Трясина

– И тогда…

– Тогда многое изменится. Совсем другим станет и распорядок нашей жизни. Кстати, отныне, отправляясь в город за провизией, будешь покупать все свежие газеты, особенно «Городские новости». Это очень важно для меня.

– Хорошо, отец, – пообещала она.

Каждый раз, возвращаясь из города, откуда везла домой всякую всячину, необходимую в быту, Кассандра рассказывала отцу новости; теперь ему требовались сведения, сообщаемые в местных газетах. Раз отцу надо, значит она будет исполнять его желания, как это делала всегда. Зато своим свободным временем она распоряжалась так, как душа велела.

– А теперь… Теперь можешь вернуться в постель и досматривать свой чудесный сон, – Колымей по-отечески нежно улыбнулся и покинул комнату-

Он поднялся к себе, запер за собой дверь, устало опустился в кресло, скрестив руки на груди. День, к которому он готовил себя двенадцать лет, запершись в развалинах старого храма, наступал. День вещий, пророческий. В уме прокручивал все свои расчеты. Никаких ошибок быть не должно!

Он зажмурился, сосредоточившись на чем-то своем, тайном, потер ладонями по груди. Потом сидел долго, не шелохнувшись, пока не явилось к нему отражение. Он медленно разжал уставшие веки и прошептал:

– Кто ты?

– Колымей, – ответило отражение.

Он сосредоточенно разглядывал своего двойника. Сон? Мираж? Наваждение? Нет, он в полном здравии и видение явилось к нему наяву. Там, за окнами, все те же гиблые болота с Тёмными, тяжелыми водами. Только почему-то дрожат руки и озноб ломит поясницу; Пока он не достиг цели своих поисков, не раз пересекая посредством самогипноза границы времени и пространства, вкушая радость и горечь мгновений.

– Скажи, на верном ли я пути? – снова обратился к своему отражению.

Он терпеливо ждал ответа, продолжая разглядывать двойника. Дрожь унялась, но по-прежнему знобило. Мозг горел, мысли путались… Внезапно неведомая грозная магнетическая сила притянула его к себе, и он очутился в вечной мгле, где лишь ледяной холодностью сверкали звезды. И тут Колымей услышал властный голос, звучал он громко и отчетливо, по сравнению с ним человеческая речь могла показаться легким бормотанием.

– Ты достиг совершенства, прикоснувшись к Абсолюту, но ничего не мог дать человечеству взамен. Твои усилия оказались пустыми, потому что Дьявол погоняет мир с кнутом в руке и преуспевает в этом с необыкновенным искусством.

Да, я принял обет отшельника, но я не верю тебе, надменному двойнику. Земля еще узнает обо мне! Да, я не в силах управлять человеческим разумом, но я могу найти в тайниках своего мозга Абсолютную Идею и подарить ее планетянам. И если их разум не затмили безнадежно дьявольские силы, они подхватят ее и сами разберутся…

Колымей простер руки вперед и встретил пустоту. Отражение пропало.

Он поднялся с кресла, подошел к открытому окну. То здесь, то там вставали над тяжелыми стоялыми водами призрачные облака пара, словно сотканные из света и мрака. Они колыхались, плясали и рассыпались искрами в сыром воздухе.

Сделав несколько шагов, Колымей очутился у ничем не заставленной стены. Рука легла на выступ, нащупала вырезанные на нем знаки. Это был ключ – стена распахнулась, он вошел в смежную комнату, где предавался тайным занятиям. Остановился около подзорной трубы, окулярами направленной в небо. Всегда разглядывая звезды, его волновала одна и та же мысль: какая там жизнь? Он не сомневался, что земляне – безумцы, сами того не ведая, приближают планету к катастрофе. А как у них? Вот вопрос, волновавший его всю сознательную жизнь. И тайная мысль – постичь непостижимое – стала основой его пребывания в добровольном заточении на развалинах.

Колымей пошарил в ящиках стола, заваленного папками, книгами, чертежами, нашел нужную бумагу. Она была испещрена многочисленными цифрами, стереометрическими фигурами, астрономическими знаками, символами, а сверху – имя и дата рождения человека, который когда-то был дорог ему, но потом проклят навсегда. Он еще раз изучил просчитанный гороскоп. Все сходится. Теперь надо подготовить к сеансу Игната и Полину. Особенно Полину.

Он возвратился к креслу, опустился в него, закрыл глаза. «В среду или никогда… В среду или никогда… – не переставая, шептали его губы. -День, к которому я шел всю свою жизнь… »

3

Через час Жан с Вадимом были в кабинете подполковника Маркина. Восседая во главе широкого полированного стола, тот, не отрываясь от бумаг, указал на кресла, стоящие полукругом, и пробормотал:

– Садитесь;

Жан был поражен обстановкой. После капитального ремонта кабинет выглядел так, точно это была резиденция преуспевающего бизнесмена. Декоративные деревянные панели в духе модерна, расписные золотом гардины и портьеры, мягкая мебель, навесные люстры с подсветкой, на белых гладких столах компьютеры, японский телевизор с видеомагнитофоном… Убранство ласкало взгляд. И это в то время, когда Маркин постоянно жаловался на отсутствие средств на канцелярские принадлежности-Однако вслух Жан не стал выражать своего удивления.

Оторвавшись от бумаг, шеф произнес примирительным тоном:

– Все мои люди в бегах, а тут дело неотложное. Сам понимаешь, Жан работа у нас такая, сволочная.

Жан молча смотрел на Маркина.

– На первый взгляд событие не стоит и выеденного яйца, однако, если присмотреться повнимательнее, оно может заставить серьезно задуматься. Некого Рэма Багратова отравили прямо в ресторане. Подсыпали цианид прямо в бокал с мадерой и отправили на тот свет. Но тут начинается область самых смутных догадок, которые в данной ситуации могут практически изменить многое: этот Багратов числится в розыске за участие в каких-то злодеяниях. Каких? Это придется выяснить в ходе расследования.

Закончив краткое изложение, шеф, помолчав, заключил:

–Ты сейчас не скован другими делами, поэтому,впрягайся с Вадимом в одну упряжку и дуй галопом до самого финиша. Дело может принять серьезный оборот.

Тяжело вздохнув, Жан спросил:

– Где сейчас твой покойник?

– В гробу, конечно, как ему и полагается. В собственной квартире выставлен на всеобщее обозрение. – Маркин неопределенно хмыкнул и протянул Жану листочек бумаги. – Вот тебе фамилия, имя, отчество и адрес покойного. Все остальное придется узнать самим. Обязательно подключай к работе Базалова, – и, слегка прищурив серые глазки, перевел взгляд на Вадима. – Хватит ему даром хлеб молоть, пусть обкатывается в настоящем деле.

Вадим почувствовал, как от внутреннего негодования кровь бросилась ему в лицо, но бесстрастный жест Жана подсказал, что слова шефа не стоит принимать всерьез.

– Нечего шмыгать носом, – Маркин бросил новый вызов,

Вадим взорвался:

– Не устраиваю вас, устрою других, – огрызнулся он. – А тыкать меня носом в грязь не позволю.

Потонув в кресле, Маркин выжидательно молчал. Глядя на Жана и почесывая за ухом, он словно спрашивал: «Вопросы будут?»

Жан решил возвратиться к прежнему спору.

– Не могу понять, почему ты замял расследование гибели Ирины?

– Ты опять за свое, – рявкнул подполковник. – Ну ладно. Я тут подумал: над твоими доводами, в них, несомненно, есть логика. Но на меня надави-? ли сверху, и я решил не лезть в бутылку. Кстати, вынужден был взять замену Ирине. Вы не заметили ее в приемной, когда шли ко мне? Жан отрицательно мотнул головой.

Маркин нажал на кнопку на столе. Тотчас в дверях появилась очкастая девица.

– Это и есть наша Наташа, – почти нараспев срифмовал шеф и, несмотря на свою природную сухость, изобразил подобие улыбки. – Полностью ее величать Наталья Константиновна Зотова. Прошу любить и жаловать. Она была до того худа, что, казалось, между кожей и костями напрочь отсутствовала жировая прослойка. Тут никакой косметический ремонт, которым, судя по всему, она забавляется, не скрасит плоского лица с выпирающими скулами. Ничего не скажешь: сурово отнеслась к ней природа в момент зачатия. К ее достоинствам можно отнести разве что молодой задор, горделивую осанку и большие серые глаза, однако зашоренные, лишенные всякой выразительности. Замена явно неравноценная. У Ирины! было все на месте – и фигура, и глаза, и улыбка, и прекрасные манеры с характерным славянским шармом.

– Прошу любить и жаловать, – повторил Маркин. – С сегодняшнего дня я назначил ее своей помощницей, и тем самым принял в нашу управленческую семью.

В этом весь Маркин. Кто-то не любит власть, кто-то побаивается ее, а кто-то прёт в нее, как нож в масло. Маркин относился к третьей категории. Он до того вошел в свою роль, что, казалось, прирос своей сухой задницей к блестящему мягкому темно-зеленому креслу, словно боясь, что им кто-то неожиданно завладеет. Не дождавшись даже похорон своей сотрудницы, он, ни с кем не посоветовавшись, притащил в управление другую и усадил ее в приемной. Таких обычно берут по чьей-то протекции.

Шеф предложил Наташе присаживаться поближе, и та с гордо поднятой головой села напротив Жана с той завидной легкостью и жеманностью, будто это была не намалёванная мартышка в очках, а сама фея, сошедшая с небес.

– Должен заметить, – продолжал Маркин, – что в последнее время вы стали забывать информировать меня о своем местонахождении. Но это правило никто не отменял. Поэтому в мое отсутствие отмечайтесь у Натальи Констатиновны.

Жан внутренне усмехнулся: выходит, в какой-то степени они с Вадимом попадают в зависимость от нее? Однако, зная, наизусть маркинский нрав, возражать не стал.

– Меня сегодня кто-нибудь спрашивал, Наталья Константиновна? – официальным тоном спросил шеф.

– Только Иван Гаврилович, – пробубнила она.

– Как? – Маркин бросил на нее тяжелый взгляд. – И ты говоришь это спокойно, точно не сам областной прокурор меня спрашивал, а какой-то подзаборный бомж. Почему сразу не доложила?