Кола

Никита поставил фонарь на лавку, осветил медный рукомойник, сказал:

– Раздевайся, мой руки.

И шумнул в горницу:

– Нюшка, гость у нас, привечай!

Сулль вымыл руки. Нюшка поднесла ему белое полотенце и, смеясь глазами, сказала бойко:

– Опять, Сулль Иваныч, по делам, видно, пожаловали. А я все думаю – ко мне, может…

Нюшка похожа на бабушку свою, Анну Васильевну.

С незнакомыми держится строго, взгляд недоверчивый. А как узнает, может такую шутку выкинуть, что и разбитная молодайка не посмеет.

Нюшка засупонена в сарафан красный, с белой рубашкой, сама ладная такая. Движения рук плавные, не пустомеля, а вот поди ж ты. Вытирая руки, Сулль улыбнулся ей.

– Будя молоть-то, – нестрого сказал Никита. Положил на плечо Суллю руку. – Проходи в горницу…

Рука у Никиты теплая и тяжелая. Сила чувствуется. Сулль про себя отметил: эти братья сами будто нагоряче молотами скованы, крепкие.

Посередь большой горницы стол освещен свечами сальными. За столом Афанасий и Анна Васильевна. Старушка еще подвижности завидной. Несмотря на веселый нрав, сыновьями и домом правит. Она встала навстречу Суллю, с поясным поклоном чинно пригласила:

– Милости просим. Проходи, батюшко Сулль Иваныч, откушай, что бог послал.

Сулль покосился на православные иконы в красном углу, постоял, молча склонив голову, как бы помолился про себя, прошел к столу.

На столе большой, ведерный, изнывал жаром самовар. Сулль знает: по осени, как наступают потемки, любят коляне вечеровать за столом семейно, подолгу баловать себя чаем.

Анна Васильевна угощала вареной треской с коровьим маслом, рыбными пирогами, шаньгами, морошкой. По случаю прихода гостя подала на стол баранки архангельские, покупные, и в особом кувшинчике – сливки. Чай налила Суллю в тонкий стакан, крутой заварки. У блюдного шкафа дверки остались открытыми: для обзора посуды. Сулль понял: не вся-де она на столе, еще есть. Наливая себе чай по-русски, в блюдце, Сулль откусил пирога, улыбнулся хозяйкиной хитрости. Вслух сказал:

– Очень вкусный пирог.

Анна Васильевна подвигала ему тарелки со снедью:

– Кушай, батюшко, вот сливки тут бери.

Сулль ел аккуратно, старался не ронять крошки. Скатерть на столе чистая. Сулль знает: даже в становищах, где по стенам копоть, помор без чистой столешницы за стол не сядет. Суллю нравится такое уважение к столу. Нравится и гордость гостеприимных хозяев – обилие посуды. Наливая сливки, похвалил:

– Хорошая чашка.

– Кушай на здоровье, – взгляд у Анны Васильевны ласковый, голос приветливый. – Зачастил ты к нам. Уж не Нюшка ли тебе приглянулась?

Лицо Нюшки оживилось. Свет пламени свечей золотил ее щеки:

– А то кто же? Жду вот: приглядится да посватает, может.

Анна Васильевна мочила в своем стакане баранку, вздохнула притворно:

– Да, завидую тебе. За такого молодца можно пойти.

Братья улыбались. Сулль принял шутку, согласно кивал.

– Да, да, – смотрел на Нюшку.

Русые волосы закрывают ушки – чуть видны серьги камня зеленого – и сходятся на затылке в косу. Хорошее лицо. Линии губ четкие. Верхняя, чуть припухлая, кажется немного насмешливой. Только нос вот тупой, славянский.

– Такой девушка, такой семья – жениться хорошо.

Он и вправду мог бы остаться в Коле. Построить дом, завести семью. Ему нравится здесь. Но он верит: потомство можно оставлять лишь там, где родился. И умирать каждый обязан там же. У человека должно быть непереступное: вера, земля.

– Ему сейчас не до женитьбы, – смеясь, сказал Никита. – Своих забот полон рот – дел невпроворот.

– Да, да, – смеялся и Сулль. – Сходим на акул, заработаем деньги, купим наряд красивый, часы с цепью, и тогда – жениться.

– Мне лопари нынче сказывали, – продолжал Никита, обращаясь к Суллю, – по зиме норвеги ваши за Святым Носом, говорят, штук двести акул набили. Вот повезло-то.

Сулль знает эти места, не раз проходил по пути к Поною. Ежегодно по весне, где-то в марте, со всего Поморья идут промышленники на Терский берег и на Восточный Мурман бить тюленей. Пока еще держатся льды, бьют большие стада, снимают шкуры, забирают сало, а мясо бросают в море. Места эти для акул лакомые. В Норвегии близко к земле таких мест нет. Но Сулль знает и другое: бить акул охотников везде мало.

Ответил Никите:

– Не надо – повезло. Надо говорить: умеют добыть.

– Да, умеют, – согласился Никита. – Поморы тоже жаловались: акулы много нынче вреда чинили им. И рыбу на ярусах выедали, и яруса рвали.

– Нынче на Кильдин или на Канин идти мыслишь? – вступил в разговор Афанасий.

– Не знаю, – уклончиво ответил Сулль, – надо смотреть.

– А что, батюшко Сулль Иваныч, у тебя, сказывают, ссыльные-то к морю необыкшие. Неизвестно, что за люди.

Не боязно тебе сними идти на промысел? – спросила Анна Васильевна.

Конечно, думал Сулль, разговоры в Коле будут: с кем Сулль – Акулья Смерть пошел в море? Всякие языки есть. Но он сомневаться не может. И обязан быть честным.

Сулль допил чай, аккуратно поставил стакан, сказал:

– Немного боязно. То правда – не помор они. Ссыльный. Но люди хороший. Особенно тот большой, белый такой, сильный. Только надо хорошо учить. – И повернулся к Никите. – Я пришел – как это? – на совет. Там, на море, будет волна. Надо учить ссыльный бить при качка не мимо…

Никита внимал с интересом. Сулль положил пустой стакан на бок, покатал его в блюдце, пояснил:

– Если пустой бочка резать так, – показал вдоль стакана, – сюда ставить ногами ссыльный и давать ему молот бить наковальню. Так стоять трудно. Надо привыкать. Когда будет хорошо бить, тогда можно брать в море.

Афанасий, молчавший до этого, хохотнул:

– Куда ему так учиться? Он с молотом на твердой земле не может путем стоять, а ты – качка!

И хмыкнул, показав на стакан: