Реваншист. Цвет сакуры – красный

А папаша евойный, который партейный, хохотнул эдак да и прикупил четыре сорочки: себе пару, да сыну столько ж, да две штуки брюк, да ещё сыну рубашку теннисную. А мне сверх цены целый полтинник оставил, вроде как – за беспокойство. Вот я с этим полтинником и пошёл пивца попить.

Вот, стал-быть, какие покупатели встречаются. Иной раз думаешь: совсем пропащенький человечишко – дрянь просто, а выходит, что и он – очень даже хорош и тебе добро сделает.

А пиво-то у меня всё. Пора до дома направлять. Благодарю за компанию, граждане…

* * *

По немощёным улицам Петрозаводска шагали двое. Молча. Долго.

Наконец младший Волков не выдержал:

– Папань, ну ты чего, в самом деле? Ну я ж реально про эти запонки понятия не имел!

Старший Волков остановился, посмотрел на сына и вздохнул:

– Вот примерно поэтому я тебе и говорил: молчи. Если что-то непонятно – сперва спроси у меня. Хорошо, что мы вдвоём были, а если б ты один вот так же пошёл? Спалился бы на раз, мяукнуть бы не успел!

Парень опустил голову и виновато молчал. Отец хлопнул его по плечу, принимая раскаяние и показывая, что больше не сердится и не считает нужным вспоминать об этом инциденте.

– Ладно, мелкий. Проехали. Пошли: сперва тебя побреем и – на вокзал: пора билеты на поезд брать.

И они пошли. Из парикмахерской Всеволод-младший вышел чисто выбритым, но благоухая странным, несколько не мужским ароматом. Отец принюхался и поинтересовался: чем его освежали? Сын зло сплюнул и ответил, что вместо фирменного одеколона петрозаводский Фигаро воспользовался продукцией местных кустарей «Восторг. Вода ландышовая. Настойка на спирту». И прежде чем парень успел воспрепятствовать, он уже весь оказался в «ландышах на спирту». Волков-старший хмыкнул и спросил: «Парикмахер жив?» Выяснив, что брадобрей не лежит у своего рабочего места с горлом, перехваченным собственной же бритвой, он махнул рукой:

– Чёрт с ним. Эта фиговина скоро выветрится. Пошли за билетами. Нам бы сегодня неплохо уехать, а то мы тут светимся, как три тополя на Плющихе.

Но выяснилось, что уехать Волковым не судьба. Ни сегодня, ни завтра. Все билеты на Ленинград оказались проданы на неделю вперёд. Кассир, оглядев Волкова-старшего, его защитный френч и матерчатую фуражку, подался вперёд и угодливо шепнул: «Вы, товарищ, в Наркомат свой молнируйте, чтобы требование на вас прислали. Тоже пусть молнией. Тогда бронь снимем…» – и указал, в какой стороне расположилось почтовое отделение.

Отец и сын отошли в сторону и погрузились в тяжёлые раздумья. Поезд, похоже, отменяется: «молнировать» им некуда, а торчать здесь целую неделю… Нет, не то чтобы рискованно, но все равно: лишнее внимание они к себе привлекут. А вот именно этого ну совершенно не хочется…

– А по озеру на лодке? – вдруг спросил Волков-младший.

Волков-старший поднял голову и оглядел сына так, словно увидел его впервые.

– Сказать, что ты гений, Севка, значит вообще ничего не сказать. Конечно же, по озеру. Только не на лодке, – он усмехнулся. – Наверняка тут пароходы имеются. И ходят они едва ли не чаще, чем поезда. Молоток! – старший Всеволод хлопнул младшего по плечу: – Пошли на речной вокзал!

Но оказалось, что никакого речного, а точнее – водного вокзала в Петрозаводске не имеется. Общественная пристань, построенная ещё во времена Александра Освободителя, спасательная станция с кучей лодок – вот, собственно, и всё. И билетов на Ленинград тоже не имелось.

Волковы уже собирались впасть в отчаяние, и всерьёз рассмотреть предложение младшего о путешествии на лодке. «Двое в лодке, злых как собаки» – определил старший. Но тут кассир заметил:

– А вот, граждане, есть билеты на пароход в Ярославль. Завтра поутру отходит… – он понимающе подмигнул. – Если уж так невтерпёж уехать, так езжайте до Рыбинска. Оттуда уж всяко-разно уехать попроще, чем из наших-то палестин…

Младший Всеволод хотел было что-то спросить, но вовремя раздумал, старший же задумался на миг, а потом тряхнул головой:

– Давайте до Рыбинска. Два.

– Первый класс прикажете?

Волков-старший чуть нахмурился: резануло слух словечко «прикажете». «Старорежимное какое-то», – подумал он, но кивнул и достал деньги. Первый класс оказался вовсе недешёвым: два билета обошлись в семьдесят четыре рубля. «А небольшая зарплата сейчас – сорок пять рублей!» – пробурчал про себя старший Всеволод, вспомнив читанные романы и повести, описывавшие это время. Он спрятал билеты в нагрудный карман и повернулся к сыну:

– Пошли, мелкий. Поищем, где перекусить, подумаем, чем себя до утра занять… – и, понизив голос, закончил: – Ты, вижу, спросить что-то хочешь. Валяй. Если знаю – отвечу.

– Батя, а что с Онежского озера в Рыбинск попасть можно? – шепотом поинтересовался сын.

– Можно. Система Мариинских каналов, – кивнул головой тот и коротенько рассказал историю каналов Волго-Балта.

Так, беседуя, они шагали по набережной, по проспекту Карла Маркса, затем свернули – просто так, по наитию, и вскоре оказались на Сенной площади. Полюбовались на непонятные руины какого-то круглого сооружения и долго соображали, что это перед ними: часовня или пивной ларёк? Заинтересовавшись, Волковы не поленились спросить у местного жителя, что же это такое, а потом долго хохотали, услышав неожиданный ответ: «Карусель!»

Напротив останков карусели обнаружился частный ресторан, в котором они и пообедали. Меню и мастерство шеф-повара были вне конкуренции, но, как оказалось в дальнейшем, цена – тоже. Прочитав итоговую сумму счета, Всеволод-старший крякнул, а Всеволод-младший округлил глаза и только протянул: «У-у-у-у-у-у-, б…ь…» Обед обошёлся Волковым в добрых пятнадцать рублей. Тут же оба вспомнили, сколько стоили ночлег, стол и услуги извозчика все вместе, и отец согласился с сыном, заметив: «Действительно, б…ь…»

Волковы вышли из ресторана вполне удовлетворённые желудочно, но с чувством глубокого морального неудовлетворения, которое значительно углубилось буквально через пять минут. Проходя мимо небольшой чайной, они услышали возглас одного из посетителей, оккупировавших летнюю открытую веранду: «Рыбки жареной на двугривенный!» Отец и сын чуть не упали, увидев, что крикун шествует к столику, неся тарелку, на которой возвышалась целая гора рыбы. Всеволод-младший с трудом оторвался от созерцания счастливого рыбоеда и перевёл укоризненный взор на старшего. Тот только смущённо кашлянул, слегка покраснел и пробормотал; «И на старуху бывает проруха, как сказала польская красавица Инга Зайонц через месяц после свадьбы с другом моего детства Колей Остен-Бакеном»[22 - И. Ильф, Е. Петров. «Золотой теленок»]. И тут же принялся перечислять варианты убивания времени до отправления парохода.

Идея посидеть в пивной или чайной отклика не встретила: оба были сыты. Шляться по городу не хотелось от слова «совсем», гулять в местных парках – тоже. Ведь чёрт его знает, на какую пьяную компанию можно налететь вечером выходного дня. А конфликты с местной шпаной и отцом, и сыном были признаны делом хоть и не особо опасным, но совершенно не подходящим для пришельцев из будущего. И тогда отец предложил сходить в театр. Сын подумал и согласился, присовокупив, однако, что лично он сомневается в наличии театра в Петрозаводске образца двадцать девятого года двадцатого века.

К его удивлению, театр имелся. Причём, как пояснил словоохотливый билетёр, существовал он аж с тринадцатого года. Но вот билетов на спектакль…

– Папань, у меня складывается ощущение, что они тут всем городом идут в театр, а потом сваливают в Питер, – заметил сын и вздохнул: – Чёртовы театралы! Ну и чего тогда делать будем?

«Дело», как ни странно, нашлось быстро: в крыле здания театра разместился кинотеатр «Триумф».

И хотя Волковы были невысокого мнения о немом кинематографе, но, как сказал младший: «На безрыбье и рыбу раком», – и они купили билеты на фильм Александра Довженко «Арсенал». Волков-старший тут же рассказал сыну, что сам Довженко, будучи рядовым армии УНР, принимал участие в штурме того самого завода «Арсенал», о котором потом снял фильм.

– И вообще Довженко был тот ещё националист! – закончил Волков-старший свою гневную филиппику.

– А теперь, значит, перековался? – спросил вдруг парень в смазанных сапогах и лихо надвинутом картузе, который внимательно прислушивался к беседе отца и сына.

Волковы дружно повернулись к неожиданному собеседнику. Младший оценивающе оглядел крепкие плечи и серьёзные кулаки парня, с удовлетворением отметил, что сам-то он и в плечах пошире, и мускулы покрепче, да и кулаки – побольше. «Если этого гаврика гасить придётся – проблем он нам не нарисует!» – успокоил себя Всеволод. Старший же Волков в первую очередь обратил внимание на кимовский значок на груди парня. Это его и обрадовало, и огорчило одновременно, поэтому отвечать он начал, тщательно подбирая слова:

– Нет, не перековался. Как мне кажется, националист вообще не может перековаться до конца. Косвенным подтверждением этому может служить то, что Партия в которую вступал Довженко, – не большевистская, а это были так называемые боротьбисты. Вам знакомо это название, товарищ?

Кимовец кивнул, но добавил, что о боротьбистах он знает очень мало. Волков-старший и сам знал об этом эсеровском течении не очень много, но, как мог, поведал сыну и новому знакомцу об истории эсеровского движения на Украине.

– …и из Партии его очень правильно исключили. Вообще-то лично мне как-то не очень нравится, что боротьбисты, а проще говоря, – националисты прорвались на Украине на руководящие должности, м-да… Однако вынужден признать, что теперь национализм Довженко стал, так сказать, градусом пониже. Впрочем, зараза эта из него так до самой смерти до конца и не выйдет… – тут он спохватился и быстро добавил: – Во всяком случае так многие считают…

Кимовец помолчал, потом, утвердительно тряхнув головой, заметил, что, конечно, в Москве о таких вещах лучше знают. Поблагодарил за интересный рассказ и отошёл к группе своих товарищей. Только тогда Волков-старший перевёл дух и вытер слегка вспотевший лоб.

– Что, папань, теперь ты прокололся? – усмехнулся сын.

– Да уж… – отец снова вытер лоб. – Что есть, то есть. Прокололся по полной программе. Ну, значит, мне наука будет: особо не болтать, а если уж надо что-то рассказать, так делать это не в полный голос.

И Волковы негромко, но весело рассмеялись.

В кинотеатре билеты оказались без мест: куда сесть успел, там и место твоё. Несмотря на то, что оба Всеволода курили, им не глянулась привычка курить прямо в закрытом наглухо кинозале. Старший и младший, переглянувшись, в унисон произнесли: «Газовая камера». После чего снова рассмеялись, правда, уже не так весело.

Зал постепенно наполнялся. Началась толкотня, где-то вспыхнула словесная перепалка, а кому-то, судя по воплям, дали по шее. Зрители вели себя удивительно непринуждённо: грызли конфеты, курили, кое-где попивали пиво из бутылок. И буквально все лузгали семечки, сплёвывая шелуху куда придётся. Младший Волков дважды взглянул на своих соседей – приблатнённого вида парня и его размалёванную спутницу, наводившую на мысль о взрыве на складе лакокрасочных материалов, и честно предупредил обоих, что если они ещё раз плюнут ему на сапог, то он свою обувь вытрет об их морды. Без учёта гендерных различий.

Блатной лениво процедил адрес, куда, по его мнению, должен отправляться Всеволод-младший со своими желаниями, и принялся вставать, дабы объясниться прямо тут, на месте, но почти двухметровый Волков-младший успел подняться первым и прижал блатняшку за плечи к сидению:

– Слушай меня внимательно, козёл! Если только рыпнешься, тебя из озера вылавливать замучаются! Я понятно говорю? – тут он обернулся к даме, собиравшейся, видимо, завизжать, и рыкнул: – Команды «Голос» не было!