 15 сентября 2010 года. И даже награжден за этот подвиг орденом Мужества посмертно.

Наверное, выгляжу я сейчас полным кретином. По крайней мере, чувствую я себя именно так.

– Ну и какого черта ты нам тут дурака валял? – пристально смотрит на меня Костылев.

– Да кто б мне поверил? – огрызаюсь я.

– Но ведь сейчас же верим… Да и вообще, после того как больше половины планеты выжгли ядерными бомбами, после того как мне, мальчишке восемнадцатилетнему, полгода назад в армию попавшему, пришлось из «Буратин»[34 - «Б у р а т и н о» – РСЗО ТОС-1 «Буратино», 220-миллиметровая огнеметная реактивная система залпового огня.] сжечь не одну тысячу своих же сограждан, виноватых только в том, что им дважды не повезло: они попали под ядерный удар, но не умерли сразу. После того как турки, которые только и умели, что сувениры туристам втюхивать, подмяли под себя Грузию, чуть не смяли Украину и, объединившись с Азербайджаном, просто растерзали в клочья Армению, а у нас пытались отбить Дагестан… Одним словом, мы тут способны поверить во многое.

– Погодите, что-то мне как-то нехорошо, – бормочу я, падая на табурет.

– Так, похоже, на сегодня с тебя достаточно, – встает из-за стола майор, – сейчас тебя определят в больницу, а как более-менее придешь в себя – продолжим. Заодно, пока есть время, Игорь Васильевич тебя немного введет в курс наших дел. Чтоб если и выглядел лопухом, то, по крайней мере, не шибко развесистым.

Вся троица дружно заулыбалась. Да уж, похоже, все мои попытки сойти за своего выглядели для них довольно жалко. Вдруг меня словно колют иголкой прямо в мозг. Я вспоминаю древний, посмотренный в далеком детстве, еще черно-белый, не то болгарский, не то румынский исторический фильм о временах, когда в их краях безнаказанно хозяйничала Турция. Память не сохранила ни имен героев, ни подробностей сюжета. Только название – «Мамелюк». И теперь я вспомнил, что это слово означает. Так в Османской империи называли самых отборных, свирепых и беспощадных янычар, которых выращивали из взятых в рабство еще младенцами христианских детей. И кто-то неизвестный назвал меня прошлой ночью именно так.

– Слушайте, маленький вопрос: вы знаете, кто такие мамелюки?

По внезапно исчезнувшим улыбкам, по вытянувшимся лицам и похолодевшим глазам, по тому, как они переглянулись, я понимаю, что им это слово известно куда лучше, чем мне.

В «больничку» меня все-таки не положили, устроили в одной из комнат в здании контрразведки, которая, как оказалось, называлась просто и без затей – Служба безопасности. Как-то даже не солидно, на мой взгляд, почти что ЧОП. Но местных устраивает, а моего мнения в этом вопросе никто и не спросит.

Вызванный специально ради меня хирург наложил четыре шва на порез, густо замазал какой-то мазью многочисленные ссадины и гематомы, пообещал, что все заживет как на собаке, и откланялся, оставив меня на попечение «эсбэшного» фельдшера.

В заскочившего на следующий день «буквально на минутку, поглядеть, как устроился» майора-контрразведчика, назвавшегося Олегом Исмагиловым и оказавшегося ни много ни мало заместителем начальника Особого отдела ОВГ Ханкала, я вцепился, будто энцефалитный клещ. Тот не стал кочевряжиться и довольно подробно рассказал мне обо всех этапах «разработки» меня любимого. Первым в СБ про меня сообщил, как не сложно догадаться, Старосельцев. Ну да, благодарность благодарностью, а вот с доверчивостью за последние три десятилетия здешний народ расстался.

– Это он сейчас «божий одуван» на вид, – улыбнулся майор, – а во время резни был – ого-го. Майор внутренних войск, всем восточным направлением при обороне Ханкалы командовал. Когда боевики почти прорвались к вертолетным площадкам, лично остатки батальона в контратаку поднял. Отбились. Вот только ему потом чуть не полтора метра кишок вырезали: две пули в живот ухватил. Уже одной ногой в могиле стоял, считай, на одних «морально-волевых» выкарабкался.

Вот это ничего себе! Хоть убейте, не могу я себе представить деда Тимоху поднимающим батальон в штыковую атаку. Да уж, не самую удачную я нашел кандидатуру для запудривания мозгов.

– Мы тебя сначала за турецкого агента приняли, – продолжает майор, – янычары – ребята суровые, для них пяток «пешек» на съедение кинуть для обеспечения удачного внедрения – раз плюнуть. Потом ты начал такие «косяки» упарывать, что стало ясно, турки тут ни при чем, они бы так грубо не подставились. Был бы ты турком, тебя вязать, конечно, не стали, просто «вели» бы аккуратно, контакты выявляли, агентурную сеть вскрывали помаленьку. А тут – такой форсмажор, объявился не пойми кто, не пойми откуда, и чего от него ожидать – одному Аллаху ведомо. Честно скажу, напряглись. Новый, неизвестный игрок почти всегда непредсказуем и этим особенно опасен. Пришлось «изымать» для выяснения подробностей. Когда начали твои вещи ворошить, возникла совсем уже безумная версия – что ты из Москвы. У тебя ж все: и одежда, и экипировка – почти новое. Ни на «горке», ни на подсумках РПС, ни на кобуре этикетки толком вытереться не успели. А на этикетках – «Сплав», «Корпус выживания», «Mil-Tec»… Короче, конторы, от которых уже тридцать лет ничего, кроме пепла, остаться не должно было. А ботинки твои! А шлем с бронежилетом! Да вдобавок новенькие радиосканер и цифровой фотоаппарат. Да что фотоаппарат! Пена для бритья!!! И «жиллетовский» бритвенный станок с лезвиями! Да я и то, и другое последний раз лет двадцать назад видел, а то и больше. И все разом – у одного человека. Плюс – полное незнание наших реалий. Вот и пришла в одну горячую голову мысль, что в Москве кто-то уцелел, а теперь каким-то образом через зоны радиоактивного заражения до нас добрался с целью сбора информации. А потом, при более тщательном осмотре твоей комнаты, мы нашли вот это.

Исмагилов кладет на прикроватную тумбочку мой кошелек и служебное удостоверение с личным жетоном, которые я запихнул под днище шкафа в своем гостиничном номере.

– Вот тут-то у нас челюсти на пол и попадали, удостоверение-то почти новое, совершенно точно подлинное, но при этом организации, которой уже почти тридцать лет не существует. Да вдобавок действительное до марта 2012 года. И новенькие купюры в кошельке, которых уже и не осталось нигде, ими народ во время Тьмы печки растапливал. А еще больше обалдели, когда «пробили» твою «ксиву» и жетон по нашей базе данных. И отпечатки пальцев сравнили. Ханкала – это же огромная военная база. А крупная военная база – это очень большой архив. А в нем не только личные дела и командировочные предписания тех, кто в КТО[35 - КТО – контртеррористическая операция на Северном Кавказе.] участвовал. Там если хорошенько поискать, на каждого еще и продовольственный аттестат найдется. А ты, мил друг, не только повоевать, но еще и «геройски погибнуть» в здешних краях умудрился, и наградные документы на тебя тоже через Ханкалу проходили, и туда, и назад. Короче, данных на тебя нашлось – вагон и маленькая тележка, включая фото и дактилоскопическую и стоматологическую карты. Одно было непонятно, какого черта ты здесь, а главное – СЕЙЧАС, делаешь. А ты на допросах продолжаешь жесткое «отрицалово» изображать. Хотя, с другой стороны, кто знает, как бы я себя на твоем месте вел. Короче, решили, что пришла пора просто перед тобой все карты на стол выложить и на откровенный разговор тебя вытягивать. А тут тебя самого «с нарезки» сорвало.

– А кого б тут не сорвало? Устроили, понимаешь, вокруг меня «высокохудожественную самодеятельность». День поглядел, два поглядел, но терпение ж не железное.

– Ладно, ты давай, поправляйся. А о твоем дальнейшем житье-бытье мы после поговорим. И еще, ты уж зла на нас не держи, сам понимаешь…