Аты-баты, шли солдаты

С опушки леса тоже ударили пулеметы. Первые мины с выматывающим душу визгом взлетели в воздух. Они звонко рвались на поле, пятная снег черными розетками разрывов.

– Сейчас пойдут! – крикнул Мятников. – «Тигру» гляделки заткните, ребята!..

Из-под моста, с кормы танка, снова показался Святкин.

– Убьют!.. – что есть силы закричал Суслин, как будто ефрейтор мог его услышать. – Убьют, Святкин, назад!..

Широко размахнувшись, Святкин швырнул гранату и полетел вниз, под мост. Громыхнул взрыв, и танковая башня замерла. Пулемет еще бил, но теперь в одну точку: осколки гранаты намертво заклинили погон.

– Хабанера, тащи патроны! – Сайко схватил противотанковое ружье, вскочил на снежный бруствер окопа.

– Куда? – не понял Хабанеев.

– Не дрейфь, Хабанерочка! Раньше смерти не убьют! А сдрейфишь, застрелю!..

Пригибаясь, Сайко бросился к застрявшему на мосту «тигру». Хабанеев бежал следом, волоча цинк с патронами. Они нырнули под танк, Сайко выставил ружье между катков.

– Видал, брат, какая позиция мировая! Экстра-люкс! Автомат взял?

– Ну, взял, ну?

– Левее тебя в днище – люк. Поглядывай, чтобы танкисты его не открыли. А то шарахнут нам по задницам…

Из лесу показались танки, стреляя с ходу. От грохота взрывов и рева моторов дрожала земля: под прикрытием танков шли транспортеры и мотоциклы. Ливень огня обрушился на взвод.

Закричали первые раненые. Растерявшийся Лавкин вскочил и тут же упал, прошитый очередью.

В голос рыдал сантехник Леня Лавкин, уткнувшись в плечо сурового Глебова. Глебов-племянник обнял его, прижал к себе.

Святкин скатился в окопчик командира взвода:

– Калуга мой накрылся! Ко мне, видать, перебежать хотел…

– «Пантеры»! – отчаянно крикнул Суслин. – Не видишь, что ли?!

– Танки жечь мы сами будем, – отрезал Святкин. – Твое дело – за флангами следить, понял? Видишь, автоматчики по целине обходят? Держи фланги, лейтенант, а я за ружьем смотаюсь. Бронебойка моя у Калуги осталась…

И выскочил из окопа.

Резко били противотанковые ружья. Один из немецких бронетранспортеров загорелся, автоматчики попрыгали в снег. Шедший следом танк столкнул горящий бронетранспортер с дороги. Гулко рванули бензобаки.

– Ай да мы, Хабанерочка, ай да мы с тобой!.. – Сайко подмигнул напряженно-серьезному Хабанееву.

– Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал. Патрон!..

– Танки! – крикнул Хабанеев, вгоняя патрон в казенник бронебойки. – Танки на нас, Ваня!..

– Они эту «тигру» в речку хотят столкнуть, им мост нужен. Слушай, Хабанера, у тебя патефон был когда-нибудь?

– Какой патефон? – не понял Хабанеев.

– У меня тоже не было. Жалко, правда? Держи ружье.

– Ты куда?

– Я с этой стервой «пантерой» поговорю. А то ведь раздавят нас с тобой под танком и фамилий не спросят…

Сайко сунул за пазуху ватника гранаты, выбрался из-под днища «тигра» и ловко пополз по кювету навстречу немцам.

Ловя на мушку бронетранспортер и перезаряжая после каждого выстрела, Хабанеев искоса поглядывал на ползущего вперед друга. И даже не обрадовался, когда поджег еще один бронетранспортер: не до этого ему сейчас было…

Сайко незамеченным подобрался к «пантере» на бросок. Привстав, швырнул гранату, но не упал, а вдруг согнулся, прижал руки к животу и, качаясь, пошел навстречу танку. На дороге грохнул взрыв. Сайко швырнуло в сторону, «пантера», заюзив и развернувшись, расстелила по дороге разорванную взрывом гусеницу.

– Ваня!.. – закричал Хабанеев. – Ай Ваня мой, Ваня!..

Плакал у обелиска профессор Сайко. Стекла очков его запотели, и он едва различал сквозь них расплывшиеся лица окружающих…

Повторялся и повторялся душераздирающий крик Хабанеева:

– Ваня!.. Ай Ваня!.. Ваня мой, Ваня!..

Хабанеев стрелял, крича и плача. Всхлипывая, размазывал по щекам слезы, которые мешали целиться. Сбитыми в кровь пальцами заталкивал очередной патрон в патронник и снова ловил цель.

Он стрелял так ожесточенно, что не слышал, как открылся люк в днище танка, не видел высунувшейся оттуда головы в черном шлеме и руки с парабеллумом. Он даже не расслышал тех выстрелов, которыми его расстреляли в спину…

Прижавшись к Анне, плакала Юнесса Хабанеева. Анна молча гладила ее по растрепавшимся на ветру волосам…

Немецкие автоматчики, не сумев переправиться по подтаявшему льду, откатывались к лесу. Из-за пробки на мосту танки остановились тоже, изредка постреливая. Бой затихал.

* * *

– И чего они, дурни, прямо в лоб перли? – Мятников аккуратно прислонил к стенке окопчика ручной пулемет и упал в снег рядом с командиром взвода. – Либо на силу надеялись, либо ноги поскорее уносят, либо совсем офонарели.

– Первую-то отбили! – восторженно кричал Суслин, не слушая сержанта. – Отбили ведь, мою самую первую отбили!..

– Погоди радоваться, лейтенант, – рассудительно сказал Мятников. – Он сейчас, гад, минометы подтягивает…

Он вдруг вскочил, схватил ручной пулемет.

– Ты куда, сержант?

– Слева ребята без командира!..

Мятников выскочил из окопа и, пригнувшись, побежал к своему отделению.

И почти тотчас же ударили минометы. Немцы били по площадям, перепахивая минами почерневший от гари снег.

Мятников неожиданно вскинул руки и упал навзничь, так и не выпустив ручного пулемета…