Рокировка

Он задумался в поисках решения, и память мальчишки подсказала ему, что в детском доме была неплохая мастерская, за которой присматривал старый мастер, которого все называли Ляо. И там наверняка можно было раздобыть всё, что нужно, и даже сверху.

– Так и будем молчать? – подала голос девочка.

– Есть предложения? – Александр, лежавший на мягком речном песке, повернулся в сторону Леры, внимательно окинул взглядом её по-детски нескладную фигуру и лицо, отметив про себя, что лет через десять девочка расцветёт и станет настоящей красавицей. Но чувств к ней не было вообще никаких. Даже спортивного интереса.

– Ну, раньше ты был как-то разговорчивее.

– Раньше не сейчас, – Александр вздохнул. – Но если тебе непременно нужно что-то говорить, можешь рассказать чего-нибудь.

– Нет, ты сегодня какой-то не такой, – Лера покачала головой. – Тебя по голове не били?

– Нет вроде, – Александр улыбнулся. – Чуть не притопили, как котёнка, а так – всё нормально. Ты давай, иди, а я позже подойду. Мне ещё подумать нужно. Кстати, можешь для меня порцию заначить, чтобы не пришлось устраивать экспроприацию на кухне и доводить Клавсанну до инфаркта.

– До швабры её скорее доведёшь! – Фыркнула девочка и поднялась на ноги. – Только не влипай никуда.

– Oui, mon general![4 - Слушаюсь, мой генерал (фр.).] – Александр не вставая отсалютовал подруге и, дождавшись, когда она уйдёт, снова перевернулся на спину и закрыл глаза.

Старик не соврал, и память предыдущего владельца тела была в порядке, хотя и лишена всякой эмоциональной окраски.

Родители, выглядевшие словно на чёрно-белом снимке, их смерть от рук нацистов, о которой Белов узнал только от друзей семьи. Пароход до Ленинграда, и долгих пять лет бродяжничества по городам и весям России, всё выглядело достаточно подробно, но спокойно и бесцветно, будто перегоревший костёр.

Детский дом, в который попал Александр, находился на берегу Волги в старинной усадьбе, не сохранившей имён владельцев, а лишь затейливую монограмму на воротах. Зато сохранился большой парк с пересохшими ныне фонтанами, и пруд глубиной всего в метр.

Революция и гражданская война почти обошли стороной дворянское гнездо, и когда сюда пришли новые хозяева, почти ничего не пришлось переделывать. В правом крыле усадьбы находились комнаты воспитанников, а в левом жили воспитанницы. Воспитатели и работники дома обжили два флигеля, стоявших чуть в стороне, а директор жил в главном здании, занимая комнаты, где раньше жили хозяева особняка.

Тёзка Александра попал в этот детский дом после облавы на Казанском вокзале. Здесь одевали, кормили и учили, и если бы не группа юных подонков, прихвативших власть при попустительстве воспитателей, жизнь можно было бы назвать безоблачной.

Александр легко вскочил на ноги и оглянулся. Наблюдатели ему сейчас были совсем не нужны.

Начав с лёгкой разминки, он постепенно вошёл в динамическую медитацию «падающего листа». На удивление, голова и тело довольно быстро синхронизировались, и уже не было раздражающего вихляния конечностей, и не требовалось контролировать каждый миллиметр движения.

Зато ничего не болело, не тянуло и не стреляло, словом – всего того, чем грешила его старая оболочка.

Поработав ещё с дистанцией и координацией, он удовлетворённо кивнул и подошёл к одежде, висевшей на ветках. На тёплом ветру вещи практически высохли, и их уже можно было надевать.

В карманах неожиданно обнаружился швейцарский перочинный ножик, отличавшийся от привычных Ладыгину только костяными накладками на щечках рукояти, и самодельная свинчатка. Оглядев неуклюже сляпанную свинцовую дуру и покачав ее на ладони, Александр резким движением забросил ее в воду. Бессмысленная вещь, которая при случае может оказаться совсем нежелательной уликой…

Внезапно он залюбовался на роскошный вид, раскинувшийся вокруг. По небу бежали облака, отражаясь в серой, отливающей серебром воде. Золотящиеся песчаные пляжики просто-таки надрывались, приглашая выкупаться. И где-то далеко-далеко, утопая в зелени противоположного берега, вставал дымок паровоза. Все это благолепие каким-то удивительным образом наложилось на состояние молодости и здоровья, и Александр как-то по-особенному гикнул, наслаждаясь радостью свободы и простоты. Клич его эхом разнёсся над Волгой, да так, что даже небольшой пароходик, упорно вспарывавший водную гладь, загудел в ответ.

Всего в детском доме было около двухсот тридцати детей разных возрастов, и когда Александр подошёл к усадьбе, все они находились на уроках. Он притормозил, вспоминая, куда ему идти, но из окна второго этажа махнули рукой.

– Белов! Come here![5 - Иди сюда (англ.).]

Взбежав по широкой лестнице мимо бюста Ленина и портретов руководителей Советского государства, он постучался в высокие двери учебного класса и приоткрыл скрипучую створку.

– May I come in?[6 - Можно войти? (англ.)]

– Так… – Преподавательница английского, Зинаида Михайловна Герц, неторопливо сняла очки в толстой роговой оправе и, прищурившись, посмотрела на своего ученика. – Белов решил сегодня удивить меня до глубины души… – И, перейдя на английский, продолжила: – And tell me, Belov, where have you been during thaw hole lesson?[7 - И скажите мне, где вы, Белов, потерялись во время урока?]

– I have been swimming… – Александр развёл руками. – Out of my will[8 - Я плавал. И не по своей воле.].

– Well done![9 - Отлично!] – Учительница кивнула, непонятно что имея в виду. То ли купание, то ли английский язык ученика. Она снова надела очки. – Well, and now tell us a poem which I set for homework yesterday[10 - Ну, а теперь, расскажите нам стихотворение, которое я задала вчера.].

Скосив взгляд на учебник девочки на передней парте, Саша увидел лишь заголовок «Джеймс Джойс».

– I don’t like Joyce. If you allow me, I will read an excerpt from Wilde’s “The Ballad of Reading Gaol”[11 - Мне не нравится Джойс. Если вы позволите, я буду читать отрывок из Уайльда «Баллада о Редингской тюрьме» (англ.).].

– Изволь, – от удивления у учительницы запотели стёкла очков, а по классу прокатилась волна приглушённого шума. – Let’s try[12 - Попробуй (англ.).]…

Some kill their love when they are young,
And some when they are old;
Some strangle with the hands of Lust,
Some with the hands of Gold:
The kindest use a knife, because
The dead so soon grow cold.

Some love too little, some too long,
Some sell, and others buy;
Some do the deed with many tears,
And some without a sigh:
For each man kills the thing he loves,
Yet each man does not die.

He does not die a death of shame
On a day of dark disgrace,
Nor have a noose about his neck,
Nor a cloth upon his face,
Nor drop feet foremost through the floor
In to an empty space…

– Enough! – Учительница снова сняла очки и провела рукой по голове, словно приглаживая вставшие дыбом волосы. – Take your sit.

– I do not ask you how do you know Wilde, I do not ask where have you got Oxford pronunciation. But, by Jingo! Why have you been fooling around on my lessons for so long?[13 - Я не спрашиваю, откуда вы знаете Уайльда, я не спрашиваю, где вы получили оксфордское произношение. Но почему, черт возьми, вы так долго валяли дурака на моих уроках? (англ.)]

– This was a game, Zinaida Michailovna, – ответил Александр. – And it’s ended[14 - Это игра, Зинаида Михайловна, и она закончилась (англ.).].

Остаток урока Александр досидел, погрузившись в полумедитативное состояние. Когда задребезжал хриплый школьный звонок и толпа ринулась на выход, перед ним на стол брякнулась потёртая холщовая сумка, похожая на противогазную.

– Забирай своё хозяйство, Белов! – Возмущённая Лера кипела, словно чайник. – Это ж надо – мне он с английским помогать отказался, а перед классом тут выпендривается! Только подойди ещё с чем-нибудь! И спасать тебя не буду!

В сумке лежали учебники, несколько тетрадей, простенький деревянный пенал и фаянсовая чернильница-непроливайка в тряпичном мешочке. Александр взял пенал, вынул из него ручку и уставился на нее в глубокой задумчивости. Любуясь этим дивами дивными – ручкой и чернильницей, какие он видел только в детстве, на почте, и пользоваться которыми он не умел в принципе, Александр почти пропустил подход высокого мужиковатого подростка в рубашке навыпуск, подпоясанного алым шнурком.

– Да ты живучий, Беляк… – Он глумливо улыбнулся и, оперевшись на парту, наклонился вперёд. – А может, у тебя несколько жизней, как у кошки? Надо будет тебя в следующий раз к рельсе привязать.

Не раздумывая ни секунды, Александр несколько раз с хрустом воткнул перо в руку парня, а потом, поймав шею ладонью, шмякнул лицом об стол, размозжив нос в лепёшку.

Воющий от боли подросток завалился спиной на парты и, круша мебель, начал кататься по полу. А Александр, аккуратно вытерев со стола кровь промокашкой, вытащил искорёженное перо, вставил новое и, распаковав чернильницу, осторожно макнул кончик пера в фиолетовую жижу.