Проданная деревня (сборник)

11

В ночь накануне Первого мая разыгрался сильный ветер. Фомич был на плотах. Волны стали захлестывать бортовые бревна, вода пошла поверху, бревна осклизли. Потом возле берега начало будто покручивать, и секции полезли друг на дружку. Живой пытался было привязать их к тополям, но веревки то провисали качелями, то натягивались и лопались со свистом, как струны. Фомич понял, что здесь, под горой, плоты ему не удержать в эту бурную ночь. Надо было срочно перегонять их в тихое место. Но перегонять в такую пору было страшновато, да и не управиться одному. Проще всего – вытянуть бы плоты немного на берег, а вода успокоится – снова спустить. Но для этого трактор нужен. Фомич вспомнил, что целый день урчал трактор на ферме, навоз выволакивал. Надо попросить.

Он прибежал к Пашке Воронину, торопливо постучал в окно. Тот вышел на крыльцо, позевывая, увидев Фомича, в избу не пригласил.

– Тебе чего?

– Слушай, дай ты мне трактор на часок – плоты посадить на мель. Не то угонит их в реку. Вишь, какой ветер разгулялся!

– Это как же так? Дать трактор за здорово живешь! Кому? На что?

– То есть как на что? Плоты спасти! Столбы-то не мне на избу, колхозам на освещение…

– Ну так что? Трактор-то не мой, голова, а метээсовский! У него тракторист есть. А там еще и председатель. Как Михаил Михайлович решит. Иди к нему.

– Да куда я пойду в такую пору от плотов! – взмолился Фомич. – Позвони ему!

– Тебе надо, ты и звони, – лениво отозвался Пашка, поворачивая к Фомичу свою длинную спину.

– Да по чем я звонить буду? На столб телефонный лезть мне, что ли?

– А мое какое дело?

– Ну, паразит! – озверел Фомич. – Свидетели соберу сейчас. Пусть все узнают, что ты отказался государственное имущество спасать. Судить будут тебя, стервеца.

– Ты не стерви, а то я те ахну по кумполу, сразу по-другому зазвонишь, – ответил Пашка спокойным тоном. – Я тебе сказал, что тракторами не распоряжаюсь. Хочешь – бери мою лошадь.

– Да на что она мне! Звони Гузёнкову! Слышишь, не тяни. Пашка ничего не ответил и скрылся в черном дверном проеме.

Через минуту он вышел одетым.

В клубной телефонной будке Пашка долго накручивал ручку, пока ему не ответили.

– Вы что там, сдохли все, что ли? – выругался он. – Квартиру Гузёнкова мне. Михаил Михайлович? Я – Воронин. Тут плоты ветром угоняет. Да. Кузькин просит трактор, чтоб на мель их вытянуть. Как быть? У нас тут на ферме остался один на ночь. Что? Да. А? Да. Понятно.

Пашка Воронин положил трубку и, весело усмехаясь, с минуту глядел на Фомича.

– Ну, что? – не выдержал Фомич.

– Он спросил меня: кто за плоты отвечает, Кузькин? Да, говорю. Так вот, пусть эти плоты хоть сейчас сгорят все до единого, он и пальцем не шевельнет. Понял?

– Понял, – медленно выговорил Фомич и вдруг почувствовал, как у него руки от злости задрожали, и ему захотелось ударить в нахальное, смеющееся Пашкино лицо… Или нет! Взять бы сейчас промеж пальцев длинный Пашкин нос, сжать бы его, как клещами, и набок повернуть.

– Я вам это припомню, – сказал Фомич и выбежал из клуба.

На улице темь – глаз коли. Мелкий острый дождь больно сек лицо, хлестко, как дробью, бил в гулкий задубеневший полушубок.

«Надо позвать мужиков, – думал Фомич, – попытаться вывести плоты в затон, к Святому озеру. Там затишок. Но кто пойдет в такую пору?»

Он остановился возле дома Васьки Котенка, сельского пастуха, еще не женатого парня. «Ежели того уговорить, он хоть в огонь пойдет», – думал Фомич и знал, что слово на Ваську действует так же, как и на колхозного быка.

Васька хоть и получил прозвище Котенок, но ленив был, как настоящий старый кот. По лени своей он в деревне остался. Пришел из армии, мать говорит ему: «Васька, поезжай в Горький. Там половина Прудков на пароходах ходит». – «Кого я там не видал». Предлагали ему идти на курсы механизаторов. «Да кого я там не видал», – отвечал свое Васька. Устроился он стадо гонять, три года прошло, а Васька все никак кнута не может сплести. «Да когда его плести! Летом пасти коров надо… А зимой чего стараться? Может, и не придется больше коров гонять?» Так и ходил он впереди стада с палкой.

Была у Васьки еще одна слабость – любил выпить. Фомич на этой слабости и решил сыграть.

На грохот в дверь долго никто не отвечал. Потом в окне появилась круглая Васькина физиономия:

– Кого надо?

– Васька, это я. Выйди на минуту!

– Никак, ты, дядь Федя?! Чего тебе?

– Собирайся скорей! Работенка есть. – Фомич боялся, как бы Васька окна не закрыл. Тогда его не дозовешься.

– Какая еще работа в такую пору? – Васька и окна не закрывал, и не проявлял особого интереса.

– Начальник ГЭС звонил мне. Приказал плоты перегнать к Святому озеру. Полсотни на рыло обещает, – соврал Фомич.

– Ну, так завтра и перегоним. Где начальник-то?

– Да начальник там. На станции. А мне наказал расчет произвесть.

– У тебя что за деньги? В твоем кармане – вошь на аркане.

Васька взялся за оконную створку, намереваясь прихлопнуть ее перед носом Фомича.

– Да ты обожди, обожди! – поймал его за руку Фомич. – Он мне наказал после работы литру водки поставить.

Васька чуть подался вперед:

– А не врешь?

– Ну ты что? Начальник велел. Приказ начальника – закон для подчиненного. Сам знаешь – служил в армии.

– Обожди маленько, – коротко сказал Васька и захлопнул окно.

– Ну, слава те господи! Одного уговорил, – облегченно вздохнул Фомич. – Еще кого? Хотя бы по человеку на секцию…

Через минуту Васька вышел, застегиваясь на ходу.

– Дядь Федь, а еще кого не надо?

– Одного бы человечка не мешало.

– Обожди маленько. – Васька перебежал через дорогу и постучался к Губановым: – Гринь, выйди-ка!

Вышел тот самый тракторист, которого пытался заполучить Фомич у председателя. Перекинувшись двумя словами, Васька с Гринькой подошли к Фомичу.