Звёзды нашей молодости. Эксклюзивные интервью с кумирами ХХ века и рассказы о них

Расширению ее репертуара способствовали и гастрольные поездки, которые становились своеобразной научно-собирательной экспедицией. Она выезжала в союзные и автономные республики и области, посещала кишлаки и аулы, изучала местный быт, нравы, обычаи, черты народных характеров. При этом проявляла много такта и находчивости, умения войти в контакт с местным населением, найти хранителей древних напевов и создателей песен, да еще уговорить их спеть.

Для многих малых народностей Севера и Сибири песня долгие годы была единственным доступным средством выражения своих мыслей и чувств. В ней зачастую рассказывалось о самом сокровенном, и поэтому люди не всегда сразу готовы были поделиться ею. Зная это, Ирма Петровна, прежде чем высказать свою просьбу, сама начинала петь. Пела песни других народов. А это, как правило, вызывало у присутствующих желание показать и свой «товар лицом». «Теперь, Ирма, ты нас послушай», – говорил какой-нибудь старик и начинал петь.

Так программы Ирмы Петровны обогащались уникальными образцами песенного творчества редких народностей нашей страны: бурятов, якутов, ительменов, чукчей, гиляков, эскимосов, не говоря уже о коренном населении союзных республик. Около пяти тысяч народных песен на шестидесяти трех языках хранится в архиве певицы, собранных ее талантом, трудом и исключительным энтузиазмом.

– В том числе и песни народов других стран?

– Да, конечно. В ее репертуаре были песни китайские, японские, корейские, вьетнамские, песни народов Европы, Ближнего Востока, Центральной Америки. В середине 20-х годов она становится настоящим полпредом советского искусства за рубежом. Впервые весной 1926 года певице поручают участвовать в художественном обслуживании советских рабочих и служащих Китайско-Восточной железной дороги. На ее пути – Китай, Корея, Маньчжурия, Япония… Концерты Ирмы Яунзем становятся предметом особого внимания в городах, где она выступает.

Первая остановка – Харбин, переполненный в те годы эмигрантами, в том числе монархистами, которые в своих газетах называли певицу «агентом ЧК». И надо было иметь мужество, чтобы выступать в тех условиях. Тем не менее успех был ошеломляющий. Выступления Ирмы Яунзем назвали местные газеты триумфом.

– А в Европе Ирма Яунзем пела, ее там знали?

– В 1927 году вместе с группой больших мастеров-исполнителей она принимает участие в Международной музыкальной выставке во Франкфурте-на-Майне, впервые представляя в Западной Европе наше многонациональное искусство. Она исполняла в этой программе русские, белорусские, бурятские, якутские, башкирские, казахские, еврейские, татарские песни. Одиннадцать концертов прошли под сплошной гром аплодисментов…

Сразу последовало новое приглашение в том же году в Германию, уже с сольными программами по ряду городов. В одном только Берлине Ирма Петровна спела семь концертов. И снова восторги прессы, большие научные статьи, запись ее песен на серебряные пластинки в знаменитом берлинском «Архиве звуков».

Певице присваивается «первенство мира», как неутомимой собирательнице песен всех национальностей планеты. Затем следуют Франция, Польша, снова Китай.

Эти годы утвердили непререкаемый авторитет певицы в художественной жизни страны, завоевали ей любовь слушателей. Ирма Яунзем буквально царила на эстраде. По успеху и популярности можно смело сказать, что в 20—30-х годах у нее не было соперников.

– Я знаю, вы часто встречались с Ирмой Петровной, дружили с ней. В ее дневнике часто упоминается ваше имя: «Была Леночка Грошева», «собирались у Леночки Грошевой». А когда вы ее впервые увидели, какое впечатление она произвела на вас?

– Это было в 1928 году во время ее первого приезда в Тифлис (так Тбилиси назывался до 1936 г.). Она стояла на небольшой эстраде – высокая, светловолосая женщина, простая и доброжелательная. С такой чарующей улыбкой и добрым взглядом синих глаз. Белая шаль с русским народным орнаментом наброшена на плечи – вот как на этой фотографии. Запомнилось и первое, что она пела. Это была старинная русская песня «Сказ про татарский полон».

В конце 20-х годов Ирма Петровна была приглашена к тогдашнему наркому А. Луначарскому. Она много ему пела. На вопрос Анатолия Васильевича, как ей удается сохранить такую свежесть интонации, когда ее пение часто нельзя отличить от народного исполнения, певица ответила, что она не фотографирует оригинал, а пытается уловить в нем самое важное, характерное, свойственное данному народу, передать фонетические особенности слов, их звучание, чтобы в полном смысле сохранить национальный аромат песни.

– Она ведь исполняла не только народные песни?

– Да. Она пела оперные партии из «Фауста», «Кармен», «Самсона и Далилы»… В то же время была одной из первых и лучших исполнительниц произведений советских композиторов. Такие песни, как «Гибель Чапаева» В. Соловьева-Седого, «Песня о девушке-партизанке» В. Белого, «Возвращение» Б. Мокроусова, шуточная «Мельник, мальчик и осел» Д. Кабалевского и многие другие, запали в память именно в исполнении Ирмы Яунзем.

Интересная деталь. Начиная работу над песней, она стремилась всегда узнать все, что связано с ней. Ирма Петровна вспоминала, что когда она пела «Гибель Чапаева», то на словах «раненый в руку, Чапаев плывет», у нее каждый раз немела рука…

– Мы до сих пор, Елена Андреевна, говорили в основном о творчестве Ирмы Яунзем. И это естественно, когда речь идет о выдающейся певице. Но читателям, я думаю, будет интересно больше узнать о ней просто как о человеке, о ее семейных корнях…

– Ирма Яунзем по национальности латышка. Ее родители поженились вопреки воле родственников матери, которых не устраивало простонародное происхождение отца (он был из семьи плото-гонов). Но молодые люди так любили друг друга, что никакие доводы не могли их разлучить. Они тайком бежали из Латвии в Белоруссию и осели в Минске. Брак их, вопреки предсказаниям, оказался счаст-ливым. У них родились четыре дочери. Ирма была старшей. Любовь к музыке, к песне перешла к ней от матери, которая обладала хорошим голосом и пела в Минске в хоре латышского землячества.

Несмотря на стесненность в средствах, родители стремились дать детям образование. Ирма с детства увлекалась музыкой. Училась игре на фортепьяно. В 1915 году с небольшим узелком и пятью рублями золотом она приехала в Петербург и поступила в консерваторию. Она готовилась стать певицей академического плана и петь в опере. О народной песне тогда еще речь не шла.

Но грянула революция, которая изменила ее планы и всю жизнь. Летом 1917 года голод погнал Ирму Яунзем на каникулярное время в Минск, к родным. Она не знала тогда, что расставалась с консерваторией навсегда.

Как это ни курьезно, но продовольственный вопрос в какой-то мере ускорил окончательный выбор амплуа певицы. Вместе с сестрами она отправилась по белорусским деревням выменивать свои вещи на продукты. А привезла оттуда несметное богатство – около ста белорусских народных песен. Позабыв про картошку, она бегала из избы в избу, записывая на слух народные мелодии. А вернувшись в город, предприняла важный для ее дальнейшей творческой судьбы шаг: лучшее из собранного разучила и спела в концертах – что-то без сопровождения, что-то с аккомпанементом. Так впервые белорусская народная песня, звучавшая ранее лишь в деревнях, вышла на концертную эстраду. Это стало событием. Правительство республики высоко оценило инициативу и труд молодой певицы. В 1923 году ей было присвоено звание заслуженной артистки Белорусской ССР, хотя такое звание к тому времени еще не было узаконено.

Вот с тех пор народная песня стала творческой судьбой Ирмы Яунзем.

– Какой Ирма Петровна была в жизни?

– Одной из самых дорогих, мне кажется, черт ее как человека, являлось, при всей ее мягкой женственности, сострадании к чужим бедам, – удивительное мужество. Об этом говорят, (правда, очень скупо), некоторые ее письма, которые будут опубликованы в подготовленной мною к печати книге. Близкие певице люди, ее родные свидетельствуют, что Ирма Петровна никогда не прерывала связей с людьми, когда-либо обратившихся к ней за помощью.

Щедрость была еще одной замечательной чертой ее характера. Щедрость во всем – в искусстве, в бессчетном количестве бесплатных концертов, в отношении к людям, в беспредельном гостеприимстве и благожелательности.

О ее патриотизме свидетельствуют многие записи в ее дневнике, начиная с самых ранних. «Москву не променяю ни на какие Варшавы и Берлины», – пишет она в связи с поездками в Польшу и Германию. А вот запись от 13 октября 1952 г. Накануне состоялся ее юбилейный концерт (к 35-летию творческой деятельности).

«С утра – телефон, снова поздравления знакомых и друзей. Возбуждено ходатайство о присвоении мне звания народной артистки. Ах, будет это или нет, ей Богу, не в этом счастье! Самое высшее счастье – это так гореть в мои годы, как горю я, проделав артистический путь и не потеряв преклонения перед нашим народом, перед его искусством. Суметь до конца отдать народу огонь своей веры в чудесное будущее. Вот это главное, для чего стоит жить! Хочу работать во имя счастья будущего».

16 июня 1963 года в связи с полетом в космос Валентины Терешковой она пишет: «…Господи, в какое фантастически чудесное, сказочное время я живу! Как это здорово! Испытываю высокое чувство гордости за нашу прекрасную отчизну!».

С 60-х годов и вплоть до кончины в 1975 году она вела класс народного пения в Музыкальном училище им. М. М. Ипполитова-Иванова. Под ее крылышко чуткого, многознающего и много-умеющего добрейшего учителя слетались со всех сторон молодые дарования – из Туркмении, Армении, Якутии, Коми, Казахстана, Бурятии, Башкирии, о русских уже говорить не приходится. Среди ее учеников: Ольга Воронец, Екатерина Шаврина, Людмила Стрель-ченко, Жанна Бичевская, цыганка Валентина Вишневская и многие другие известные ныне певицы.

У людей, сложившихся, как личности в 20-х годах, вообще жизнь не мыслилась вне активного проявления себя в общественной среде. Учитывая же неуемную творческую натуру Ирмы Петровны, ее душевную щедрость, абсолютное отсутствие какого-то бы ни было корыстолюбия, это стало ее вторым «я».

Николай АННЕНКОВ

артист Малого театра:

«КОГДА Я НА СЦЕНЕ, ВОЗРАСТА НЕ ЧУВСТВУЮ!»

Народный артист СССР Николай Александрович Анненков в минувшем году отметил 75-летие своей творческой деятельности, а в нынешнем сентябре – 99-й год своего рождения. Артист не только живет и здравствует, но и продолжает работу в своем родном Малом театре, занят в двух спектаклях. В праздничный день, когда отмечалось 850-летие Москвы, на Поклонной горе вдохновенно звучал его голос: пушкинский «Пророк» в его исполнении…

В нашем и мировом театральном искусстве творческое долголетие Анненкова – это поистине уникальное явление. Факт, достойный включения в Книгу рекордов Гиннеса.

Объясняя мне, где он живет и как проехать, Николай Александрович назвал дом в тихом переулке, неподалеку от гостиницы «Центральная», хорошо известный многим москвичам. Мемориальные доски на нем напоминают о том, что здесь в разное время жили народные артисты СССР Владимир Иванович Немирович-Данченко, Александр Остужев, Алла Тарасова, Вера Марецкая, Сергей Юткевич…

Дверь отворила Варвара Яковлевна, верная, многолетняя домработница семьи актера, сейчас, после недавней кончины жены Николая Александровича, самый близкий ему человек. За ней стоял, встречая гостя, сам хозяин – высокий, красивый в свои (трудно представить!) почти сто лет…

Николай Александрович начинает свой рассказ:

– Я из купеческого рода Кокиных села Инжавино Тамбовской губернии. Анненков – это мой театральный псевдоним. А в паспорте я Кокин. Десять лет под своей фамилией играл, а потом вот сменил. Южин все говорил: «Неблагозвучная у тебя фамилия, не актерская – Кокин. Надо сменить». Я и сменил, на Анненкова.

— А почему именно этот псевдоним избрали?

– Маму звали Анна. Мою первую любовь звали Аней. А еще был такой декабрист Анненков. Вот отсюда возник этот псевдоним.

Десятилетним мальчишкой я приехал с отцом в Москву. Отец торговал мануфактурой. Он был честным человеком, ему всегда давали в долг. Никогда никого не обманул. Покупал аршин ситца за тринадцать с четвертью копеек, а продавал за четырнадцать. Таким вот простым способом за два года увеличил дедушкино состояние в четыре раза.

Отец был купцом небогатым, но имел возможность платить за мое обучение. Я поступил в Институт инженеров путей сообщения. Должен был стать инженером-путейцем, да вот стал актером.

— Как же это случилось?

– Совершенно случайно. Студентом первого курса я приехал на родину. Вместо заболевшего актера-любителя меня, 18-летнего, товарищи попросили сыграть роль 75-летнего старика в каком-то водевиле. Вся моя роль сводилась к тому, чтобы трижды появиться на сцене и произнести фразу: «Мне бы только пирожка с капустой и маленькую рюмочку водки». Зрителям, должно быть, понравилось, как я это делал, они смеялись. И мне тоже было интересно.

Потом я ушел в армию. Там при военном клубе был хороший драмкружок.

— А на профессиональную сцену как попали?

– Это произошло благодаря матери Елены Николаевны Гоголевой. Она была провинциальной актрисой и в начале 20-го года видела мое выступление в самодеятельном спектакле. Видимо, я ей понравился. «Вам надо идти в театр, – сказала она, – обратитесь к моей дочери». А Елена Николаевна, когда я пришел к ней, посоветовала идти учиться. Я поступил в Щепкинское училище при Малом театре. Уже на первом курсе стал играть в спектаклях. Вот с 22-го года и состою в труппе Малого театра.

Перед вами реликвия, живой Анненков! Смотрите, потом будете рассказывать людям обо мне. (Смеется.)