nD^x мiра

– Прорвемся! – Костя хлопнул крепкой рукой Кая по плечу, друзья обнялись, стукнувшись лбами, так они решили прощаться еще в учебке, чтобы обязательно встретиться, чтобы вернуться.

Кай лег на его койку и закутался в одеяло и тут же уснул, надеясь опять увидеть Машу, но снилась одна чернота и металлический лязг.

В процедурном помещении было очень жарко, от паров дезинфектора щипало кожу. Здесь же находилась моечная и стерилизаторы, допотопные бочкообразные камеры. Как ни замазывали щели слесари, при работе из стерилизаторов пробивалась струя пара, поэтому с ними не боялась работать только Маша. Она знала здесь все, каждую мелочь, каждый агрегат, какой у него характер, когда случится отказ, какой стул скоро сломается, а, главное, она помнила наизусть, где и что лежит.

Лазарет располагался в бывшем подземном цеху, убежище занимало часть завода, сохранившуюся после бомбежки многотонными бомбами. Большая часть провалилась в ад, как шутили пожившие, уцелело несколько цехов, расположенных довольно глубоко, канализационный коллектор и несколько вентиляционных шахт. За ними следили особо тщательно, маскировали от дронов и самонаводящихся ракет, но за более чем тридцать лет никто и не мог припомнить, чтобы военные вновь начинали утюжить промзону или сбивать торчащие из бетона трубы, принимая их за части старых гаубиц. Ходили разговоры, что пора бы уже снять всю секретность, что никто больше не будет их трогать. Маша то же слышала такое и старалась не думать. Если много и сильно думать, то будет трудно работать, слишком много вопросов станешь задавать самому себе.

Процедурное помещение и моечная были отделены от палат толстым полупрозрачным материалом. Сквозь него было видно, ходит ли кто-то по палате, и его нельзя было повредить. Сходившие с ума больные пробовали резать стены ножом, но лезвие лишь вязло в плотном пластике. Смена начиналась с обхода и мойки полов и стен. Машу сильно бесило, что предыдущие смены оставляют после себя грязь, не могут так рассчитать работу, чтобы времени хватало на все. И злость свою она держала внутри, лучше других понимая, что если и эти уйдут работать на тараканью ферму, то она останется с Федей одна. Федя был хороший и послушный работник, способный отработать две смены подряд без еды и отдыха, но за ним надо было следить. Микроцефал от рождения, он, в отличие от других детей с подобным уродством, а оно стало появляться все чаще, не был агрессивным и похожим на бешеного зверька. Федя вырос, стал высоким и очень сильным, с детской доброй улыбкой и бесконечной верой в справедливость. Он не терпел зла или когда обижали других, совершенно не обращая внимания на шутки в его адрес. Шутили в основном новоприбывшие, местные относились к нему с добротой, а разведчики так и вовсе называли уважительно Федор Григорьевич.

Вошел Федя, неся в руках громадный поднос с суднами, чашами и еще черт знает чем, что необходимо было помыть. Рядом с ним Маша была просто девочкой, он был выше ее на голову или даже две головы, а в плечах вовсе раза в три-четыре. Вид у него был устрашающий, если не глаза и скромная улыбка. Даже Кай и его друг Костя, бывшие не настолько выше Маши, смотрелись рядом с ним как младшие братья. Маша стригла Федю налысо, отчего он приобретал вид совсем великаноподобный. Многие стриглись налысо, так было проще выводить вшей, Кай и Костя пижонили, так хмыкал в их сторону Болт и Шухер, самые веселые из взводных разведчиков. Они были совсем нестрашные, по-своему веселые, не то, что остальные. Маша боялась людей с оружием, но еще больше тех, у кого оно было скрыто за должностью.

– Там много, я принесу потом, – медленно сказал Федя, сложив все в кубовый бак моечной машины. – Надо пол вымыть. Обгадили.

– Спасибо, Феденька. Я сама все запущу, – улыбнулась Маша, Федя кивнул и неторопливо вышел.

Маша вдруг подумала, а что было бы, если этот гигант быстро ходил, снося все на своем пути? Ущипнув себя, чтобы не думать всякие глупости, она достала из несгораемого шкафа реагенты и принялась отмерять нужную дозу для моечного раствора. Делала она все по правилам, надела противогаз и перчатки, не как остальные, жалующиеся позже на ожоги и сухой кашель. Она не заметила, как в процедурную вошел майор внутренней безопасности. Он закрыл дверь на защелку и молча ждал, пока Маша закончит.

– Что вы здесь делаете? – возмутилась Маша, сняв противогаз. Она подошла к двери и демонстративно открыла ее. – Мы не закрываем дверей. Это лазарет, а не ваш кабинет.

– Здравствуйте, Мария Султановна. Хорошо выглядите, у вас даже румянец на щеках. Ах, весна-весна, пора любви, пора надежды, – улыбался майор, следя за ней безжизненными серыми глазами.

– Вы мешаете мне работать, – Маша занялась укладкой инструмента в стерилизатор. По-хорошему этим должны были заниматься медсестры, но в ее смене никого не было, все разбежались, не выдержав тяжелой работы. На ферме было гораздо легче, и никакой ответственности.

– Простите, постараюсь вам не мешать. Я просто хотел узнать, получили ли вы все, что заказывали?

– Да, волонтер принес все точно по списку. Мы ему очень благодарны, – Маша побледнела. Такие разговоры пугали ее, она не понимала, зачем допрашивать, если все и так отмечено в электронных журналах. Майор не раз просил считать это беседой, но Маша чувствовала, что это допрос. Никто ее этому не учил, как зверь, попавший в незнакомый лес, она инстинктивно ощущала, от кого исходит опасность.

– Скажите, а действительно была такая срочная необходимость посылать волонтера? По плану поступление должно было быть только через два месяца.

– За это время пять мальчиков и три девочки умрут от холеры. А если она перекинется дальше, что мы все будем делать? Вы лучше бы занялись другим, а не выискивали здесь, – неожиданно грубо ответила она и очень испугалась, но вида не подала, только плечи еще сильнее напряглись.

– Каким, например? – майор внимательно смотрел на нее и ждал, пока она успокоится. Он был чисто выбрит, с аккуратной прической, пожалуй, слишком длинной для простых, нехудой и нетолстый, никакой.

– Решили бы вопрос мытья рук и столов в пищеблоке. Откуда, по-вашему, пришла опять холера?

– А, по-вашему, откуда?

– Это болезнь грязных рук, главным местом передачи является пищеблок. Они нарушают регламент, я уже писала заявку руководству, можете найти ее в журнале.

– Хорошо, посмотрю. И еще один вопрос, и я не буду вам мешать. Скажите, почему волонтер задержался более чем на сутки? Возможно, он имел другое задание, может, он вам об этом рассказывал?

– Я не знаю. Мы с Каем не обсуждали это, – резко ответила Маша и зло посмотрела на него. – Его чуть не убили! Мы должны радоваться, что он вернулся!

– Конечно, Кай опытный волонтер и хорошо зарекомендовал себя. Но вы должны понимать, Мария Султановна, Маша, ничего не бывает просто так. У любого события есть участники, обстоятельства и виновники, и вот виновных мы и должны найти и обезвредить. Это вопрос нашей общей безопасности.

Маша молчала. Она решила больше ничего не говорить, боясь, что уже сказала лишнее или не то, или не так, и ничего не понимала, ведь Кай был самым честным, и это знали все. Почему же под него копают, ищут вину или предательство. У нее закружилась голова, а к горлу подкатил болезненный ком, и она непроизвольно сглотнула, выдав себя. Майор снисходительно улыбнулся.

– Не пугайтесь так, Мария Султановна. Все с вашим любовником будет хорошо, мы его не тронем. Пока не тронем. Поговорите с ним, пусть подумает и расскажет вам, а вы мне. Так будет лучше для нас всех. Все-все, не буду вам мешать, а то смотрите очень грозно.

Майор вышел, насвистывая какую-то веселую песню. Когда дверь закрылась, Маша упала на стул и закрыла лицо руками. Она плакала от обиды, от страха, не понимая, что они сделали. Она очень боялась за Кая, загудела моечная машина, и никто не услышал ее рыдания.

Федя неуверенно подошел к входу в оружейную и постучал. Дверь бесшумно отворилась, и вышел Болт.

– А, Федор Григорьевич! Привет, дружище! – Болт пожал огромную ладонь Феди своей пятерней. Федя был больше, но не так пугающе. Болт, сначала в шутку, а потом всерьез, называл Федю младшим братом. – Как дела? Не укатала тебя еще Маруся?

– Все хорошо, нормально, – улыбался Федя и протягивал кусок оберточной бумаги, сложенный во много раз. Болт накрыл его ладонью, и бумажка исчезла.

– Все сделаю. Как раз мимо пойдем, зайдем на почту. На вот, держи, и Маруси дай.

Болт расстегнул потайной карман куртки и вытащил два батончика, сдавленных до тонких пластин. Федя радостно закивал и ушел, не оглядываясь. Зато Болт долго еще стоял и прислушивался, не видел ли их кто-нибудь. За такую бумажку можно было много потерять.

3

Черный вязкий дым медленно расплывался, метр за метром поглощая пространство. Горел мазут, машинное масло и строительный мусор, сложенный шаткой пирамидой, внутри которой клокотала магма. Вокруг рукотворного вулкана крутились три дрона. Роботы не знали, что делать, подлетали, зависали на некоторое время и возвращались на исходную точку, облетали по кругу, вновь приближались, и так цикл повторялся снова и снова. Наконец один из дронов пустил в центр вулкана ракету, раздался глухой взрыв, разметавший пирамиду на десятки горящих островков. Дыма стало так много, что стало темно.

Роботы вылетели в светлую зону и застыли в воздухе. К пожарищу съезжались патрульные станции, три ловушки стояли наготове, выискивая в дыму продукты горения органики. Заезжать за границу машины не решались, если возможно выделить их волю. Алгоритм дал сбой, роботы ждали инструкций.

– Хорошо горит, – шепнул Шухер, смотря в бинокль.

– Да, ловушка сработала. Но что это нам даст? – с сомнением спросил Слава, тоже следя за роботами через допотопную оптику. Шлемы и костюмы они оставили внизу в укрытии и теперь, лежа на крыше под защитой обломков труб и вентиляционных шахт, изредка ерзали на месте, подавляя нарастающее чувство беззащитности.

Идея лазить на крышу и вот так, без защиты и шлема, нагло и открыто быть в городе, родилась не сразу. Шухер ее долго обдумывал, несколько лет, после того, как почти потерял свой шлем, убегая от дрона. Он помнил, что дрон не стал добивать его ракетой, и Шухер думал, что это из-за шлема. Свое прозвище он получил за педантизм и осторожность и, как посмеивались неопытные разведчики, понюхавшие уже пороху, но не бывавшие в реальных жестких столкновениях, за пугливость. Как его звали на самом деле никто уже не помнил. Когда он предложил снять костюмы и шлем, то все подумали, что он двинулся после очередной контузии. Отозвался лишь один боец, парень шестнадцати лет, только-только сдавший экзамен и получивший допуск к операциям. Молодых называли оруженосцами, сначала в шутку, а потом старослужащие всерьез начали считать себя подобием средневековых рыцарей. Шухер посмеивался над ними, часто подкалывал, задавал вопросы про рыцарей, и никто ничего не мог ответить по сути. Знали лишь киношные штампы и комиксы.

– Так, Таракан, ползи на другой конец. Что-то с проспекта никто не приехал.

Парень пополз. Тараканом его прозвали за желание носить усы, которые напоминали усы жалкого насекомого, редкие, торчащие в разные стороны. Но Слава их упорно отращивал, несмотря на насмешки. А еще он мог пролезть в любую щель, узкий и гибкий от природы, малого роста, он умел так спрятаться, что никакой дрон не мог его обнаружить.

– Там никого нет,– доложил Таракан, вернувшись через десять минут. – Патруля тоже не видно. У них график поменяли?

– Может, и поменяли, – подумав, ответил Шухер. Он снял шапку и почесал лысую голову, которая все время чесалась после последней стрижки и покрылась какими-то красно-фиолетовыми пятнами. – После вылазки Кая соседи дали знать.

– Ты про этот знак на стене? – Слава усиленно морщил лоб, представляя странные изогнутые линии на грязном куске стены бывшей больницы. На первый взгляд это напоминало мазню ребенка, но откуда в мертвом городе взяться детям на улицах? Слава старался запоминать все, чему его учили, но от этого странного языка, на котором переговаривались разведчики из разных убежищ между собой, у него голова болела. А еще старшие не разрешали записывать и зарисовывать.

– Этот знак предостережения. Он значит, что правила поменялись.

– Какие правила?

– Правила игры. Так бывает, но не слишком часто, а то нас бы всех перебили.

– Ничего не понимаю, какая еще игра. Это же война! – возмутился Слава, немного повысив голос до громкого шепота. Шухер оторвал глаза от бинокля и долго, не мигая, смотрел ему в глаза.

– Никто не знает, что это на самом деле. Вот один факт, который не требует доказательств. А называть все это ты можешь, как хочешь. Война идет уже больше сорока лет, и она идет здесь. Так долго не воюют.

– Война идет по всему миру, – уже с меньшим энтузиазмом и ретивостью, сказал Слава и тут же замолк, увидев глумливую улыбку Шухера.

Поняв, что Шухер не будет больше ничего говорить, Слава бесшумно вздохнул. Почти каждый разговор заканчивался вот такой улыбкой, и можно было до хрипоты задавать вопросы, Шухер молчал в ответ и будто бы глох на время. Слава уперся глазами в пожар, подсчитывая количество роботов. Получалось, что собрались три ловушки, четыре патрульные станции и два дрона. Час назад дронов было больше, а патрули поменялись. Делать у пожара было нечего, но что-то заставляло роботов нести вахту.

– Они меняются, – сказал Слава. – Два патруля со стороны бульвара идут на пересменку.