Обладатель великой нелепости

Мысли о возможном лечении его навещали реже; зная, что такового не существует, он не строил особо оптимистических планов на будущее. Герман воспринимал ВИЧ – как бомбу замедленного действия, с непредсказуемым и неотвратимым механизмом, готовым сработать в любой момент (о чем изредка попискивал далекий голосок вечно трезвого в своих суждениях Эксперта). Вопрос лишь в сроках: завтра или через годы (разумеется, в пределах ближайшего десятилетия или, скорее, пятилетия). Но это обязательно произойдет – болезнь взорвется. Невидимая стрелка уже бежит по делениям его жизни, а на финише – …

С самого начала Герман твердо решил никого не вводить в курс дела. Мысль прожить последние месяцы или годы в роли изгоя (относительно нормальные месяцы или годы), которому, возможно, внешне будут сочувствовать, но одновременно сторониться, как прокаженного, – казалась ему мало привлекательной.

В свое время все и так обо всем узнают. А пока он собирается просто жить (доживать?!) – настолько нормально, насколько получится. Вот уже потом ему будет безразлично.

Впрочем, чтобы окончательно уничтожить в себе остатки сомнений, он прошел тест в третий раз. В результате Герман не обманулся, скорее, это напоминало акт милосердия к самому себе. Как просьба утопающего, который знает, что шустрые зубастые рыбки пираньи давно объели всю его нижнюю половину до костей, но который также знает и то, что все равно будет стремиться к берегу, – дать ему веслом по шее.

Конечно, он не обманулся.

Два самых долгих в его жизни месяца Герман боролся, пытаясь не думать и не замечать, но через два месяца и три дня сдался. В действительности, жить, как раньше, оказалось уже невозможно.

Тогда у него еще не возникло повода думать, что тест принял за СПИД нечто иное.

И что Добрые Доктора уже идут по его следу.

* * *

– Мне нужен отпуск, – сказал Герман без предисловий, сев в кресло напротив директорского стола.

– Я надеюсь, ты шутишь. Первое апреля давно прошло.

«У меня теперь каждый день первое апреля…»

– Мне необходим этот отпуск… очень.

– Забудь, об этом не может быть и речи, – сидевший по другую сторону стола, будто по другую сторону баррикад (во всяком случае, у Германа ситуация вызывала именно такую ассоциацию), категорически покачал головой.

Они были с Германом одногодки и еще несколько лет назад считали друг друга почти братьями; формально оставались таковыми и теперь. Формально. Но если все это дерьмо сейчас назвать братской дружбой, то нужно полагать, что и Гитлер до сих пор пытается осуществить свой план «Барбаросса».

Все изменилось, когда они основали собственную страховую компанию. Доля Германа в деле на целый нолик в конце уступала сумме его партнера, поэтому он считался лишь вторым человеком, не равноправным партнером, а вторым. О чем недвусмысленно сообщал один, почти неприметный, пунктик соглашения сторон, о котором, в свою очередь, конечно же, позаботился Алекс (разумеется, в этом присутствовала некоторая доля справедливости: бизнес есть бизнес, а распределение доходов в нем – не последнее дело). Однако, если говорить об условиях этого договора, Алекс не посчитал нужным обсудить его с Германом, даже некоторые из пунктов, особо важные. Да и о существовании этого пресловутого пунктика, по крайней мере, в той форме, в которой его представил Алекс, Герман узнал, когда компания начала свою деятельность, и вся машина (и в юридическом, и в других смыслах) была запущена. Впрочем, «пунктик» был далеко не единственной причиной. Уже вскоре после презентации новоиспеченной компании, их дружба превратилась в сдержанные отношения между директором и замом. Хотя, кроме Германа, этого, наверное, никто не почувствовал. Даже шеф.

– Мне никогда не было это так необходимо, как сейчас.

– Гера, очнись! Начало финансового года, вал работы! – Алекс уже не на шутку встревожился. Возможно, от него не укрылись и те перемены, которые произошли в Германе за последние два месяца. Об этом, правда, он ни разу не упоминал.

– Я не шучу, – с нажимом сказал Герман, но все же избегал смотреть Алексу в глаза. – Не шучу.

– Не шутит… Постой-ка, ты женишься?

Германа даже слегка передернуло, словно он только сейчас ощутил, насколько они с Алексом отдалились за последнее время. Даже обычные знакомые – не друзья, а просто знакомые – почти никогда не узнают о таких событиях в последнюю минуту. И допуская, что Герман вот-вот может жениться, Алекс ничуть не смутился.

– Нет. Я не женюсь.

– Ха! Так какого числа, конспиратор? Трех дней хватит?

Герман почувствовал растущее раздражение, будто превратился в бутылку шампанского, поставленную на раскаленный противень.

– Нет! – ответил он, стараясь сохранить внешнее спокойствие, но, видимо, не очень успешно, потому что выражение лица Алекса сразу же изменилось. – Не женюсь.

– О, черт, тогда в чем дело? Болен?

Герман отрицательно покачал головой.

– Возникли серьезные проблемы? – на этот раз в голосе Алекса Герману послышались нотки дружеского участия. Если бы все это происходило хотя бы года три назад…

Герман промолчал, хотя в душе и вспыхнула кратковременная борьба.

«Нет, дружище, ты первым бросишь в меня камень, уж это я точно знаю».

– Прекрати морочить мне голову. Скажешь, наконец, в чем дело?

Герман вновь отвел глаза в сторону. Не потому, что боялся встретиться взглядом с Алексом. Не хотел выдать своей уверенности, что в данную минуту что-то окончательно менялось в их отношениях. Он готов был поклясться, что, когда закроет дверь этого кабинета, между ними уже все будет по-другому. Окончательно.

– Не важно.

– «Не важно»? И это все, что ты можешь мне сказать? – Алекс встал из-за стола, потом снова сел. На лице отразилось смущение. – Не хочешь говорить даже мне. – На этот раз он уже не спрашивал, а констатировал. – Даже мне…

«Да, дружище, даже тебе», – с мрачным сарказмом подумал Герман, а вслух произнес:

– Поверь, я действительно не могу.

– Но что за спешка? Непонятно… – В последнем слове явное отчуждение – вот теперь это снова привычный Алекс. – Ладно, а если я отвечу «нет»?

Герман несколько удивленно приподнял голову. Хотя, разве он ожидал иной реакции своего партнера? Пардон, старшего партнера.

Теперь между ними словно материализовалась ледяная стена.

Одно дело – ожидать, но почти видеть эту стену – совершенно другое.

– Это ничего не изменит, я все равно уйду. Мне нужен месяц… или два.

– Значит, ты в любом случае намерен поступить по-своему и тебе на все наплевать – я правильно тебя понял?

– Если вопрос только в этом – да…

– Вот как? – Алекс неестественно выпрямился в своем кресле. – Ты далеко заходишь.

Теперь стена отчуждения превратилась в целый айсберг враждебности, казалось, даже стол между ними покрылся толстым слоем инея.

– А если… – начал было Алекс и запнулся. Похоже, ему еще что-то мешало перешагнуть через многие годы дружбы.

Наконец он выговорил это, словно выплевывая свинцовые пули:

– Если все-таки уйдешь… И без объяснений… – он сделал паузу. – Потеряешь свою долю в деле, понял?

Вот оно: окончательный разрыв, полный и бесповоротный.

«Ну и прекрасно! Давно пора…» – Герман даже ощутил какое-то облегчение. Молча поднялся и вышел из кабинета, подчеркнуто тихо прикрыв за собой дверь.