Мальчишка-командир

Это была нашумевшая история. Ведьма поставила двойку Никишину, у которого по остальным предметам были отличные оценки. И парню пришлось уйти из училища. Отец его был кошмовалом.

Мальчики добрели до приземистого флигеля с резными наличниками, где жил Голиков. «Сейчас Аркашка уйдет, – подумали об одном и том же Коля и Костя, – и мы останемся со своими заботами».

– Обождите меня, – попросил Голиков и скрылся в доме.

Через минуту он вернулся. Ранца на нем уже не было. Глаза Аркадия повеселели, а на худых его щеках проступил легкий румянец.

– Ребята, я вот что придумал, – произнес он. – Надо вас поселить вместе у Костиных благодетелей. У тебя, Кисель, появится жилье. И ты поможешь Косте с французским. Да и постесняется дядя при тебе, Кисель, на нем допоздна каждый день ездить. Кость, ты чего думаешь?

Костя долго не мог произнести ни слова. С гримасой на лице он опускал голову, мотал ею, наконец, выдавил:

– Н – не з-знаю. Д-дядя ж-жмот больно. 3-захочет ли еще н-нахлебника?

– Но ты же даром на него работаешь! – возмутился Аркадий. – И сидельцем в лавке, и дворником, и скотником.

– Б-без него я н-не мог бы у-учиться!

– А без тебя ему нужно было бы нанять трех работников. Кормить их и платить жалованье. Рискнем? Коля, ты как?

– Я хоть самого дядю буду учить французскому.

– Я с д-дядей об этом г-говорить не могу. Он з-за обедом к-как зыркнет – я к-кладу кусок хлеба об-братно.

– Ладно, я сам поговорю, – заключил разговор Голиков.

Кудрявцев привел приятелей к двухэтажному облезлому дому с деревянными колоннами, к которому примыкала тесная, в два окошка лавка. В одном окне был выставлен хомут, в другом – чересседельники, потники, веревочные вожжи и иная сбруя. Из приоткрытых дверей пахло гниющей кожей и дегтем.

У крыльца Костя подал знак, чтобы товарищи понезаметней проскользнули в дом, – опасался, что дядя тут же посадит его караулить покупателей. Ребята вошли в полутемную прихожую, старательно вытерли о коврик ноги. Испуганная непривычным шумом, по лестнице стремительно спустилась немолодая женщина в накинутом на плечи платке – Костина тетя.

– Здравствуйте, Екатерина Васильевна, – сказал Аркадий, снимая фуражку. – Мы Костины товарищи…

Киселев тоже снял фуражку и поклонился.

– Милости прошу, мальчики, раздевайтесь, – растерянно ответила женщина: гости в этот дом заходили редко.

Ребята прошли в мрачную гостиную с толстыми плюшевыми портьерами на окнах. Плюшевой скатертью с кистями был накрыт и стол. В углу высился массивный, до потолка, буфет. По стенам висели портреты в рамах, где темнели осанистые лики знающих себе цену мужиков с расчесанными бородами и увесистыми медалями на шеях и раскормленных женщин в платьях со стоячими воротниками и золотыми медальонами. В этой галерее Аркадий разглядел снимок самой Екатерины Васильевны в скромной самшитовой рамке. С фотографии смотрела миловидная девушка с бесхитростным, полным ожидания лицом.

– Хороший снимок, – похвалил Аркадий.

– Узнали? – искренне удивилась Екатерина Васильевна. – Это в день окончания гимназии.

– Вы и сейчас очень похожи, – сказал Аркадий. Это была правда.

– Что вы, Аркаша, – залилась краской Екатерина Васильевна. – Я уже старуха. Какой вы, однако… Я вам лучше принесу компот.

И она торопливо ушла.

– А ты говорил, жмоты! – повернулся Аркадий к Косте.

– Т-так то ж т-тетка, она н-ничего.

Екатерина Васильевна возвратилась с подносом, на котором стояли три фаянсовых кружки с компотом и тарелка свежих, домашнего печения кренделей. Аркадий и Киселев переглянулись: таких кренделей они уже не пробовали давно.

– Мы по важному делу, – сказал Аркадий, допив компот и дожевав крендель.

– Слушаю вас. – Лицо женщины напряглось.

– Нас беспокоит, что Косте трудно дается французский. Его могут оставить на второй год.

– Да что вы! – испугалась Екатерина Васильевна. – И ничего нельзя исправить?

– Вообще-то можно, – ответил Аркадий, – но у Кости не остается времени на домашние задания.

– Вы правы, – смутилась Екатерина Васильевна, – я прослежу, чтобы муж его меньше загружал. Спасибо, мальчики, что пришли. А теперь прошу извинить, я спешу. – И она вышла из комнаты.

Минуты две приятели подавленно молчали.

– Я ч-честно предупреждал, – с трудом выдавил Костя.

Киселев опустил голову. Внезапный уход Екатерины Васильевны разбивал его последние надежды, Аркадий тоже был обескуражен провалом своей дипломатической миссии. Костя мог бы еще подождать. Через день Ведьма снова влепит ему двойку – и будет повод вернуться к разговору. Но Киселев ждать не мог. А без него рушился весь план. Впрочем, терять уже было нечего.

В прихожей послышались легкие шаги. Аркадий замер, собираясь с мыслями, и бросился к двери.

– Екатерина Васильевна, можно вас на минуту?

– Аркаша, я приглашена к обеду. И уже опаздываю. Приходите на той неделе: в среду или лучше в четверг.

– Будет поздно, – ответил Аркадий.

– Что поздно? Вы недоговариваете?

Екатерина Васильевна встревоженно вошла в гостиную. Она была в пальто с песцовым воротником и песцовой шапочке. От нее исходил тонкий запах духов.

– Я не успел сказать, что сам Костя с французским не справится. Даже если у него будет много свободного времени.

– Господи, – опустилась на стул Екатерина Васильевна. – Что же делать? Я когда-то знала и французский, и греческий, но уже ничего не помню. А учителя небось нынче дороги?

– Да… но простой репетитор ему не поможет.

– Это почему же? – удивилась женщина и сняла шапочку: ей стало жарко. – Вон у соседей сын балбес балбесом, наняли гимназиста, и он помог по арифметике.

– Ведьма, простите, мадам Языкова невзлюбила Костю. И она ему поставит тройку, только если он будет разговаривать по-французски, как парижанин. А для этого он целый день должен с кем-нибудь болтать по-французски – иначе ему придется вернуться обратно в деревню.

– Как вернуться? – Тетя была искренне взволнована. – Мы к нему очень привыкли. Своих детей нам Бог не послал. Мальчики, Коля, Аркаша, посоветуйте. И потом, где я найду такого учителя, чтобы он занимался целый день? Да и денег у нас таких нет.

– Мы и сами не знаем, чем помочь, – сокрушенно произнес Аркадий.

– Что обидно, – добавил Киселев, – способный Костя очень. Преподаватель математики не успевает записать на доске задачу, а Костя уже тянет руку: он ее решил… в уме.