Провокатор

Рука, державшая лист бумаги, вдруг потяжелела, и Зубов никак не мог унять дрожь пальцев, державших послание от Ирины.

Он шагнул к её спальне, распахнул дверь. Повсюду валялись вещи, на полу желтел чемодан с откинутой крышкой. На трюмо – вскрытый конверт. Взял его, поднёс к глазам. Всё правильно. Ему, Зубову Сергею Васильевичу. И всё понял. Последнее письмо от Павла. Он ждал его. И вот наконец получил. Он знал, что там написано. Но тем не менее вынул из конверта вдвое сложенный листок. Стал читать:

«…стало известно, что ты собрался сюда… За смерть и искалеченные жизни наших товарищей комитет вынес тебе приговор – смерть… Ты заслужил эту кару… Приговор привести в исполнение поручено мне…»

Зубов отбросил письмо, не стал читать дальше. Всё понятно. Круг замкнулся. Он поднял глаза. На стене перед ним висела фотография, с которой на него смотрели весёлые молодые лица: Ирина, Павел и он сам в студенческих фуражках.

Фотография на стене неудержимо притягивала к себе его взгляд.

И Зубов как будто шагнул туда, на то самое место, где была сделана эта фотография. Десять лет назад.

1. Встреча на бульваре

Лица, лица, лица…

«Себя показать, других посмотреть!» – пожалуй, так можно было сказать почти о каждом, кто оказался в этот час на Тверском бульваре. Боже, кого тут только не было! Мужчины и женщины. Молодые и старые. Военные и штатские. Красивые и не очень… И весь этот разноцветный людской поток неторопливо спускался до Никитских ворот, плавно разворачивался и возвращался к бронзовому поэту, чтобы совершить ещё один круг. Потом – ещё один. И ещё.

Себя показать – это искусство. И не каждый им владеет. Тут, прежде всего, не надо спешить. Нужно шага на два-три отстать от тех, кто идёт впереди. И шага на два-три опередить тех, кто идёт сзади. Чтобы тебя увидели все. И успели разглядеть. И ножки в изящных парижских туфельках и атласных чулочках. И талию. И овал лица. И… всё, всё, всё, что ты хочешь показать. Чтобы все успели увидеть и… возжелать! А ты, словно ничего не замечая, идёшь, разговаривая с подругой. О чём? Какая разница! Слова не имеют никакого значения. Ты показываешь себя, но… незаметно разглядываешь других. Вернее, выбираешь наиболее достойных. А это тоже непросто. Разумеется, сюда приходят люди определённого круга. Но кошельки у всех разные. И тут главное – не продешевить. Тут нужен глаз. И опыт. А чувства? Не смешите. Я показываю себя. Вы ещё скажите: продаю! Хотя… если сможете предложить достойную цену? Почему нет? А если нет, то, как говорила нянька: на чужой каравай рот не разевай!

Лица, лица, лица…

Вон хотя бы трое молодых людей у края аллеи. Как они увлечены разговором (наверняка перемывают кости какой-нибудь знаменитости)! Как будто не замечают ничего вокруг. А на самом деле показывают себя окружающим: смотрите, какие мы красивые, элегантные, умные! Распустили павлиньи хвосты! Хотя вот тот, что с краю… как будто бы ничего. И… костюмчик из английского твида! Это вам не гвардейская диагональ, как у его спутников. Лицо почему-то знакомое. Где я его видела? Кажется, в воскресных «Ведомостях» с отцом-депутатом… Похож… Но надо проверить. Как? А очень просто! Нужно в подходящий момент стрельнуть глазами. И попасть в цель, чтобы заряд не пропал даром. Так, внимание… Кажется, увидел. Смотрит. Пора! Глаза – к кончику носа и – мгновенный взгляд-укол. Попала! Остолбенел. А твой рассеянный взгляд уже равнодушно скользит по встречным. Лица, лица, лица…

Пять-шесть особо плавных шагов, лёгкий поворот головы, будто нужно что-то шепнуть на ушко подруге, а на самом деле проверить: идёт? Стоит, смотрит вслед. Шагнул наконец. Пошёл. Теперь никуда не денется. После Никитских ворот подойдёт, скажет, что никогда не видел вас здесь раньше… Или что-то в этом роде. Главное, выяснить – действительно ли сын депутата?

Лица, лица, лица…

А по обе стороны бульвара сверкающие витрины магазинов, кафе, ресторанов. И всё это – для тебя. Если уметь жить. Если знать себе цену.

А как там наш мальчик? Вполоборота наклон в сторону подруги, будто что-то надо шепнуть ей на ушко. Всё в порядке. Идёт как миленький. Лишь бы оказался малыш действительно сыночком депутата. Хотя и папаша, судя по фотке в газете, ещё о-го-го! Посмотрим, посмотрим…

Лица, лица, лица…

А в глазах – желание. Что ж, смотрите, приценивайтесь. Хотеть не вредно. А что это за… пугало огородное? Язык не поворачивается сказать иначе! Откуда он такой тут взялся? Ему на паперти у церкви стоять с протянутой рукой, а он на бульвар прётся! Нищета! А туда же! Надо посторониться, чтобы – не дай бог! – не запачкаться! Уф… Пронесло…

Лица, лица, лица…

Зубов брёл по бульвару, а в голове, как вчера и позавчера, была одна-единственная мысль: где достать денег. И для оплаты за учёбу в университете. И квартирной хозяйке, которая не желала больше ждать и грозилась выгнать на улицу. А перевод от матери мог быть лишь в следующем месяце. Положение было безвыходным.

– Сергей! Ты?!

Зубов вздрогнул.

Перед ним, раскинув руки, стоял его сокурсник Павел Круглов, полгода назад арестованный с группой боевиков по громкому, как писали тогда газеты, «Делу 12-ти».

– Но ты же…

– Как видишь, – улыбнулся Павел. – Уже три дня на свободе. У судей не хватило доказательств, чтобы отправить меня в Сибирь…

Павел продолжал говорить, Зубов глухо, как из бочки, слышал его голос, но уже не понимал ни единого слова. Рядом с Павлом стояла и улыбалась Сергею… Он услышал, как отзываются в ушах удары сердца. Перед ним стояла женщина, каких он видел лишь на полотнах старых мастеров или иногда в своих чересчур смелых грёзах…

– Ты хоть бы представил меня, – обратилась она к Павлу, и тот улыбнулся:

– Прости-прости, это Ирина, – кивнул он в сторону своей спутницы. – А это тот самый Сергей Зубов.

Ирина окинула Сергея внимательным взглядом.

– Павел мне много рассказывал о вас… – Она чуть запнулась и добавила: – Хорошего.

Сергей почувствовал, что краснеет. В это время раздался щелчок, и вспышка света на мгновенье ослепила его.

– Прошу прощения, господа.

Перед ними, раскланиваясь, возник фотограф.

– Вы так юны, так привлекательны, и все втроём явили моим очам такую неповторимую композицию, что я не удержался…

– Мы вас, кажется, не просили, – недовольно перебил его Павел, и фотограф ещё раз учтиво поклонился:

– Ещё раз прошу прощения, господа. У вас особенно, – он кивнул Ирине. – Но войдите в моё положение. Как тошно мне, обладателю серебряной медали на фотоконкурсе в Милане, целое лето здесь, в парке, штамповать одно и то же. И вдруг я вижу вас!

– Но… – начал было Павел, но фотографа было уже не остановить:

– Господа, не волнуйтесь. Я не возьму с вас никакой платы. Но когда вы увидите фото, вы поймёте меня. Я выставлю эту работу в витрине своего ателье. Я назову её… – он на секунду задумался. – Начало. Да, конечно. Начало.

– Начало чего? – поинтересовалась Ирина.

– Всего. Начало весны, любви, жизни, наконец.

– Вы и любовь увидели? – саркастично усмехнулся Павел.

– А как же, – живо откликнулся фотограф. – У меня же – глаз, который видит то, что не замечают другие. Но в данном случае это же трудно не увидеть. Вы же все влюблены друг в друга!

Зубову стало вдруг жарко. Он почувствовал, что щёки его вновь краснеют. Ирина лукаво взглянула в его сторону.

– Вот что, любезный, – решительно заговорил Павел. – Фотографию мы заберём. И заплатим, сколько нужно. Только – никаких витрин!

Он многозначительно посмотрел на собеседника и понизил голос:

– Вы можете скомпрометировать… Надеюсь, вы понимаете…

Фотограф закивал:

– Как вам будет угодно. Как вам будет угодно. Мой адрес: угол Никитской и Калашного переулка. Отсюда – два шага.

– Знаю.

– Фотограф! – к ним подходила парочка, судя по всему, купец с купчихой средней руки. – Желаем запечатлеть…