Рыцарь-разбойник

– Так могу я рассчитывать на ваших людей?

– Можете, но люди мои хороши, я их берегу.

– Я тоже берегу своих людей, без нужды ваших не попрошу.

– Еще в письме сказано, что если вы искать убежища будете, то не выдавать вас никому, кто бы ни просил, даже под угрозой войны. – Он, конечно, хотел знать, что все это значит, но спрашивать не решался и продолжал: – Можете на прибежище рассчитывать. – Волков кивнул. – Еще в письме сказано, что вы будете обижать купцов – так защиты нашим купцам от вас не давать. – Волков опять кивнул. – Как же так? Отчего так? – не понимал капитан. Этим непониманием и вопросами он уже начинал раздражать кавалера.

– В письме сказано, я вам говорить не должен. Коли знать хотите, так пишите архиепископу, – ответил Волков.

Видно, другого ответа капитан и не ожидал, сказал только:

– Об одном попрошу: купчишек наших обирайте без крови и лютости, последнего не берите. Купчишки наши с городскими нобилями в родствах состоят, с земельными сеньорами в близкой дружбе, как бы они не собрались вам отпор дать и без меня.

– Хорошо, – согласился Волков. – Все будет по-божески.

Больше говорить было не о чем, на том и расстались. И ушел от капитана Волков, не очень на того надеясь, уж больно не нравилась фон Финку затея архиепископа. Капитан этого и не скрывал.

Волков с сопровождающими нашли первый попавшийся кабак, который можно было считать более или менее приличным, расположились там и заказали еду. Потом он помылся, Сыч помог, и лег спать.

Тут, в Эвельрате, кавалер решил приобрести то, что ему требовалось. С утра он походил по лавкам и понял, что цены здесь не выше, чем в Малене, поэтому и начал покупать. Хоть и жалко было ему денег, но эти покупки являлись необходимыми. Начал с башмаков и сапог. Его люди были действительно плохо обуты, да и одеты скверно. А для того, чтобы хорошо ходить, нужна обувь. Он стал скупать всё, что можно было купить по бросовой цене: старые башмаки, латаные сапоги. Сапожники и старьевщики, прознав про то, тащили ему все старье, все заплатанное и все дурно сделанное.

Затем и одежду ему понесли. Сыч и монах помогали Волкову, брали только крепкую. Панталоны, штаны, куртки, рубахи, чулки и носки – все-все-все. Все, что зависелось, все, что криво сшито, лишь бы было крепкое и дешевое. Пришлось послать Максимилиана за телегой, так много всякого хлама нанесли ему горожане.

А затем кавалер прошелся и по мастерским. Брал у мастеров стеганки и куртки из плотного войлока – лучшую одежду для стрелка. Купил и шлемов двенадцать штук. Кое-где кривые, а какие и ржавые. Ничего, выпрямят и почистят. Как в деле окажутся, так и кривому шлему рады будут. Брал и железо, всякую рухлядь, тесаки без ножен да кривые ножи, те, что побольше. Набрал всего целый воз с верхом. А заплатил всего двенадцать монет серебра и посчитал, что вышла хорошая торговля.

Так за делом торговым весь день и пролетел, не заметил Волков, как проголодался.

Следующим утром, на заре, он с приодетым людом пошел на запад, к Лейденицу, что стоял на реке Марте.

Лейдениц не являлся в полной мере городом, хотя и церкви в нем имелись, и ратуша, но не было стен. Да и сам мал был. Стоял он на реке Марте, и на пристанях его ютились несколько барж да дюжина лодок. Река тут значительно сужалась: всего тридцать шагов – мальчишка камнем перекинет. А за рекой лежал его Эшбахт. Да, Волков уже привык считать Эшбахт своим, ехал он туда как домой. Скорее всего, через несколько месяцев ему придется оттуда бежать, возвращаться сюда, в этот убогий Лейдениц, но кавалер пока об этом не думал.

Прежде чем начать грузить на баржу телеги, Волков пошел купить еще пороха. Людишки расстреливали порох с неимоверной быстротой. Пули тоже. По глупости он не приобрел всего этого в Эвельрате, вот и пришлось платить тут втридорога. А пуль для мушкетов в Лейденице и вовсе не нашлось. Купил свинца два пуда и опять переплатил.

Переправились на свой берег. Там Волков расплатился с хозяином баржи и с лодочниками. Деньги уходили как вода сквозь пальцы. До Эшбахта всего ничего, но это если есть дорога, а дороги тут не было никакой, поэтому дома они достигли уже после полудни.

Эшбахт изменился, кавалеру это сейчас в глаза бросилось. Мальчишка гнал коз на выпас, во дворах мычали коровы, женщины гнулись в огородах, солдат из людей Рене вез целый воз рубленого куста, девки бежали по делам. Суета, жизнь кругом. Не было и намека на то уныние, что царило, когда Волков только сюда приехал. Роха, Хилли, Вилли и людишки, что шли с ними, смотрели на все это с интересом. Они все жители города, для многих деревня оказалась в диковинку.

На пороге дома стояла Брунхильда, роскошная красавица. Платье новое, синее, яркое. Кружева белые, все ей к лицу. На голове высокая шляпа с фатой по моде последней. Знала, что ли, что кавалер едет, или все время так по дому ходила? Улыбалась ему, вся румяная, видно, ждала. Захотелось спрыгнуть с лошади, побежать к ней, обнимать и целовать. Но нельзя. Люди кругом. Да и не мог он побежать, мог только жалко прихромать к ней. Кавалер ждал, пока Максимилиан подойдет и придержит стремя, поможет слезть с коня. А на заборе были прибиты две шкуры волчьи. Одна из них огромная, гайская.

– Бертье добыл? – спросил кавалер у брата Ипполита, который тоже вышел навстречу и кланялся ему.

– Да, господин Бертье большое проворство в ловле зверей имеет. Каждый день с добычей приходит: либо с волком, либо с кабаном.

Волков подошел к Брунхильде, обнял и поцеловал два раза в щеки. По-братски. А то все смотрят вокруг.

– Господи, да как вы долго! Я жду-жду, а вас все нет, граф уже письмо прислал, напоминает, что турнир начнется через три дня, а вас нет. А я и не знаю, куда писать вам! – щебетала красавица.

Она за руку привела его к столу, усадила и стала ему тарелки ставить. Сама украдкой его по волосам погладит или подойдет, сядет рядом, руку ему поцелует, тут же вскочит и за другой тарелкой отправился. И болтает, и болтает:

– А я танцы разучила, господин Пануччи все танцы знает, ах, какие это удивительные танцы! Я так хочу потанцевать. Вот, к примеру, павана, ах, какой благородный танец! Кавалер даму даже за руку не возьмет за весь танец, только к рукаву платья может прикасаться, а дама так даже и не поглядит на кавалера. Только под конец они могут чуть-чуть пальцами прикоснуться. Не то что в деревнях, где парни так и норовят девицу за зад схватить, а некоторые охальники так и за передок щипают, и такое бывает. Их с танцев старики взашей гонят.

Волков молчит, смотрит на нее, хоть и голоден, хоть и устал с дороги, а деревенских парней прекрасно понимает. Он бы сейчас и сам эту роскошную девицу за ее твердый зад схватил бы двумя руками, да так, что ягодицы разошлись бы, так, что от пальцев бы синяки остались, и за передок ущипнул бы с удовольствием. Он едва сдерживался.

– А вот в сюите бранлей… там полная фривольность, так кавалер может держать даму за руку и даже пожимать ее, – продолжала Брунхильда, ставя перед ним поднос с нарезанным хлебом и благоухая при этом, разнося вокруг себя с каждым движением удивительный терпкий запах молодой и сильной женщины.

Волков бы, наверное, не выдержал, да тут как раз Роха пришел, встал у двери, ожидая приглашения.

– Зови сюда Хилли и Вилли, – велел ему Волков, не отрывая взгляда от рук и грудей Брунхильды, которая так и порхала вокруг него.

Юноши пришли, кланялись Брунхильде, принимая ее за госпожу, робко садились за стол. Брунхильда ставила приборы для них. Оба никогда не сидели за столом, на котором стояли стаканы цветного стекла, красивая посуда, а перед хозяином так и вовсе красовался кубок из серебра. Девка разлила мужчинам вино. Что-то шкворчало на огне, очень хорошо пахло дорогой едой.

– Сегодня ставьте лагерь, а завтра займитесь делом, – сказал Волков, пробуя вино из кубка.

– Заняться стрельбой? – робко поинтересовался Вильгельм.

– Дурень! – покачал головой Роха. – Стрельба – это само собой.

– Завтра выделите кашеваров, а после завтрака сразу отправляйте людей копать глину и рубить орешник, – велел кавалер.

– Будем строить бараки? – догадался Игнасио Роха.

– Да, потом закажем дерева и построим людям жилье. С печками, тюфяками и нарами, зима уже не за горами.

Начали обсуждать это, а тут Брюнхвальд пожаловал, Волков и его пригласил за стол. Рад ему был. И стали военные люди говорить о делах. Потом пришел отец Семион, тоже сел за стол. И Рене пришел, и Ёган, и брат Ипполит. И его, и Сыча – всех Волков звал за стол, всем находилось место и кусок хлеба с вином. Уже вечером, когда совсем стемнело, когда люди за столом были сыты, разгорячены вином и пивом, прибыл и последний из его людей – приехал с охоты Бертье. Он вонял лошадьми и кровью и хвастался, что убил за день двух волчиц. Ему наливали полные стаканы и поздравляли. Потом пришла и жена Брюнхвальда, все еще недурна собой, хоть и заметно располнела.

И тут кавалер вдруг понял, что все эти люди выглядят счастливыми. И Брюнхвальд, который уже закончил строить сыроварню для жены и теперь сидел, держал ее руку в своей, и Рене, всё улучшавший свой дом и говоривший о стеклах и рамах, и Бертье, пропадавший целыми днями на охоте, да и все остальные. Даже приехавший с Волковым отец Семион, и тот был доволен, готовясь уже завтра ехать в Мален для утверждения на приход. Все они жили своей жизнью. Никто не спросил у господина, зачем он привел с собой столько людей. Никто не хотел знать, что он замышляет. Нет. Все они ели и пили, болтали и смеялись. А он собрал их для того, чтобы сказать им, что скоро найдется для них дело. И не какие-то сыроварни, стекла в окна и охоты с собаками, а настоящее дело, которым они занимались всю свою сознательную жизнь, и просит об этом деле сам архиепископ Ланна. Нет, ничего такого говорить теперь не хотелось.

И в самого кавалера стала проникать эта теплота благодушия и мира, что исходила от всех этих людей. Особенно когда он видел свою красавицу рядом с собой. Она находилась рядом, и обида за бросовый лен, что пожаловал ему герцог, была уже не так остра. Брунхильда смеялась, прикрывая рот, чтобы не показывать отсутствие зуба, и желание награбить денег утихало. И дорогущий замок, что прибавлял любому человеку небывало высокий статус, вроде как не так уже и нужен, когда эта женщина невзначай касается его. Живут же другие без замков. Все его боевое настроение таяло. Он, конечно, еще спросил у Брюнхвальда:

– Карл, а как ваши люди, коли надобность будет, возьмутся за железо?

– За вас или для вас – непременно, – коротко ответил Брюнхвальд и снова продолжил свой глупый рассказ о том, как прекрасно его жена делает сыр.

– Рене, а как ваши люди? – спросил Волков.

– Очень плохо, – отвечал, чуть подумав, ротмистр, – рожь у них не взялась. Живут на молоке да кабанах, что бьет им Бертье. Вас благодарят за горох и просо, просят еще им купить. В общем, живут в безденежье.

– Обязательно куплю, – пообещал Волков. – И проса, и бобов, и гороха, и муки. Так они готовы в случае надобности взяться за дело?

– Так а что же им еще делать? Не всем нравится глину копать да кирпичи с черепицей жечь.

– Не далее как два дня тому назад люди спрашивали меня, нет ли где поблизости какой войны, – вставил Бертье. – Думаю, что они не отказались бы от пары монет.

– Но разбегаться не думают, – добавил Рене.

– Нет, разбегаться не думают, – согласился его товарищ. – Просто деньги нужны, а так им тут очень нравится.

Волков замолчал и больше не разговаривал за вечер. Пил вино, но был трезв, слушал шутки и почти не смеялся. Он вдруг подумал, что просьба епископа не так уж и важна. Может, не так уж и важна! Может, лучше остаться тут, в этой убогой земле, в этом бедном доме, с этой красивой женщиной, которая когда-то была блудной девкой. Наплевать на архиепископа, на грабежи и деньги, на желание иметь замок. Авось мужики и Ёган его прокормят.