Линкор «Альбион»

– Я пришла спросить про них, – произнесла герцогиня. – Что с ними?

– Одна модель-страж мертва, пробито сердце, но просто заменить его я не смогу, вся структура сильно повреждена токсином; вторая ещё жива, но тоже повреждена ядом, кое-что из её органов я, конечно, смогу использовать, но и эта модель пойдёт на разборку, а модель-сыщик, – он опять морщился, – просто в утиль. Ещё модель-шпик, ей поставлю новую ногу. В общем, если вы хотите восстановить свой состав, мне потребуется две гориллы, шимпанзе и три человеческих гипофиза. Мужских.

– Две гориллы? – переспросила леди Кавендиш с большой долей сомнения. – А знаете ли вы, мой любезный друг, сколько мне придётся заплатить торговцам, чтобы они привезли из середины Африки ещё двух горилл?

– Понятия не имею! – весьма высокомерно заявил вивисектор. Он ещё и вызывающе хмыкнул при этом.

Но леди Кавендиш и это стерпела, так как сей неприятный тип был весьма ценен и для неё, и для Интеллидженс Сервис. И только сказала:

– Гориллы стоят очень дорого, поэтому я и прошу вас собрать из того, что вам привезли, хотя бы одного нового стража. Тем более, – она указала тростью на клетку с растерзанной гориллой, – у вас после этого эксперимента пара нужных органов всё равно останется.

– Я буду стараться, – обещал доктор нехотя. – И не забудьте про гипофизы, миледи. И прошу вас, передайте своим ловцам, пусть не собирают пьяниц по кабакам, они мне не нужны, я буду их возвращать. Пусть хватают матросов в порту, они прекрасно подходят.

Он едва заметно поклонился и хотел уже приступить к работе, от которой его оторвали, но герцогиня снова заговорила:

– Доктор Мюррей.

– Да, миледи, – он был недоволен тем, что она ещё не ушла.

– Я всё-таки решила поменять глаза.

– Это мудрое решение, – отвечал доктор. Но в его тоне отчётливо слышалось: ну наконец-то поняла, старая карга, что жить с такими глазами просто унизительно. – Вы нашли подходящего донора?

– Кажется, нашла, – отвечала леди Кавендиш . – Это молодые глаза.

– Прекрасно, – сухо сказал Мюррей. – Они не повреждены?

– Я и хотела про это узнать. Дело в том, что девка отравилась.

– Каким ядом? – сразу уточнил доктор.

– Предположительно кураре.

– Это плохо, этот яд повреждает многие ткани организма, тут придётся быть внимательным. И тщательно исследовать глаза.

– Донор уже мёртв, и на тщательное исследование времени нет. – Герцогиня волновалась, что хорошие глаза молодой мёртвой фанатички испортятся. – Я хочу, чтобы вы поставили глаза сегодня.

– Сегодня? – доктор отрицательно покачал своею головой. – Это исключено.

– Боюсь, что мне придётся настоять, – леди Кавендиш уже начинала злиться. Она была уверена, что у юной фанатички отличные глаза, и хотела заполучить их во что бы то ни стало. Герцогиня знала, что проклятые попы из далёкой и холодной России отбирают себе в послушники для борьбы с британскими интересами отличный человеческий материал. И она продолжала весьма пугающим тоном, причём не постеснялась вложить в него свой дар: – Я прошу вас, доктор, со всем вниманием отнестись к моей просьбе.

И с доктора сразу слетела его спесь, куда только подевалась, но противиться дару ментала высшего ранга не мог даже такой заносчивый и чванливый человек, как Мюррей. Он сразу сбавил тон и стал объяснять:

– Миледи, я работал весь день, а операция по пересадке органов зрения – дело весьма тонкое. Тонкое, миледи. Мне будет нужно срастить зрительный нерв и сшить кучу мелких мышц. А я уже изрядно подустал. Сунак у меня двужильный, но ведь вы не захотите, чтобы вашими глазами занимался он.

– Конечно не захочу, – всё ещё пользуясь своим даром, говорила герцогиня. – Всё, что касается операций с моим телом, по нашему с вами договору, должны производить вы лично, не перепоручая вашим улучшенным.

– Да-да, я помню, но сегодня я уже устал. Лучше займёмся вашими глазами завтра.

– Но донор уже мёртв, дальше его глаза будут только портиться. Вы же сами мне говорили, что лучше изымать органы у ещё живых доноров.

– Да-да, я так говорил, но вашего донора мы разместим в леднике, уверяю вас, с его глазами ничего не произойдёт, если, конечно, они не повреждены токсином.

Теперь он был вежлив и подобострастен. Совсем не такой, каким был пару минут назад. Даже смотреть на его изменение было ей неприятно.

«Плебей. Плебеи никогда не смогут противостоять дару. Как бы ни были они заносчивы, как бы ни были богаты, дар ломает любого, у кого нет внутренней силы. Только особые люди, раса господ и воинов не гнётся перед даром, – подумала леди Кавендиш и мысленно добавила: – Ну, ещё и фанатики как-то научились противостоять дару».

– Надеюсь, завтра утром у вас найдутся для меня силы, доктор, – сказала она и, не дождавшись ответа, пошла к выходу.

Глава 11

Как и все берега всех бесконечных рукавов Эльбы, Татенберг был застроен сплошными рядами простых складов и крепких пакгаузов. Днём здесь было необыкновенно оживлённо, но ближе к вечеру местность пустела, так как проживающих здесь людей было не очень много. Моряки, вышедшие пройтись, докеры на пирсах, что остались на ночные выгрузки, извозчики и водители паровых повозок. Пока леди Рэндольф доехала сюда, день уже покатился к закату, и если в городе все улицы были забиты экипажами с отдыхающей публикой, то в этом районе наступали тихие сумерки. У одного из пакгаузов с крепкими воротами и маленькими зарешёченными окнами её экипаж остановился, после чего водитель скинул давление в котле, со свистом выпустив в воздух некоторое количество пара. Видимо, знал, что хозяйка в этом месте задержится.

Тут же одна из створок больших дверей пакгауза раскрылась, и из помещения выскочил очень приметный и весьма неприятный на вид тип. Это был маленький, едва ли больше полутора метра в высоту, но при этом весьма плотный человек; он имел кучерявые, жиденькие волосы, которые на макушке заканчивались лысиной, а его маленькие глазки были закрыты корявыми и гнутыми круглыми очёчками. Губастенький, щекастенький, рыхленький, он был одет в одни свободные портки и старый кожаный передник. Это был Саймс, тюремщик и палач местного отдела ИС. Так, полураздетым, он и выскочил к экипажу леди Рэндольф и, распахнув дверцу и откинув ступеньку, сразу сообщил ей противным голосом:

– Миледи, свинья молчит, запирается.

При этом он протянул ей руку, чтобы она на неё опёрлась. Но благородная дама побрезговала и спустилась из экипажа самостоятельно.

– Вы уже начали? – строго спросила она.

– Нет-нет, миледи, вы же запретили, мы только разговаривали с ним, но это без толку. Он не заговорит, они никогда сразу не говорят, мэм, никогда. Ублюдки фанатики.

Она пошла в пакгауз, а Саймс припрыгивал рядом и верещал всё так же отвратительно:

– А денег-то у него не было. Не было. Пустой, сволочь.

– Не было? – сказала леди Рэндольф, входя в здание. Она уже знала, что ни серебра, ни золота у курьера не обнаружилось, только то, что нашлось у него в кошельке, хотя источник сообщал, что курьер везёт с собой саквояж, набитый драгоценными металлами. Как говорилось в шифровке, в саквояже должно было быть три сотни золотых монет чеканки разных стран и ещё две сотни серебряных.

– Мы его обыскали, но денег не нашли. Только те что в кошельке, – сообщил Саймс, закрывая за нею дверь.

«Значит, и в одежде курьера тоже не было денег? – она сразу поняла, что курьер был не один, просто источник, дававший информацию, знал только об одном курьере. Это было очень плохо. Леди Рэндольф даже поморщилась, как от боли. – Кажется, мне придётся выслушать от Холодной мумии ещё кучу упрёков и оскорблений». И настроение у неё стало ещё хуже от того, что Эбердин Тейлор не соизволил встать при её появлении, так и сидел, мерзавец, развалившись в своём кресле. Одного взгляда на его жёлтую физиономию и чуть прикрытые глаза ей было в принципе достаточно. Но ещё красноречивее говорила о его состоянии лиловая аура негодяя: мерзавец пребывал в состоянии полурасслабленного блаженства, и источник этого блаженства леди Рэндольф знала. Всё было плохо, а этот поганый простолюдин наслаждался опиатами. Это было невыносимо. Она быстро подошла к нему и со всего размаху врезала Тейлору по физиономии своим веером. А веер у леди Дженнет был знатный. Только с виду он был лёгким и элегантным аксессуаром. Он и должен был таким выглядеть. На самом деле это изделие заканчивалось тонкими, бритвенно-острыми пластинами, и стоило его развернуть, как изящный предмет дамского туалета превращался в острый серп. Эбердину Тейлору повезло, что она ударила его по физиономии сложенным веером и плашмя, впрочем, ему и того хватило.

– О, – он тут же вскочил и схватился за щёку. Кажется, этот человек был возмущён её поступком. Его благостная аура подрастворилась. – Миледи!

– Я просила вас не употреблять на службе морфий, – едва ли не сквозь зубы произнесла леди Рэндольф.

Теперь его аура была наполнена обидой и возмущением. О этот червь посмел возмущаться. Да. И отвечал он ей весьма нагло:

– У меня разболелась голова! День был непростой. Неужели я не мог принять лекарство?!

Она ничего не ответила ему, и, наверное, поэтому он продолжил всё с тем же вызовом:

– Я буду вынужден доложить об этом инциденте её светлости.

Теперь его аура просто пылала негодованием. Он и вправду собирался сделать это. Ах, как леди Рэндольф желала ещё раз врезать ему по физиономии веером, со всего размаху, но всё-таки ей удалось найти в себе силы и воздержаться от этого. Она оглядела Тейлора и, увидав в его руке несколько бумаг – каких-то, судя по цифрам и штампам, финансовых документов, – спросила у него почти сквозь зубы:

– Что это?