Рабыня Малуша и другие истории

А потом он передал кухоль другим комонникам, а те, отпивая понемногу, пустили его по кругу. Вскоре пустую посудину возвратили Малуше.

– Ты не грусти особенно, – приобнял Корж дочку. – Как к тебе ключница относится, не обижает?

– Она очень добра ко мне, да и с Праскеной мы ладим.

– Вот и ладно, вот и добре, – поглаживал ее плечи отец. – Жди и не плачь.

– Как не плакать? – Малуша прижалась к отцу. – Одна остаюсь, бросаете меня.

– Ну, немного можно иногда всплакнуть, – по-доброму проговорил Остер. – Это, говорят, помогает.

– Праскева с Радой так ревели, что платно до сих пор от их слез не просохло, – пошутил Кожема.

– Вам-то все шутки, а нам-то каково? – отмахнулась от него девушка.

– Ты только слушай во всем Меланью, – поучал отец. – Она, я слышал, женщина хоть строгая, но добрая.

– Она ко мне, как к дочери, относится, – Малуша посмотрела на отца. – Говорят, что у нее никого нет на всем белом свете.

С крыльца княжеского терема неспешно сошли Святослав, княгиня Ольга и, поотстав от них, шествовал греческий священник Григорий.

Тут же рында подвел к крыльцу белого оседланного коня. Ни слова не говоря, княжич поклонился матери в пояс и, вскочив в седло, поднял правую руку с обнаженным мечом.

– Садись! – зычно крикнул Асмус, сразу пристроившись рядом со Святославом.

Вытянув руку вперед, княжич тронул коня.

По этой команде всадники осторожно и медленно тронулись к воротам. Провожающие цеплялись за стремя в надежде хоть еще миг побыть с родными мужчинами. Но ворота, словно сито, отжали провожающих, и вот уже копыта коней застучали по деревянному настилу моста.

Внизу на Почайне было темно от столпившихся людей, над которыми возвышались комонники, предводимые Чурилой.

Неожиданно кто-то тронул Малушу за локоть. Она вздрогнула и обернулась. Это была Праскена.

– Пойдем, ключница зовет, – сказала она.

Едва девушки вошли в помещение, где готовилась пища, Маланья распорядилась:

– Давайте, девоньки, поспешать. Скоро воеводы и бояре придут трапезничать, а у нас еще не все готово.

И как бы мимоходом спросила Малушу:

– Проводила родичей?

– Проводила, – вздохнула та. – Только они не взяли с собой сыту, а выпили все вместе.

– Ну и ладно, ну и хорошо. Мисы-то помыты у нас?

– Давно помыты и мисы, и ложки, – ответила Праскена.

– Пойди глянь, все ли ладно в трапезной, – обратилась Меланья к Малуше.

В это время Праскена, наклонившись над огнем, схватилась за живот и ойкнула.

– Э, девонька, не опростайся мне тут, – воскликнула ключница. – Ну-ка, присядь к дверце, подыши свежим воздухом, а мы уж тут вдвоем с Малой управимся.

Вечером, когда все дела были закончены и можно было отправляться спать, Меланья вдруг строго наказала Малуше:

– Пойди вымой пол в трапезной.

– Так я уже вымела там голиком, – недоуменно ответила Малуша.

– А я сказала вымой, да с дресвой, – жестко отрезала Меланья.

Малуша даже перепугалась: никогда до сих пор ключница не разговаривала с ней таким тоном. Не смея ослушаться, она налила в бадейку воды и вышла.

Оставшись вдвоем, Меланья спросила Праскену:

– Может быть тебе сходить к бабке Барнихе? Она, говорят, помогает опростаться…

– Поздно уже. Я бегала к ней. Не хочет она в таком сроке грех на душу брать.

– А чего же я не замечала? Замоталась, видно, совсем, старая…

– Я затягивалась сильно.

– Так может он…

– Да нет, шевелится.

– Вот беда-то. Что же теперь будет?

– Не знаю, – заплакала Праскена.

– А родичи-то есть ли у тебя?

– Мамка и две сестрички помене меня.

– Ну, ладно, ладно, – старая женщина принялась успокаивать бедняжку. – Поди ложись, утро вечера мудренее, что-нибудь придумаем.

Когда Малуша вернулась в каморку ключницы, та в одном исподнем уже сидела на своей лежанке и неторопливо расчесывала свои редкие, тронутые сединой волосы.

Заметив состояние пожилой женщины, девушка спросила:

– Что-то случилось:

– Нет, нет. Ложись, – ответила та.

Дни катились за днями, седьмица за седьмицей… Малуша уже втянулась в однообразную и тяжелую работу, ей доверяли выходить с Меланьей в трапезную, расставлять мисы с варевом и убирать пустую посуду.