Фронт за линией фронта. Партизанская война 1939–1945 гг.

Пантелеймон Кондратьевич на словах отвергал принудительную мобилизацию в партизанские отряды, поскольку благонадежность насильно мобилизованных внушала большие сомнения. Однако на деле глава Центрального штаба партизанского движения требовал всемерного расширения партизанского движения, фактически санкционируя такую мобилизацию. В феврале 1943 года он писал своему уполномоченному по Пинской области Белоруссии Алексею Ефимовичу Клещеву: «У Вас имеется колоссальная база для расширения партизанского движения. Полесье и в прошлые войны всегда показывало широчайший размах партизанской борьбы. У Вас имеются неисчислимые резервы для движения, и мы считаем, что количество партизан и отрядов, которое Вы называете в своем отчете, – очень скромные цифры. Они могут быть намного увеличены. Следовательно, Ваша задача состоит в том, чтобы поработать по-настоящему, расширить массовую партизанскую борьбу с немецкими захватчиками… Необходимо строго просмотреть практику отношения к населению отдельных отрядов и командиров. Неправильное отношение, мародерство и прочие обиды должны считаться тягчайшим преступлением, и надо иметь в виду, что немцы считают очень действенным средством засылку в партизанские отряды своих агентов, которые под видом партизан чинят издевательство над населением и тем самым отталкивают население от партизан».

Справедливости ради надо признать, что не только «засланные казачки», но и настоящие партизаны чинили разного рода насилия над мирными жителями: грабили, насиловали, убивали. Если же речь шла о семьях старост или полицейских или даже о тех, кого только подозревали в сотрудничестве с оккупантами, то несчастных порой ждала мучительная смерть. Здесь люди Пономаренко не уступали в жестокости карательным отрядам немцев и их союзников.

Впрочем, в некоторых случаях принудительная мобилизация, по утверждению Пантелеймона Кондратьевича, играла своеобразную защитную роль по отношению к сторонникам партизан. В 1944 году, подводя итоги партизанского движения, он утверждал: «Часть лиц, желая помогать партизанам, боялась в то же время за судьбу своих семей, к которым оккупанты применили бы репрессии, и, страхуя себя от таких последствий, прибегали к различным хитростям. Например, в Логойском районе Минской области к нам обращались с просьбой: инсценировать нападение на деревни и “насильственный” увод с собой мужчин, чтобы дать таким путем возможность вступить желающим в партизанский отряд, не опасаясь мести полицейских по отношению к семьям. Мобилизованные в БКО (Белорусскую Краевую Оборону, сформированную с согласия немцев для борьбы с партизанами. – Б.С.) ждали, когда им выдадут оружие, чтобы можно было перейти к партизанам». Трудно сказать, когда на самом деле речь шла об инсценировке, а когда – о насильственном уводе в партизаны. Впрочем, насильственная мобилизация играла, по крайней мере, одну позитивную роль для партизан – она предотвращала угон молодежи на работы в Германию и ее мобилизацию в коллаборационистские формирования.

Строго говоря, от избыточной численности партизан, необеспеченных боеприпасами, а особенно от невооруженных так называемых «партизанских резервов», никакого вреда немцам не было. Наоборот, безоружные в сущности люди при проведении широкомасштабных антипартизанских операций становились легкой добычей карателей. Но рост рядов, помимо прочего, радовал начальственный глаз. И Пономаренко вдохновенно докладывал Сталину: «По состоянию на 1 июня 1943 года на связи у штабов партизанского движения имеется партизанских отрядов 1061 с количеством партизан 142 006. Из общего количества отрядов с 858 отрядами имеется радиосвязь через 268 работающих в тылу партизанских раций.

Учтенные резервы партизанского движения, готовые в любую минуту взяться за оружие, составляют 215 400 человек. Фактически резервы более многочисленны. Сеть подпольных партизанских организаций составляет: подпольных областных комитетов партии – 14, подпольных райкомов партии – 106, первичных подпольных партийных организаций по Белоруссии – 472 с количеством коммунистов – 4395 человек. По остальным республикам и областям сведений о первичных подпольных организациях нет.

В тылу противника издается типографским способом республиканских и областных газет – 14, районных газет – 69.

В результате работы, проводимой подпольными партийными организациями, отрядами и бригадами партизанское движение продолжает расширяться. Идет большой прилив местного населения в партизанские отряды, особенно в связи с стремлением населения избежать объявленной немцами мобилизации».

Правда, из дальнейшего доклада следовало, что далеко не все у партизан обстоит благополучно: «Обстановка в тылу становится все более напряженной.

Противник в апреле – мае с. г. предпринял крупные карательные экспедиции против действующих партизанских отрядов с целью их окружения и уничтожения.

Против смоленских партизан только в районе Клетнянских лесов и полка Гришина действует до 30 000 вражеских войск.

Против партизанских отрядов Калининской области противник ведет наступление силою до 50 000 человек.

В мае месяце немцы начали наступление против партизанских отрядов, действующих в южной части Брянских лесов. В бой введены войска численностью около 50 000 человек.

В Белоруссии в мае месяце немцы начали концентрическое наступление на партизанские отряды в районе Бегомль Минской области. В бой введены войска численностью свыше 30 000 человек с тяжелой артиллерией и авиацией.

В конце мая немцы начали наступление крупными силами пехоты с артиллерией и авиацией против партизанских отрядов в районе Речица – Шатилки, Гомельской области.

Партизанские отряды и бригады ведут непрерывные и упорные бои, изматывают врага, наносят ему серьезные удары. Однако, вследствие трудностей добычи боеприпасов, сами часто попадают в тяжелое положение и нуждаются в помощи и поддержке боеприпасами».

Пономаренко просил усилить снабжение партизан по воздуху, настаивая, что «возросшие задачи по организации и руководству партизанским движением, необходимость заброски в тыл руководящих работников движения, питания для действующих радиостанций, бумаги для выпускаемых газет, медикаментов, боеприпасов и взрывчатых веществ, вывоза обратными рейсами тяжелораненых, вывоза представляющих интерес захваченных партизанами военнопленных и перебежчиков и т. д. требуют закрепления необходимого количества транспортных самолетов для выполнения заданий Центрального штаба партизанского движения».

Немцы иной раз оценивали число советских партизан даже выше, чем в штабе Пономаренко. В легенде к карте, показывавшей деятельность советских партизанских отрядов на территории РСФСР, Белоруссии и восточной Украины, общее число партизан оценивалось в 169–172 тысячи человек, причем самыми крупными партизанскими соединениями считались «армия Сабурова» – 9–12 тысяч человек, дивизия Ковпака – 5 тысяч и возглавлявшаяся Марковым бригада имени Ворошилова в Белоруссии – 7 тысяч человек. Регулярно снабжать по воздуху такую массу народа не было никакой возможности. Для этого не хватало ни транспортных самолетов, ни посадочных площадок в лесах.

Правда, порой донесения вермахта и СД о численности партизан вызывали большое сомнение в высших инстанциях. Герман Геринг, в качестве уполномоченного по реализации четырехлетнего плана отвечавший за хозяйственное использование захваченных восточных территорий, заявил в августе 1942 года на совещании с чинами оккупационной администрации: «Если выступят 10 партизан с обычными винтовками, то тыловые армейские подразделения сообщают, что выступили целые дивизии. Посмотрите на карту: в каком-нибудь заболоченном лесу находится еще 175-я ударная (советская. – Б.С.) дивизия. А там наверняка всего лишь дюжина партизан. Где они еще имеют много оружия, так это под Вязьмой и Брянском, где проходили крупные бои».

В том же донесении от 1 июня 1943 года Пономаренко, основываясь на донесении уполномоченного Центрального штаба партизанского движения по Пинской области А.Е. Клещеева, докладывал Сталину, что в Полесье партизанские соединения Федорова, Сабурова, Кожухаря, Мельникова и др. «ввиду хорошего оснащения вооружением и боеприпасами проводят набор-мобилизацию (в отряды) населения любого возраста по районам, находящимся под их влиянием, в том числе и по нашим районам Пинской области. Лично связались со штабами соединений Сабурова и Федорова. Последние передали в наше распоряжение вновь мобилизованных партизан из наших районов. Эти люди невооруженные. Помощь в вооружении нам не обещают, ввиду разворачивания мобилизации и недостатка оружия».

Подчинявшиеся Украинскому штабу партизанского движения крупные (по несколько тысяч человек) соединения Сабурова, Федорова и др. имели большое количество оружия и боеприпасов и действовали преимущественно рейдами, постоянно перемещаясь на сотни и даже тысячи километров. Они могли позволить себе роскошь насильственной мобилизации, не опасаясь негативных последствий. Ведь в чужом краю, в той же Западной Украине, например, принудительно призванные в партизаны крестьянские парни (а иной раз в партизаны, как утверждают немецкие донесения, мобилизовывали и девушек), находясь во враждебном окружении населения, сочувствовавшего УПА, редко решались на дезертирство.

Иная ситуация была в белорусских партизанских отрядах, подчинявшихся Пономаренко. Они обычно оперировали в пределах одного-двух смежных районов каждый и к тому же испытывали острую нехватку боеприпасов, а порой – и винтовок. Насильно мобилизованные здесь находились вблизи от родных мест и при первом удобном случае всегда могли дезертировать и вернуться в свои деревни. Поэтому Пономаренко не был таким активным поборником мобилизации в партизанские отряды, как руководители украинских партизан.

Факты принудительной мобилизации населения партизанами отражались также и в немецких донесениях. 14 октября 1942 года командование тылового района 2-й немецкой танковой армии сообщало о действиях партизан: «Из различных областей района поступают сведения о насильном призыве в партизаны боеспособных жителей». А штаб 221-й охранной дивизии из группы армий «Центр» 9 марта 1943 года доносил: «В районе юго-западного Меркулова (65 км северо-западнее Гомеля) отмечено от 400 до 500 плохо вооруженных партизан. 20 процентов партизан являются принудительно завербованными местными жителями». Стремление к массовости партизанских отрядов не исключало того, что кандидаты в «народные мстители» нередко подвергались тщательной и иной раз даже жестокой проверке. К партизанам присоединялись бежавшие из лагерей военнопленные. Порой перед тем, как принять в отряд, их подвергали суровым испытаниям. Бежавший из плена с группой товарищей красноармеец Безруков в письме родителям рассказывал, как беглецов задержали люди, представившиеся полицейскими: «Они, обсудив, выводят нас на расстрел. Приготовляясь к смерти, я попросил разрешения закурить. Закурив, я сказал, что никогда не ожидал, что русский народ будет расстреливать своего брата русского, и крикнул напоследок, что пусть мы погибнем трое за родину, но за нас отомстят. Один из арестовавших нас спросил: “за какую родину, за гитлеровскую или за какую?” Я говорю – “за русскую родину”. Когда нас вывели на улицу выполнять решение, т. е. нас расстреливать, оставшийся за командира группы сказал, что – мы партизаны. О, как мы были рады до слез, попали в ту семью, которую мы искали!»

В какой-то мере массовость партизанских отрядов с 1943 года стала своего рода неизбежным злом. Все больше и больше людей хотели принять участие в партизанском движении или бежали в леса к партизанам от репрессий немецких карателей. Не гнать же их, в самом деле, обратно в деревни, где их может ждать смерть или угон в Германию. Но, с другой стороны, более острым становился вопрос снабжения, а большие по численности отряды утрачивали подвижность и становились мишенью для широкомасштабных антипартизанских операций. Возможно, целесообразным было бы пытаться вывести избыточные массы партизан к линии фронта для пополнения Красной армии, что в ряде случаев было реально благодаря приближению фронта к партизанским районам. Однако из Москвы, наоборот, шли грозные приказы партизанским отрядам и бригадам ни в коем случае без специального приказа не выходить из неприятельского тыла. Сталин и его подчиненные из числа партийных работников и чекистов, ведавшие партизанским движением, опасались, что дай партизанам волю, они все как один устремятся к линии фронта. А так наличие в неприятельском тылу значительных, по крайней мере, на бумаге, сил внушало надежду, что они рано или поздно парализуют транспортные артерии противника, а в решающий момент окажут действенную помощь Красной армии в разгроме врага.

На самом деле наиболее эффективными были не операции многочисленных, но плохо обученных и оснащенных отрядов, а действия небольших, но специально подготовленных и оснащенных самыми современными средствами борьбы диверсионно-террористических групп, подрывавших важные военные объекты и уничтожавших высокопоставленных чиновников оккупационной администрации. Так, группа подрывников во главе с большим специалистом минного дела И.Г. Стариновым осуществила в ноябре 41-го радиоуправляемый взрыв ряда зданий Харькова, где размещались немецкие оккупационные учреждения. В результате погиб начальник гарнизона генерал-лейтенант Георг фон Браун и десятки немецких офицеров. В составе спецгруппы действовал и легендарный Николай Кузнецов – он же обер-лейтенант Пауль Зиберт, застреливший вице-губернатора Галиции Отто Бауэра и главу судебного ведомства в рейхскомиссариате Украины Альфреда Функа. А наиболее громкий теракт – убийство генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе 22 сентября 1943 года – был организован группой, подчинявшейся непосредственно Центральному штабу партизанского движения и таившему суть своего задания и от минского подполья, и от руководителей партизанских отрядов Белоруссии. Возглавлял группу капитан госбезопасности С.И. Казанцев, за успешное покушение на Кубе произведенный в майоры госбезопасности (освобождение Минска он встретил командиром партизанского соединения из трех бригад). Завербованные им агенты смогли убедить горничную генерального комиссара подложить в кровать своего хозяина мину с часовым механизмом. Ранее пытались уничтожить Кубе с помощью мины, заложенной в Минском драмтеатре. Она должна была взорваться во время торжественного собрания в честь годовщины начала войны против СССР, 22 июня 1943 года. Но Кубе покинул театр раньше, чем мина взорвалась. В результате погибли десятки мирных горожан, не имевших никакого отношения к оккупационной администрации. Казанцев считал, что взрыв все равно принес свою пользу – теперь жители Минска будут остерегаться ходить на мероприятия, организуемые германскими властями.

У группы Казанцева был еще один объект для охоты – «Кабан». Под этим псевдонимом скрывался в документах глава РОА генерал Андрей Андреевич Власов. Покушение готовилось на тот случай, если Власов приедет в Минск. Кроме того, люди Казанцева старались завербовать находившихся в городе офицеров РОА, чтобы потом с их помощью осуществить теракт против генерала в Берлине. В отчете первому секретарю компартии Белоруссии Пономаренко, составленном в Минске 2 августа 1944 года, Казанцев сообщал, что они завербовали «подполковника Соболенко Д.А., псевдоним “Ветлугин”, командира группы пропагандистов РОА в Минске… Подполковник Соболенко Дмитрий Аврамович (см. его дело) нами завербован в основном для того, чтобы завершить дело по “Кабану”. Обработка Соболенко, псевдоним “Ветлугин”, стоила большого труда.

Через него мы хотели наладить работу на Берлин и переслать туда письма к генералам из “Русского Комитета” (с предложением уничтожить Власова и тем искупить свою вину перед Родиной. – Б.С.), инструкцию нашей агентуре и яд для “Кабана”. Все это было передано своевременно с подробными указаниями, но 7.4.44 г. его арестовало минское СД (гестапо), как выяснилось теперь через его жену, по связям группы Градова, с которым он также работал, скрывая это от нас. Имеются предположения, что наши письма и яд он сумел переслать в Берлин до своего ареста. Об этом нам сообщила его жена, проживающая в данное время в Минске на Московской улице, д. 4, кв. 2… Возможно по имеющемуся у меня письму связаться с начальником канцелярии “Кабана” – Калугиным Михаилом Алексеевичем и рядом других русских офицеров, находящихся на территории Германии, обработанных нами или намеченных к обработке…»

Дмитрий Аврамович Соболенко (судя по отсылке Казанцева к его личному делу, Соболенко – это настоящая фамилия подполковника-власовца) был личностью примечательной, и менять фамилии ему приходилось неоднократно. Судя по всему, Дмитрий Авраамович вел с майором Казанцевым двойную игру. Дело в том, что всего через семь месяцев после исчезновения из Минска, скорее всего, именно он возглавил под именем Н.В. Тензорова управление безопасности образованного Власовым с санкции немцев Комитета освобождения народов России. Кстати сказать, в этом управлении его подчиненным был майор М.А. Ковалев, упомянутый в донесении Казанцева как перспективный объект для вербовки. Ясно, что СД никогда бы не допустило назначение на такой пост человека, заподозренного в связях с советским подпольем в Минске. Очевидно, легенда об аресте понадобилась для того, чтобы объяснить внезапное исчезновение Соболенко-Ветлугина-Тензорова из белорусской столицы. То, что он так и не стал советским агентом, доказывает поведение Дмитрия Аврамовича в последние дни существования КОНР и власовской армии. Вместо того чтобы помочь советским представителям обнаружить и захватить Власова, как по логике должен был поступить человек, завербованный НКГБ, Соболенко-Тензоров предпочел скрыться с помощью американского капитана Донахью уже после того, как Власов оказался в распоряжении сотрудников «Смерш». А перед этим настойчиво уговаривал генерала переодеться в штатское платье и бежать в Южную Германию. В итоге Тензоров оказался одним из немногих высокопоставленных сотрудников КОНР и РОА, благополучно избежавшим выдачи Советам и мирно окончившим свои дни в эмиграции. А с группой Казанцева, как и ранее с группой подпольщика Градова, он вступил в контакт лишь затем, чтобы выведать, какими агентами чекисты располагают во власовском окружении. Скорее всего, те лица, письма к которым передал Казанцев через Соболенко, были арестованы гестапо и контрразведкой РОА.

После убийства Кубе группа Казанцева готовила покушение на его преемника на посту генерального комиссара группенфюрера СС Карла Готтберга, прославившегося жестокими карательными экспедициями против партизан и мирного населения. Но здесь партизан ждала неудача. Был разработан детальный план покушения, очень напоминающий типичные заказные убийства в России в конце XX – начале XXI века. Завербованный людьми Казанцева электромонтер театра Игорь Рыдзевский должен был провести в свою мастерскую, окна которой выходили на фасад здания генерального комиссариата, снайпера с бесшумной винтовкой с оптическим прицелом. Один из агентов, работавших в генеральном комиссариате, по кличке Иванов, должен был подать сигнал в тот момент, когда Готтберг будет приближаться к зданию, и тогда снайперу М.И. Макаревичу предстояло поразить группенфюрера с дистанции 200 метров отравленными пулями, а затем вместе с Рыдзевским скрыться на конспиративную квартиру. Была уже назначена дата акции – 15 октября 1943 года. Однако в этот день Готтберга не оказалось в городе, а несколько дней спустя Иванов был арестован, и связь с Рыдзевским прервалась. Макаревич так и остался в одном из партизанских отрядов под Минском. Запасные же варианты покушения на Готтберга претворить в жизнь не удалось из-за того, что с марта 44-го партизанская зона под Минском оказалась в плотной блокаде, и Казанцеву и его людям больше не удалось проникнуть в город. Поэтому Готтбергу предоставилась возможность самостоятельно покончить с собой в мае 45-го, сразу после поражения Германии. Но до этого люди Казанцева попытались завербовать несколько сотрудников генерального комиссариата. Справка об одном из них, приведенная в отчете Казанцева, читается как короткий анекдот: «Обрабатывался Кандыбович, бывший управделами Совнаркома БССР. Обработка его успехом не увенчалась. Слишком он был предан немцам». Хорош же был управляющий делами правительства Советской Белоруссии, который даже в начале 44-го, когда в поражении Германии уже никто не сомневался, был «слишком предан немцам»!

Л. Рендулич так классифицировал советских партизан, опираясь на их собственную терминологию: «Советские люди сами различали регулярных и диких партизан. Регулярные партизаны действовали, поддерживая тесную связь с Красной Армией, и при помощи радио и самолетов находились в постоянном контакте с ее штабами. Среди высшего руководства таких партизан было немало офицеров Генерального штаба Красной Армии. Централизованность руководства партизанскими отрядами была очевидна, ибо при подготовке и проведении какого-либо значительного наступления немецких или русских войск партизаны в этом районе немедленно активизировали свои действия с целью дезорганизации снабжения и срыва связи между частями немецкой армии, захвата и ликвидации складов с боеприпасами и нападения на места расквартирования войск. Эти действия стали тяжелым бременем для армии и представляли собой немалую опасность. Ни на одном другом театре военных действий не было такого тесного взаимодействия между партизанами и регулярной армией, как на русском. Бывали случаи, когда во взаимодействие с частями Красной Армии вступали силы партизан, насчитывавшие до 10 тыс. человек. Сильно растянутый фронт немецкой армии чрезвычайно облегчал партизанским соединениям маневрирование и отход. Да и подвоз оружия, боеприпасов и продовольствия при таких условиях больших трудностей для них не представлял.

Основная масса партизан состояла из добровольцев из местного населения, но были и случаи принудительной записи в партизаны. Командный состав и офицеры связи партизан обучались в специальных партизанских школах и затем сбрасывались в немецком тылу с самолетов или тайно переводились через линию фронта. Особенно действенную помощь партизанам оказывали различные военные специалисты, как например минеры, которые своей изобретательностью ставили немецких солдат каждый раз перед новыми неприятными неожиданностями».

Рендулич также подчеркивает роль партизан в добывании разведданных: «Советские агенты и шпионы готовились и действовали не по принципу тщательного отбора и личных качеств, а массами, что является очень характерным для коллективного мышления советских людей. Командование, очевидно, не придавало особого значения тому, что если несколько сотен агентов сбрасывалось на парашютах над одним районом, то 90 % из них погибало. Для него было важно, чтобы кто-нибудь из них достиг поставленной цели». Интересно, что немецкая разведка в рамках операции «Цепеллин», забрасывая в советский тыл тысячи агентов без тщательной подготовки, расчитывала, что хотя бы несколько процентов из них достигнут цели. При этом надо оговориться, что подавляющее число германских агентов была из числа советских военнопленных и перебежчиков, на которых руководство абвера и СД смотрело прежде всего как на расходный материал. Уцелевшие же советские агенты обычно находили помощь в партизанских отрядах. При этом, как признает Рендулич, партизаны проявили большую сноровку в добывании разведданных.

«Дикие» же партизаны, слабо связанные или совсем не связанные с советским командованием, были, по словам Рендулича, очень похожи на «домашних партизан» на Балканах, отличались особой жестокостью и коварством, днем маскируясь под мирных жителей, и в своих районах наносили немцам немалый урон. По утверждению Рендулича, «после освобождения Красной Армией областей, в которых действовали дикие партизаны, они, как правило, немедленно брались органами НКВД под надзор и отправлялись на переобучение в отдаленные лагери, а иногда и в штрафные роты с особенно строгой дисциплиной. Их подчеркнутая недисциплинированность – следствие ничем не стесненного образа жизни – казалась советскому командованию недопустимой для регулярных войск». Он также полагал, что советские партизаны действовали более жестоко, чем даже партизаны на Балканах, и никогда не брали пленных. Впрочем, таковы были законы партизанской войны: партизаны не могли обременять себя группами пленных и тем более создавать для них специальные лагеря. Впрочем, отдельных особо ценных пленных, офицеров и генералов, порой эвакуировали в Москву на самолетах. Кроме того, отдельные немцы, итальянцы, венгры, румыны порой оставались в партизанских отрядах, либо вливаясь в ряды партизан, либо оставаясь на положении пленных, без оружия, и выполняя какие-либо хозяйственные работы по партизанскому лагерю.

По мере того как определялся перелом в борьбе в пользу Красной армии, росли ряды партизан. Происходили изменения и в руководстве партизанским движением. Они были связаны с тем, что советские войска двинулись на запад. 7 марта 1943 года Центральный штаб партизанского движения был расформирован, и руководство партизанами передано республиканским и областным штабам. Это объяснялось тем, что после Сталинградской победы Сталин надеялся, что в самое ближайшее время вся территория СССР будет освобождена от немцев. Местные штабы партизанского движения должны были координировать действия партизан и войск соответствующих фронтов, а затем руководить восстановлением органов советской власти на освобожденных территориях. Однако позднее в марте Красная армия потерпела серьезное поражение под Харьковом, и стало ясно, что освобождение оккупированных территорий откладывается. Надо было по-прежнему координировать из центра снабжение и действия партизанских отрядов, которым предстояло еще много месяцев бороться в тылу врага. Поэтому 17 апреля 1943 года был воссоздан Центральный штаб партизанского движения во главе с все тем же Пономаренко. Но теперь из его подчинения уже официально вывели Украинский штаб партизанского движения. Впрочем, и прежде Украинский штаб подчинялся Центральному штабу лишь формально. Дело в том, что возглавлял его глава украинских коммунистов Никита Сергеевич Хрущев, член Политбюро, и, само собой разумеется, рядовой член ЦК Пономаренко командовать им просто не мог.

Постоянная смена организации управления партизанским движением отнюдь не прибавляла ему эффективности. И.Г. Старинов сокрушался, что Генеральный штаб фактически не оказывал никакое влияние на руководство партизанским движением, поскольку «общие задачи партизанам ставились ЦК ВКП(б), Сталиным как наркомом обороны и Верховным Главнокомандующим, центральными и областными комитетами компартии, на территорию которых вторгся противник.

Однако при наличии Центрального и подчиненных ему партизанских штабов военные действия в тылу врага вели специальные партизанские формирования, руководимые органами разведки Красной Армии, а также народного комиссариата внутренних дел, и минеры инженерных войск. Боевые действия в тылу врага велись советскими партизанами в Великой Отечественной войне 46 месяцев. Центральный штаб существовал всего 18 месяцев, при этом последние 7 месяцев Украинский штаб партизанского движения ему не подчинялся».

Старинов считал, что централизованное планирование партизанской войны в условиях, когда диверсии на вражеских коммуникациях не были сформулированы в качестве главной задачи партизан, приносило один только вред. Он не без горькой иронии пишет: «Так, 7 апреля 1943 года “нелегальный” ЦК Коммунистической партии (большевиков) Украины, который заседал в Москве и фактически был вполне легальным (так и представляешь себе украинских коммунистов под руководством Никиты Сергеевича, которые, уходя от чекистской слежки, собираются тайком на одной из конспиративных малин в районе Марьиной Рощи! – Б.С.), утвердил представленный Украинским штабом партизанского движения оперативный план боевых действий в весенне-летний период 1943 года, который затем был направлен в ЦК ВКП(б), а не в Ставку, и лишь 26 апреля план был утвержден ЦК ВКП(б). Одновременно Государственный комитет обороны (ГКО) принял постановление о материальном обеспечении партизан Украины. Пока планировали, утверждали план и материально обеспечивали его выполнение, крупные партизанские соединения бездействовали. Прошла весна, и летом этот план был выполнен в незначительной части».

Что ж, бюрократизация руководства советским партизанским движением, несомненно, снижала эффективность действий партизан. Но, как представляется, Старинов смотрит на проблему несколько узко, с точки зрения профессионала-проводника. Далеко не все партизанские отряды на практике имели возможности совершать крупные диверсии. К тому же партизанам часто важны были не столько руководящие указания из центра, которые все равно не могли учитывать реальной обстановки в партизанских районах, сколько снабжение боеприпасами и вооружением, а оно в период выработки планов все-таки не прекращалось. На практике партизанские командиры чаще всего действовали самостоятельно, лишь докладывая в ЦШПД о результатах своей боевой деятельности. Разумеется, эти отчеты представляли ее в наилучшем свете и порой грешили преувеличениями насчет нанесенного неприятелю урона. Но в этом отношении они ничем принципиально не отличались от донесений командиров Красной армии, а вот насчет самостоятельности действий партизанские командиры находились в более благоприятном положении по сравнению со своими армейскими коллегами. Хотя у партизанских командиров вплоть до самого конца были рядом контролеры в лице комиссаров, сохранившихся в партизанских соединениях, в отличие от армии, до конца войны, а также начальников особых отделов, в реальных условиях партизанской войны между всеми ними обычно налаживалось взаимодействие, и они вместе осуществляли операции, порой независимо от Центра.

Окончательно Центральный штаб партизанского движения был упразднен 13 января 1944 года. Руководство партизанами передали республиканским штабам. Пономаренко возглавил самый крупный из них – Белорусский штаб партизанского движения. Теперь уже освобождение советской территории продолжалось безостановочно, и местным штабам было сподручнее координировать взаимодействие партизан и частей Красной армии, а также снабжать партизанские отряды всем необходимым. Это, однако, не предотвратило крупные, особо трагичные поражения партизанских отрядов Белоруссии в последующие месяцы, перед самым освобождением республики советскими войсками, когда против них были задействованы значительные силы немецких полевых войск, переброшенных с фронта.

Как отмечал И.Г. Старинов, с упразднением ЦШПД «кончились остатки централизации действий партизанских сил на еще оккупированной фашистской Германией территории СССР… Ставка Верховного Главнокомандующего, вопреки утверждениям маршала Г.К. Жукова, только получала разведывательные и оперативные сводки штабов партизанского движения, но на них фактически не реагировала».

Столь категоричное утверждение, вероятно, не совсем соответствует истине. Трудно предположить, чтобы Ставка совсем уж не использовала разведданные, которые поступали от партизан, в особенности от отрядов, действовавших непосредственно в прифронтовой полосе. Хотя, конечно, информация от отрядов, действовавших в глубоком тылу противника, нередко поступала с опозданием, особенно если в отряде не было рации.

Вопреки распространенному мнению, отнюдь не на всех советских территориях, оккупированных немцами, возникло массовое партизанское движение. В Прибалтике и Бессарабии массового просоветского партизанского движения не возникло даже в 1944 году, когда поражение Германии стало очевидно, и многие жители оккупированных территорий спешили поучаствовать в партизанской борьбе, чтобы заслужить благосклонность советской власти. Объяснялось это тем, что Литва, Латвия и Эстония всего год находились под советской оккупацией, которую большинство местного населения встретило враждебно. Сколько-нибудь многочисленной просоветской прослойки в этих странах так и не возникло. Литовцы, латыши и эстонцы рассматривали Германию как союзника, пусть и не самого желанного, в борьбе за возрождение независимости. Многие из них предпочитали закрывать глаза на то, что нацисты совсем не собираются восстанавливать независимость стран Балтии и никаких обещаний на сей счет местным политикам никогда не давали. На Украине же с освобождением Левобережья Днепра собственно партизанское движение просоветской направленности фактически прекратилось. Действия советских партизан здесь свелись к рейдам крупных соединений Ковпака, Наумова, Сабурова и других в западноукраинские Карпаты. Фактически эти соединения правильнее было бы называть войсками специального назначения типа немецкой дивизии «Бранденбург». Они занимались диверсионной и, в меньшей мере, разведывательной деятельностью, атаковали неприятельские гарнизоны, захватывали склады, разрушали железные дороги и мосты, пополняясь сторонниками коммунистов из числа местных жителей. Однако действовать им приходилось среди по преимуществу враждебного западноукраинского населения и вести бои не только с немцами и коллаборационистскими формированиями, но и с отрядами Украинской Повстанческой Армии и польской Армии Крайовой.

Степень развития партизанского движения во многом также определялась степенью жестокости германской оккупационной политики в СССР. Она была значительно мягче в Прибалтике, особенно в Латвии и Эстонии, поскольку латыши и эстонцы считались арийскими народами. В Литве в 1943 году возникла Литовская освободительная армия, но боевых действий против немцев не вела, ограничиваясь мелкими стычками с отрядами Армии Крайовой в Южной Литве. В Эстонии и Латвии в 1944 году также появились небольшие отряды «зеленых» – дезертиров из национальных легионов СС и лиц, уклонявшихся от трудовой повинности, но в бои с немцами они не вступали. В Бессарабии, занятой румынами, молдавское население, считавшее себя румынами, не горело желанием сражаться с оккупантами. Согласно итоговому отчету Центрального штаба партизанского движения, в Молдавии в партизанских отрядах сражалось всего семь лиц молдавской национальности! Украинцы также не считались арийцами, а после разгона украинского правительства во Львове их симпатии к немцам значительно уменьшились. Но на Западной Украине, прежде входившей в состав Польши, существовало мощное национальное движение, столь же антисоветское, как и антипольское. Здесь с конца 1942 года существовало мощное партизанское движение УПА, не подконтрольное Москве. Степные же районы Восточной и Южной Украины мало подходили для партизанских действий. Поэтому основным центром советского партизанского движения стала Белоруссия, а также Смоленская, Брянская и некоторые другие области РСФСР.

Сталин и Пономаренко довольно долго находились в плену прекраснодушных мечтаний, что партизанские отряды способны воевать с врагом главным образом за счет оружия и боеприпасов, захваченных у врага. 18 августа 1942 года Пантелеймон Кондратьевич направил специальную директиву фронтовым штабам партизанского движения: «Фронтовые штабы неправильно ориентируют… отряды и упускают из виду, что стремление обеспечить все снабжение партизанских отрядов в централизованном порядке является неправильным.

Во-первых, партизанские отряды должны, и имеют к этому все возможности, обеспечить себя за счет противника. Партизаны, если у них нет в достаточном количестве оружия, боеприпасов и другого снаряжения, должны добыть все это в бою. Лишь бездействующие отряды будут испытывать нужду, но вряд ли целесообразно заниматься в централизованном порядке снабжением таких отрядов. Нельзя приучать отряды требовать и полагаться на снабжение только из центра и поощрять этим беззаботность в отрядах.

Во-вторых, фронтовые штабы, представляя заявки в Центральный штаб, упускают из вида, что все вооружение, боеприпасы, снаряжение и др. отпускаются для действующих фронтов и армий и что в тех случаях, когда в силу действительной нуждаемости отрядов их необходимо снабжать теми или иными предметами – это должно учитываться фронтами и армиями и снабжение должно идти через них, а они, в свою очередь, вправе и должны предъявлять соответствующие заявки по довольствующим Управлениям НКО для нужд партизанского движения. Доставка в отряды грузов самолетами также может во многом быть разрешена силами фронтов.

Само собой разумеется, что в снабжении специальным вооружением, например, рациями, подрывными минами и т. д., Центральный штаб партизанского движения будет оказывать помощь». На практике же за счет местных ресурсов партизаны могли снабжать себя только продовольствием и фуражом, иногда – теплой одеждой, но никак не вооружением и боеприпасами. Об этом уже после войны, 28 декабря 1965 года, вполне откровенно писал Пономаренко бывший командир партизанского отряда А. Андреев, впоследствии ставший одним из руководителей белорусских профсоюзов. Он критиковал утверждение, содержавшееся в статье Пономаренко, опубликованной в юбилейном сборнике к 20-летию победы «Борьба советского народа в тылу врага», будто «немецкие склады, базы снабжения и эшелоны являлись главным снабжением партизанских отрядов и соединений». Андреев на основании собственного опыта вполне резонно возражал: «На самом деле указанный в статье источник являлся не главным, а подсобным в боевом снабжении советских партизанских отрядов и соединений.

Известно, что в первые годы войны основная масса оружия и боеприпасов черпалась партизанами из оставленных частями Советской Армии при отступлении и в большинстве случаев запрятанного населением, а затем – за счет получения из советского тыла.

Это, конечно, ни в коей мере не отрицает того урона, который нанесли партизаны врагу при уничтожении его баз, складов, эшелонов и т. д. – но это далеко не означало, что при этом будут захвачены и трофеи, так как это, во всех случаях, требует захвата и удержания на определенное время объекта нападения, а сделать это малыми силами – практически невозможно.

Исключение, пожалуй, составляли операции партизан по разгрому вражеских гарнизонов, если производились они силами, значительно превосходящими силы противника, однако и они, в большинстве случаев, не давали должного эффекта в рассматриваемом плане, ибо влекли за собой большие потери в живой силе, большой расход боеприпасов. Этим и объясняется то, что трофейное оружие и боеприпасы сравнительно мало были распространены среди партизанских отрядов, хотя партизаны и стремились заполучить его – ведь, помимо всего, это имело и моральное значение… Сколько возможностей было упущено партизанами только из-за постоянного острого недостатка оружия, боеприпасов, отсутствия взрывчатки! Недаром в подавляющем большинстве партизанских отрядов шли на такие дела как разминирование минных полей, разряжание снарядов и выплавление из них тола; в отдельных отрядах и бригадах даже изготавливали самодельное огнестрельное оружие (партизан одного из отрядов, действовавших в Слуцком районе Минской области Белоруссии, Георгий Тихонович Дмитриенко, изобрел автомат, годный для сборки кустарным способом и почти не уступавший по своим качествам ППШ. – Б.С.) …

Является совершенно необходимым, критически проанализировав опыт прошлого, со всей силой поставить вопросы необходимости боевого обеспечения партизан в прошлой войне, что позволит в будущем избежать ошибок, основанных на представлениях, что для организации и ведения партизанской борьбы в тылу врага нужны только патриотически настроенные люди.