Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

В марте 1480 года Лоренцо вернулся во Флоренцию и был встречен как герой и спаситель. Теперь eго позиция внутри государства укрепилась настолько, что он решился на изменения в системе правления.

Флоренция была Pеспубликой. Bсе дела велись комиссиями и комитетами, составленными из избранных граждан. Члены комиссий менялись каждые два месяца. Столь частая ротация, как считалось, была необходимой для предотвращения захвата власти «каким бы то ни было лицом, чье чрезмерное влияние грозило бы свободе».

А поскольку фактически именно это и произошло, Лоренцо надо было измыслить какой-то способ обойти «конституционное препятствие», стоящее у него на пути. В принципе, он мог попробовать опереться на бюрократию. Система комиссий, перетряхиваемых каждые два месяца, не удержалась бы без опоры на какие-то структуры с более постоянным составом, и для ведения документации и отчетов была создана так называемая Канцелярия. Через какое-то время она перестала справляться с обьемами необходимой документации, и ей в помощь была создана еще одна Канцелярия, вспомогательная, после чего обе канцелярии стали именовать «Первая» и «Вторая» – а заведовали ими секретари. Были они, естественно, люди подчиненные и подотчетные и могли бы послужить опорой властителю.

Но Лоренцо избрал другой путь: он решил использовать уже существующие традиции. Конечно, все было проделано с величайшим тактом. Исходя из укоренившейся практики и старинного обычая решать все дела коллегиально, Республика, якобы по собственной инициативе, учредила новый совет, так называемый Совет Семидесяти, который отныне и занимался всеми важнейшими делами.

Совет ведал финансами, назначал людей на все должности – и просто необыкновенно благожелательно относился к Лоренцо Медичи, выполняя все его «просьбы».

Немудрено – попасть в Совет можно было только через его рекомендацию.

С точки зрения Лоренцо, это было наилучшим решением – теперь у него в руках оказался удобный промежуточный механизм. Теперь все дела во Флоренции контролировал Совет Семидесяти, а сам Лоренцо контролировал Совет – что было куда проще, чем контролировать Республику посредством «ручного управления».

На всякий случай был введeн закон, согласно которому каждое покушение на жизнь и благополучие Лоренцо рассматривались как государственное преступление и каралось жесточайшим образом. Заговор Пацци оставил все-таки глубокие следы…

Таким образом, внутренние дела были устроены и поставлены на более прочную основу, и Лоренцо Медичи, в статусе «частного гражданина», тем не менее неофициально признаваемого главой государства как его друзьями, так и его врагами, возобновил свое правление Республикой.

В переписке иностранных дипломатов для простоты его именовали «герцогом Флоренции» – так было понятнее.

IV

«Герцог» и правда был более понятный термин, чем нечто неопределенное, вроде «простого гражданина, первого среди равных». Это сейчас стандартной формой государства является републиканское, а в то время это было редчайшим исключением, да еще и с тенденцией меняться в сторону монархии. А стандартной монархической государственной единицей того времени было герцогство.

Из трех главных государственных образований Северной Италии, начинавшихся как городские самоуправляющиеся коммуны – Милана, Венеции и Флоренции, – к концу XV века Милан уже давно превратился в герцогство, Венеция стала олигархической республикой аристократов, управляемой выборным дожем, – и только Флоренция сохраняла еще черты Республики, построенной на основе городских гильдий.

Так что политические противники Лоренцо Медичи называли его «тираном». Но, как впоследствии много лет спустя скажет в своей «Истории» Франческо Гвиччиардини, «если во Флоренции и был тиран, то она не смогла бы найти никого, кто был бы лучше его или радостнее».

Он и в самом деле был популярен, особенно в «низах» – при нем был мир, была работа, была еда и было множество ярких и красочных праздников. «Верхи», конечно, смотрели на состояние дел в Республике не столь радужно. Он тратил деньги совершенно безудержно, а поскольку дела его банка пришли в изрядное расстройство, то Лоренцо без особого стеснения запускал руку в государственную казну.

Но и они должны были признать, что Лоренцо Медичи оказался превосходным дипломатом. Захват турками Отранто был использован им так удачно, что в Италии пошли слухи о том, что он-то его и организовал. Ну, с Турцией у Флоренции действительно шла оживленная торговля, но все-таки политику султана итальянские тoрговцы не контролировали, ни в каком подталкивании турки не нуждались. В итоге и королю Неаполя, и папе римскому пришлось обратить внимание на свои южные рубежи, и мир c Флоренциeй был заключен не только Неаполем, но и Римом.

Это произошло в августе 1480 года. А в октябре этого же года некий монах, обвиненный в подготовке покушения на жизнь Лоренцо Медичи, попал под расследование, проведенное с пристрастием и под пыткой. Как записал в своем дневнике современник Лоренцо, некто Ландуччи:

«…несчастному содрали кожу со ступней, и держали его ноги над огнем до тех пор, пока с них не потек расплавленный жир. А потом поставили на крупномолотую соль, и заставили по ней ходить. От этих пыток он через несколько дней умер, хотя за ним и ухаживали потом в госпитале Санта-Мария-Нуова. Был ли он виновен, так и не установили. Люди судили об этом по-разному – кто говорил, что виновен, а кто говорил, что нет…»

Так что правление Лоренцо держалось не только на его популярности среди масс…

V

Лоренцо Медичи, как и было сказано, оказался превосходным дипломатом. Новый папа, Иннокентий VIII, был настолько им очарован, что они породнились – папа женил своего сына, Франческетто Чибо, на дочери Лоренцо, Маддалене. Дело тут в том, что Джанбаттиста Чибо, ставший папой Иннокентиeм, учился в Падуе и Риме. Плодом его бурной молодости было многочисленное внебрачное потомство – отсюда и сын…

Союз семейств Чибо и Медичи имел последствия – папа назначил Джованни Медичи, сына Лоренцо, кардиналом. Пикантность назначения состояла в том, что мальчику шел всего лишь четырнадцатый год – но Иннокентий VIII ни в чем не мог отказать своему любезному родственнику, Лоренцо Медичи. Факт этот был настолько явным, что его отмечали иностранные дипломаты – утверждалось, что «папа смотрит на мир глазами Лоренцо», и что сам Лоренцо – «стрелка компаса итальянской политики».

Компас, собственно, был известен в Европе уже довольно давно, но после того, как магнитную стрелку надели на вертикальную шпильку, а к стрелке прикрепили легкий круг, разбитый по окружности на румбы, слово «компас» стали использовать и как метафору.

Так что сравнение Лоренцо с магнитной стрелкой, неизменно указывающей верное направление, было в высшей степени комплиментарным.

Но при всех успехах в политике и дипломатии главным интересом в жизни Лоренцо Медичи все же было нечто иное. Ко времени Лоренцо в Италии огромный интерес к античности уже существовал. Но при нем он получил новый толчок – сам Лоренцо считал античность чем-то чрезвычайно важным. Лоренцо Медичи, спасая и Флоренцию, и свою собственную жизнь, преподнес в качестве подарка важному приближенному короля Ферранте античную бронзовую голову льва. Ничего лучше он не мог и придумать – она стоила дороже золота…

Eго двор и окружение составляли не столько политики, сколько его личные друзья-гуманисты. Одним из них был Анджело Амброджини по прозвищу Полициано – по названию его родного городка на латыни, Mons Politianus. Что он только нe делал! Писал и стихи, и прозу, и публицистику – например, написал целый трактат «О заговоре Пацци». Он собственно, был профессором греческой и латинской литературы в прославленном на всю Европу Флорентийском университете – но для Лоренцо он был чем-то куда большим, чем профессор филологии. Полициано был его близким другом, он доверил ему воспитание своих сыновей. Каждый год в день 7 ноября на вилле в Кареджи Лоренцо давал банкет в честь дня рождения Платона – и Полициано был там его непременным гостем и собесeдником.

Дело в том, что в Кареджи располагалась так называемая Платоновская Академия, которую основал еще Козимо Медичи. Он подарил ей свои редкие греческие манускрипты, а во главе Академии встал Марсилио Фичино. В числе его учеников в 1479 году, сразу после окончания дела с заговором Пацци, появился необыкновенно одаренный молодой человек, Джованни Пико де Мирандола.

Он был из знатной аристократической семьи Пико – властителей Мирандолы и Конкордии, связанной родственными узами со многими владетельными домами Италии, – но увлекся философией, и при этом настолько, что в 14 лет окончил университет в Болонье. Попав во Флоренцию, он очень сблизился с Лоренцо. У того поистине была страсть к коллекционированию, и больше всего он любил коллекционировать таланты. Пико де Мирандола, право же, был чудом – помимо освоения права, древней словесности, философии и богословия, он изучал новые и древние языки, и не только традиционные латинский и греческий, но еще и еврейский, арабский и халдейский. Он даже одно время увлекался Каббалой.

Жизнь у столь яркого человека, конечно же, была нелегкой. Его обвинили в ереси, во Франции, куда он попал, решив позаниматься в Сорбонне, его посадили в тюрьму. Лоренцо вытащил его оттуда, и в 1488 по его просьбе папские власти разрешили Пико де Мирандола поселиться близ Флоренции.

В городе ему дивились, пожалуй, не меньше, чем знаменитому жирафу Медичи, которого в 1486 году подарил Лоренцо Медичи египетский правитель Кайт-бей в знак установления дружественных и торговых отношений между Флоренцией и Египтом.

Не довольствуясь Академией, Лоренцо основал художественную школу. Одним из учеников, которых туда рекомендовал мастер Гирландайо, он особенно заинтересовался. Мастер сказал Лоренцо, что ему нечему учить этого парнишку, он и так знает больше, чем сам мастер.

Мальчик был из обедневшей семьи благородного происхождения, так что его отец не больно хотел, чтобы его сын учился ремеслу художника, но Лоренцо уладил все проблемы. Он сказал озабоченному родителю, что он берет мальчика к себе в дом, что он будет расти вместе с его собственными сыновьями и что его отцу, чтобы снять с него заботы о хлебе насущном, будет предоставлено место в таможенной службе Республики. А мальчику он положил жалованье в размере 5 флоринов в месяц.

Эти 5 флоринов, возможно, оказались самой выгодной инвестицией, когда-либо сделанной банком Медичи.

Парнишку звали Микеланджело.

VI

В 1904 году Томас Манн написал довольно странное и необычное для него произведение – пьесу «Фьоренца». В итальянском есть правило, согласно которому в словах греческого происхождения – «планета», например – буква «л» редуцируется и получается «пьянета». Такая же история с вроде не греческой «блондиной» – она делается «бьонда». Hy, а «флора» – «фьоре», «Флоренция» – «Фьоренца».

Cоотвественно, все, что происходит в пьесе, происходит во Флоренции – и в тексте даже сказано, что «время действия – послеполуденные часы 8 апреля 1492 года», а место действия – «вилла Медичи в Кареджи».

Первое действие начинается в кабинете кардинала Джованни Медичи – ему, правда, всего 17 лет, но он уже прелат и князь церкви, хотя и не имеет духовного звания. Папа римский, Иннокентий VIII, сделал столь необычное исключение для сына своего друга Лоренцо.

Кардинал беседует со своим воспитателем – мы его, кстати, уже знаем. Это Анджело Полициано, профессор филологии. Разговор начинается с того, что Полициано выражает надежду, что когда-нибудь его питомец поспособствует тому, что Платона, великого философа античности, церковь все же сделает святым, несмотря на его язычество. Но кардинал Джованни меняет тему и переходит на обсуждение фра Джироламо Савонаролы, монаха из Феррары, который стал настолько популярен, что на его проповеди собираются тысячи людей. Джованни Медичи находит их «интересными и занятными», а вот профессор Полициано считает их возмутительными.

И тогда Джованни говорит своему учителю следующее:

«Голос у него [проповедника] странно тихий, и устрашающая громоподобная сила, с которой звучит его речь, всецело исходит от взора его и движений. Хочу вам признаться… зачастую, когда я один, я беру венецианское свое зеркальце и пытаюсь подражать ему в его повадке, когда он мечет свои молнии против духовенства».

И приводит цитату из услышанной им проповеди:

«…ныне простер я десницу мою – глаголет господь – ныне иду я на тебя, церковь продажная и непотребная, церковь злодейская, нечестивая, бесстыдная! Меч мой сразит непотов [3] твоих, игрища твои, блудниц твоих, дворцы твои, и познаешь ты правосудие мое».

Ну, мы как бы внутри пьесы Т. Манна – но припомним все-таки, что Джованни Медичи и сам один из тех «непотов», против которых ополчается проповедник – однако он хороший ученик Анджело Полициано, проповедь его восхищает с чисто эстетической точки зрения. Ну, и забавляет, конечно, – чувство, которое его учитель совершенно не разделяет. Он видит в проповеди узкий нетерпимый фанатизм, отвергающий жизнь со всеми ее радостями, отвергающий античность и гуманизм, которым профессор Полициано предан всей душой, наконец, он отрицает Флоренцию, прекрасную делами своих художников, воспевающую красоту человека.

И Анджело Полициано говорит:

«Я презираю этого червя, презираю его за то, что мнит, будто обрел истину. Хотя бы мимолетная улыбка, всеблагие боги! Хотя бы легкая скрытая насмешка! Одно лишь словечко, поверх голов черни брошенное – и я простил бы ему все».

Пьеса Т. Манна растет и обретает новые голоса. Число персонажей увеличивается – на сцене появляется Пико де Мирандола, и он, как ни странно, берет в споре сторону Джованни Медичи, а не его воспитателя. Нет, он вовсе не находит фра Джироламо забавным, но он взывает к идее терпимости. Ведь eгo проповеди столь пламенны и искренни, что и их можно считать произведениями искусства, и следовательно, и их следует включить в обширные коллекции прекрасного, собранные во Флоренции. T. Манн добавляет к Полициано и Пико де Мирандола и художников, толпящихся в садах виллы Кареджи. Один из них жалуется на напрасный поклеп – его обвинили в том, что он мадонну изобразил с лицом своей любовницы, и фра Джироламо видит в этом кощунство и поношение веры.

«Но ведь совсем не это имелось в виду – восклицает художник, – мне просто хотелось поймать чудесный эффект сочетания зеленого с красным!»

Появляется и старший брат Джованни, Пьеро Медичи, старший сын и предполагаемый наследник Лоренцо – ему вся эта дискуссия неинтересна. Что ему за дело до каких-то проповедей, и уже тем более что ему за дело до «красивых сочетаний зеленого и красного», когда он готовится к турниру, на котором сможет показать всю свою рыцарскую удаль?

Пьеса так хороша, что ее хочется цитировать и цитировать без конца, но все-таки надо бы перейти к сути дела. Одним из центральных персонажей «Фьоренцы» является некая дама, прекрасная Фьоре, возлюбленная Лоренцо Медичи. Он, ее любовник, вознесший ее на пьедестал, умирает и знает это.