Император, который знал свою судьбу

На экране –гостевая комната в Игуменском корпусе. Александра в постели. Боткин хлопочет рядом с ней, прикладывает компресс к голове. Николай идет из детской (укладывал спать детей). Он спокоен, но бледен. В коридоре его встречают игумен Серафим и игуменья Мария.

МАРИЯ:

Ваше Величество, батюшка, не убивайтесь вы так! Блаженная Паша резка бывает не по уму… Наговорила Вам, небось, невесть что. Христа ради юродивые-то наши испокон веку на Руси резки да дерзки. Привидится им то да се, а они и рады дерзить! Вы все слова ее просейте через крупное ситечко – чтоб только съедобное осталось…

СЕРАФИМ:

Николай Александрович, Ваше Величество, Александра-то Федоровна никого к себе не пускает – вы ей сами объясните про юродивых, Христа ради объясните. На ней, сердешной, лица нет.

НИКОЛАЙ:

Спасибо Вам за заботу. Ей уже лучше. Действительно, Параскева Ивановна много чего наговорила… Через крупное ситечко – это вы хорошо сказали…

Николай идет в свои покои. Камера следует за ними. Александра в постели. Николай садится в простое кресло.

БОТКИН:

Нам уже лучше. Сильный организм. Ничего страшного… Николай Александрович, да что ж такое эта Паша учудила? Я первый раз такой нервный шок у Александры Федоровны наблюдаю.

НИКОЛАЙ:

Да уж, учудила. Это точно. За «явреив» кишиневских так отчитала, что до сих пор испарина. О прочем лучше и не спрашивайте, а то и вам компресс понадобится, Евгений Сергеевич.

БОТКИН:

Бред какой-то. За «явреив» отчитала? Ей-то какое дело до «явреив»? Вот уж одно слово – юродство! Может на Святой Руси они и к месту были, но нынче-то уже двадцатый век на дворе! Впрочем, молчу, молчу.

АЛЕКАНДРА:

Евгений Сергеевич, дорогой вы наш, спасибо. Мне уже гораздо лучше.

БОТКИН:

Да, дорогие мои. Молчу, молчу, удаляюсь (уходит с поклоном).

АЛЕКСАНДРА:

Она безумна, эта Паша! Прочь, прочь из головы, ведьма! Ники, милый, я посплю два часа, а затем вновь пойдем к источнику, на серебряный пруд.

НИКОЛАЙ:

Пойдем, если ты в силах. Спи, Аликс. Как проснешься, пойдем.

Александра быстро засыпает. Николай зажигает свечу в другом конце комнаты, достает из-за пазухи послание Серафима Саровского, смотрит на хлебный мякиш, бережно вскрывает пакет; погружается в чтение.

ИНТ. КЕЛЬЯ СВЯТОГО СЕРАФИМА САРОВСКОГО.

Камера наезжает на пламя свечи: возникает в черно-белых тонах келья святого Серафима и сам старец, пишущий это послание. Он на мгновение перестает писать и как бы смотрит на Николая из глубины времени.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

Осталось много свидетельств очевидцев этих июльских событий в Сарове и в Дивееве. Само послание Серафима Саровского затерялось в тонущей российской «Атлантиде» в годы революции, как и письмо Авеля. Журнал Валаамского общества Америки “Русский паломник” сообщал в 1990 году: “Княгиня Наталья Владимировна Урусова была в переписке с Еленой Юрьевной Концевич, которая нам оставила письма, равно как и Воспоминания покойной княгини. Вот что сообщается ею:

“Я знаю о пророчестве преподобного Серафима о падении и восстановлении России; я лично это знаю. Когда в начале 1918 года горел Ярославль, и я бежала с детьми в Сергиев Посад, то там познакомилась с графом Олсуфьевым, еще сравнительно молодым. Он для спасения каких-то документов, должных быть уничтоженными дьявольской силой большевизма, сумел устроиться при библиотеке Троице-Сергиевой Академии. Вскоре был расстрелян. Он принес мне однажды для прочтения письмо, со словами: “Это я храню, как зеницу ока”. Письмо, пожелтелое от времени, с сильно полинявшим чернилами, было написано собственноручно святым преподобным Серафимом Саровским – Мотовилову. В письме было предсказание о тех ужасах и бедствиях, которые постигнут Россию, и помню только, что было в нем сказано и о помиловании и спасении России. Года я не могу вспомнить, т. к. прошло 28 лет, и память мне может изменить, да и каюсь, что не прочла с должным вниманием, т. к. год указывался отдаленно, а спасения хотелось и избавления немедленно еще с самого начала революции: и думается, что это был 1997 г.: во всяком случае, в последних годах 20-го столетия. Простить себе не могу, что не списала копию с письма, но голова была так занята, и мозги так уставали в поисках насущных потребностей для детей, что этим только успокаиваю и оправдываю свою недальновидность… Письмо помню хорошо”.

Граф Дмитрий Олсуфьев (1862-1937) был близок к Царской семье…

Блаженная Прасковья Ивановна Саровская умерла в 1915 году… Есть воспоминания о том, что и в дальнейшем, после 1903 года, Государь неоднократно обращался к Прасковье Ивановне, посылал к ней Великих Князей. Евдокия Ивановна (келейница блаженной) говорила, что не успевал один уехать, другой приезжал. После смерти келейницы Прасковьи Ивановны, матушки Серафимы, спрашивали все через Евдокию Ивановну. Она передавала, что Прасковья Ивановна сказала:

– Государь, сойди с престола Сам!”

ЭПИЗОД 4

ИНТ. ВНОВЬ ГОСТЕВАЯ КОМНАТА ИГУМЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ.

На экране – вновь пламя свечи и гостевые покои Царской семьи. Камера показывает комнату. Николай откладывает послание преподобного Серафима. На глаз у него слезы. Александра открывает глаза.

АЛЕКСАНДРА:

Ты плачешь? Ники, милый Ники, забудем этот день, как страшный сон. Это был всего лишь страшный сон.

НИКОЛАЙ:

Да.

АЛЕКСАНДРА:

Мы идем купаться в святом озере, мы идем исцеляться от злых чар.

НИКОЛАЙ:

Идем.

АЛЕКСАНДРА:

Идем.

НАТ. ТРОПИНКА В ЛЕСУ, ПРУД. ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР И НОЧЬ (20\21 ИЮЛЯ 1903 ГОДА).

Собираются и идут к святому источнику, к пруду. Вновь на экране – серебристый под лунным светом пруд (убывающая Луна светит узким серпом). Они садятся на берегу, о чем-то шепчутся. На этот раз Николай остается на берегу. Александра раздевается, идет купаться. Долго и бесшумно плавает. Выходит на берег, Николай любуется ей. Она смотрит в звездное ночное небо. На этот раз камера показывает, как звезды отражаются в ее глазах. (Музыкальное сопровождение – тихое, но волнующее и тревожное, или тишина).

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

Через 100 дней после обретения небесного покровителя, преподобного Серафима Саровского, Александра Федоровна зачала наследника. Мальчик родился 30 июля следующего 1904 года в маленьком летнем дворце «Александрия» в Петергофе. Николай Второй записал в своем дневнике:

«30 июля. Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В час с четвертью дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро, для меня, по крайней мере. Нет слов, чтобы достаточно благодарить Бога за ниспосланное им утешение в эту годину трудных испытаний…»

СЦЕНА 3\3. 1904 год, 23 января, Санкт-Петербург. Война с Японией