– Это что такое?
– Стрелы для арбалета. Должны быть в вещах дезертиров.
– Хорошо.
Волков сел на кровати, а Ёган стал снимать бинты.
– Не знаю, даже, как сказать, – начал он.
Солдат сразу подумал, что речь пойдет о деньгах:
– Так и говори.
– Трактирщик просит шесть крейцеров и восемь пфеннигов.
– Это за что еще столько денег? – Удивился Волков, – можно подумать, я тут на серебре ем. Его пиво – это помои. Он его бесплатно должен разливать.
– Не знаю, мне пиво нравится, я к такому привык. Только деньги он не только за пиво просит, а за овес для коней. Говорит, что кони наши овса на крейцер в день съедают. И вам, говорит, еду отдельно готовят. Вы мужичьей едой брезгуете. И в комнате спите, и на простыне, вот и набежало.
– Врет, паскуда, – беззлобно сказал Волков, – не могут четыре коня овса и сена на крейцер в день съедать.
– Это точно, пфеннингов семь, не больше. – Согласился Ёган.
– Значит, сына потерял, лежит в хлеву, воет, а про деньги помнит?
– Ага, он у нас такой, про деньги всегда помнит.
– Ну, значит, не удавится, дай ему пять крейцеров, а если начнет ныть, напомни ему, что он арбалет хотел у меня украсть.
– Напомню.
Ёган прибинтовал плечо и руку к телу.
– Не туго? – Спросил он.
– Хорошо, – ответил солдат.
Ёган заметно мялся. Что-то хотел.
– Что? – Спросил солдат.
– Я, вот, думаю, если мы сейчас на кладбище поедем, можно мне какую-нибудь рубаху из дезертирских надеть, а то моя больно ветхая, а там люди будут…
– Люди? Ну, надевай.
– А можно мне ту, кожаную. Ту, в которой дезертир был убит. Тот, чьи сапоги я ношу.
– Кожаную? Зачем тебе кожаная? Это рубаху под кольчугу надевают.
– Значит нельзя?
– Ты знаешь, сколько такая стоит?
– Красивая она, наверное, талер.
– Да, талер она и стоит, если брать у маркитантки. А если у мастера, то и все два.
– Ну, ясно, – вздохнул Ёган.
– Ты объясни, зачем она тебе?
– Ну, пояс у меня есть, от отца остался. И кинжал в ножнах. Я бы эту рубаху надел с поясом, и кинжалом, и сапогами, красиво было бы.
– Эта рубаха для войны, а не для красоты.
– Ну, понятно.
– Я собирался платить тебе крейцер в день. Ты за эту рубаху сто дней работать будешь?
– Я согласен, – сразу оживился Ёган.
– Ну и дурак, – сухо сказал Волков. – Да и не собираюсь я сидеть в вашей дыре три месяца.
– Ну, понятно, – опять вздохнул Ёган.
– Ладно, бери, но имей ввиду, денег я тебе платить больше не буду, пока рубаху не отработаешь.
– Я согласен, господин.
– Болван.
На кладбище было много народа… Бродяги, поденщики, мужики из обоих деревень, с хуторов, бабы, дети. Хоронили не кого-нибудь, а коннетабля барона и его людей. Волков и Ёган остановились чуть поодаль, слезли с коней.
– Барона видишь? – Спросил солдат.
– Не видать. Нету его. Фрау Анну вижу, попа нашего и его служек, сержанта вижу, управляющего вижу. Ни барона, ни баронессы нету. Да и гробов не видно, видать, схоронили уже.
– Фрау Анна это вон та, в черном, что у бочек за столом?
– Ага, она. Старая, а выглядит как молодая. Видишь, угощения сама раздает людям, не брезгует.
Высокая, стройная женщина в черном платье забирала у слуг куски сыра, колбасы и хлеба, и сама отдавала их людям, собравшимся на похороны. Люди брали, кланялись, шли к столам пить дармовое пиво. Бабам и детям давали пряник. Народ терпеливо ждал очереди. Священник был тут же, и он что-то втолковывал жующим людям.
Волков отдал повод коня Ёгану.
– Жди здесь.
– Господин, вы мне тоже колбасы возьмите, – сказал тот.