Ленинградцы. Драма в трёх действиях с прологом и эпилогом

КАТЯ (к Лидии Петровне). Спасибо. Вкусно. (замолчала) Хороший сахарин, сладкий. Где доставали? Адресок не скажете?

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Это был сахар. (кивок в сторону Ильинишны) Её.

КАТЯ (ошеломлённо). Сахар… Спасибо. (все молчат) Я пойду.

ИЛЬИНИШНА. На ногах удержишься? Подожди немного чуть, я тебя до дому провожу. Далеко живёшь? Что спрашиваю. Нынче от дома далеко не убредёшь. И захочешь, да ноги не унесут.

КАТЯ. Нету дома.

ИЛЬИНИШНА. Разбомбили или снаряд?

КАТЯ (горячо рассказывает из-за благодарности к Ильинишне, со смутной надеждой, что ей здесь помогут). Из Парголова я. Дома деревянные больше у нас. Ну их на топливо и приспосабливают. Вот я и ушла. Непривычно как-то без дому… Я у девушек-сандружинниц из МПВО ночевала. А получилось… теперь негде. Люди незнакомые вокруг, страшновато. Где прислониться, не знаю.

ИЛЬИНИШНА. Значит, одна жила.

КАТЯ (бессвязно припоминая). Зачем же одна? Отец, он в грузчиках. Ох, и силён… Мамаша наша и сестрёнки две. Люся и Галя. Мы хорошо живём, с достатком… Только померли они все от блокады…

Все молчат, так неожиданна концовка Кати.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Как тебя звать, девушка?

КАТЯ. Катя, Катя из Парголова. Эмпевоешницы так звали.

Пауза.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ (потеряв всякий интерес к Кате). А где Николай Иванович? У себя?

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Совершает обязательный моцион. (отходит вместе с Аркадием Кирилловичем в сторону) Его не поймёшь, шутит или серьёзно он говорит. Но ради аппетита.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Шутит. Но он чувствует себя не плохо,.. кажется. Нам старикам ведь немного надо, чтобы поддержать свой жизненный тонус. Никаких излишеств, баловства.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (рассказывает о Николае Ивановиче, а сама ищет момента, как бы заговорить о своих делах). Раньше он вёл себя спокойнее. Мне трудно объяснить. Это чувство подсознательное… Он слабеет. И тут ещё мания. Однажды ночью… Посреди. Разбудил всех: почудилось ему – воры. Смешно?!

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Воры?.. Ай, яй…

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. А по всей квартире продуктов и на хороший ужин кошке не соберёшь. (понизив голос) Мне, право, неудобно. Но Вы как-то упомянули, что сможете помочь… достать. (Аркадий Кириллович забеспокоился) Я так рассчитываю.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Помню, помню. Но скажу правду, для этого столько требуется ходить по знакомым… Но как-нибудь для себя пойду… и для Вас…

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. О, если бы немножко витаминов. У Верочки кровоточат дёсны. Она скрывает от меня… Достать бы луку. Одну головку, маленькую. Мне обещали, но я не уверена. Цынга – это ужасно. Девушка без зубов или шатаются… Я видела в очереди за водой. Молодая, интересная, а рот старушечий – чёрный провал…

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. А муж Верочки… Имеете известия?

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (быстро). Пишет. (Аркадий Кириллович усмехнулся над попыткой его обмануть) Но давно не было. Его перебрасывают с места на место. Он лётчик. Мы следим по сводкам. Населённых пунктов невероятное количество… А их аэродромы – впервые слышу. В восемнадцатом году понятнее было…

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Да, неутешительные… сводки.

ВЕРА (её внимание привлёк конец разговора Аркадия Кирилловича с Лидией Петровной) Вы были на улице? Что нового, я не расслышала?

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Всё по-старому, Верочка. Город стынет, пульс слабый. Прощупывается только в очередях за хлебом и водой… Мертво, мёртвая стихия. Как-то не верится, что недалеко отсюда настоящая цивилизация.

ИЛЬИНИШНА. Считаете, что одичали.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ (холодновато, но не дерзко: он побаивается Ильинишны). Остроумно, Прасковья Ильинишна.

ИЛЬИНИШНА. И Вам-то, кажется, нечего особенно жаловаться, как этой девахе, например. Живёте же.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. А точнее, как и все, существую.

ИЛЬИНИШНА. Счастье не из одних картинок складывается. А эта петрушка, чувствую, всё временная. (Аркадий Кириллович недоверчиво хмыкнул) А мы живём, через силу, а живём… назло нашим недругам.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Ваше любимое занятие придираться к словам. Выжить или существовать – разница чисто филологическая. Сами-то, небось, тоже хотите выжить?

Пауза.

ИЛЬИНИШНА. А кто не хочет выжить ради победы? Разницы нет, говорите? Мудрено остаться человеком, не потерять своего лица – это выжить.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Огни победы… Я забыл, Верочка, указать. В железном садике кто-то выломал прутья в ограде, и за водой к Неве можно ездить напрямик. Санки пройдут. Эта новинка сокращает путь к общественному водопроводу – Неве – на целых триста метров.

ИЛЬИНИШНА. Молодец, кто сил не пожалел. Железо, а поддалось… Хотя в одиночку, без сварочного аппарата, а выломали…

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. А имущество городское… народное?

ИЛЬИНИШНА. Имущество – не люди.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Хотите сказать – не догма. Душевно отдыхаю, общаясь с Вами в спорах.

ИЛЬИНИШНА. Красиво выражаетесь, и где научились?.. Только напрямик лучше, Аркадий Кириллович, без путаницы, понятнее будет. (почти без перехода) А сводку я читала, Вера. Наши держатся и лупят фашистов. Из крупных городов вчера ни одного не оставили… Продукты есть, вся страна присылает. Кабоны забиты. Точно… Но дорога одна – по льду.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Это где?

ВЕРА. Большая земля. На той стороне Ладоги.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Ах, Ладога!

Входит, осторожно ступая, закутанный в немыслимое количество одёжек, Николай Иванович. В руках у него небольшая пачка книг. Положив их на колени, он осторожно присаживается, кладёт руку за пазуху, к сердцу.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. О, Вы опять с добычей. Поздравляю! И много интересного откопали, Николай Иванович? (просматривает стопку книг) Недурно. Завидую Вашему трудолюбию и неколебимому постоянству в верности книге… Давно похороненный идеал рыцарского служения книге и самоотречения аскетического.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (устало останавливает). Болтаете.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. А разве время не то, не аскетизма невольного? Жаль. Ошибка, что его не преподавали, как политграмоту, как обязательное условие победы над врагом заклятым.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Чтобы проповедовать, надо верить, хотя бы верить в преимущество старых проверенных помочей перед модными подвязками. Примерно Ваша мысль.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Сдаюсь. Вы умеете быть безжалостным.

ИЛЬИНИШНА (неодобрительно). Ишь, как запыхались, Николай Иванович, примите-ка валерьяновки.