Глухомань

– Лучше бы его.

– Это почему же?

– Потому что тогда я бы право получил поинтересоваться. А так – непонятно, что делать. С ним еще один парнишка из нашего совхоза служит. Один сын у матери.

– Его бьют?

– Похоже, – Альберт вздохнул. – Тихий он, в очках. Безотцовщина. Мать его в совхозной поликлинике медсестрой работает.

4

На том тогда этот разговор и увял, потому что из парной вывалились распаренные и горластые. Появилась пара бутылок иного градусного содержания, речи начали спотыкаться, но крепчать, ну, и все дельное свернулось, как улитка.

А возникло вдруг уже поздней весной, в мае, что ли. Я с работы пришел, только поставил воду для пельменей, как появился Ким. Еще серьезнее, чем в зимней бане.

– К пельменям угадал!

– Значит, под пельмешки и выпьем, – он поставил бутылку на стол. – Выпьем, и ты со мной пойдешь.

– Куда?

– Мне специалист по цинку нужен.

Нужен так нужен: я лишних вопросов в мужском разговоре не задаю. Выпили, закусили.

– Куда прикажешь?

– Довезу.

Привез в старый заброшенный гараж на окраине совхоза. Ворота в него были закрыты, Ким погудел – открыли. Солдат открыл. Ким въехал, и солдат старательно закрыл ворота на засов.

– Сын, – представил Ким. – Андрей. А это – тот парнишка, о котором я тебе говорил. Безотцовщина в очках.

Посреди пустого гаража стоял гроб. Грубо сваренный из цинковых патронных ящиков.

– Умер?

– Официально объявлено, что он случайно выстрелил в себя при перезарядке автомата. Так и в сопроводительном объяснении указано за подписью командира части и полкового врача.

– И свидетелей, – негромко подсказал сын.

– Да, и двух свидетелей. Начальника караула и разводящего. Андрея сопровождать откомандировали как земляка.

– А почему гроб – тут, а не у матери? Или – в клубе?

– А потому, что гроб – с музыкой, и сплошные странности. Почему гроб – самодельный? Почему специалистам не заказали, если парнишка погиб из-за собственной неосторожности?

Я присел перед гробом, вгляделся. Он был аляповато слеплен из кусков цинка явно малоопытной рукой. Варили без флюса, металл кое-где был прожжен и прикрыт заплатками.

– Да, самодел.

– Пункт первый, – вздохнул Ким. – Андрей, покажи нашему другу пункт второй.

Андрей достал из кармана солдатского мундира сложенный вчетверо тетрадный лист в клеточку.

– Слава просил приятеля своего мне передать из рук в руки, чтобы никто не заметил.

Я развернул. Там были стихи:

В армии только бьют,
В армии только пьют,
В армии только врут,
В армии – труд не в труд.
И в какую сторону ни глянь,
В армии дрянь и пьянь.
Год прошел – та же осень,
В армии – год за восемь…

Это был крик. После таких криков вешаются, стреляются или бегут куда глаза глядят. Парнишка вполне мог сломаться и пустить себе пулю в голову, но зачем тогда – самодельный гроб? Почему не заказали, если сами не имеют ни материала, ни хороших сварщиков?

Я вернул Андрею стихи и признался:

– Ничего толком не понимаю, хотя самоубийство вроде бы подтверждается.

– Для тебя, – подчеркнул Альберт. – Если бы он оставил эти стихи командиру роты как посмертную записку, они, возможно, и гроб не испугались бы заказать. Хотя… – Ким вздохнул. – Перескажи, Андрей, что тебе на словах приказано.

– Мне приказано убедить Славкину мать Веру Иосифовну не разрешать вскрывать гроб. Ни под каким видом.

– Почему? – я искренне удивился.

– Пункт третий, – сказал Ким, показав три пальца. – Может, его насмерть забили. Может такое быть? Не исключаю, потому что уж очень они темнят. Машину до Глухомани дали собственную, отрядили офицера и солдата в сопровождающие – целая самодеятельность. Зачем вся эта суета, если все было так, как они говорят? Если бы так, то хоронили бы этого несчастного Славика за казенный счет вполне официально, а не за деньги собственного полка. Это тебе – пункт четвертый.

– Значит, офицер сопровождал гроб?

– Положено так, – пояснил Андрей. – Машина с особым грузом.

– А куда он подевался, этот офицер?

– Это уж – пункт пятый, – сказал Ким. – Разувайся, друг, на руке пальцев не хватит.

– Командир нашей роты старший лейтенант Потемушкин доставил меня до совхоза, сгрузил гроб и на машине уехал в Нижний Новгород, мать с отцом навестить. А мне приказал после похорон самому до части добираться и оставил деньги на проезд.

– Командир роты сбежал от объяснений, это и черепахе ясно, – вздохнул Альберт. – Как по-твоему, самовольно он это сделал?

– Вряд ли, – сказал я. – Андрей в часть вернется, а где же сопровождающий офицер? Да и шофер проболтаться может, и тогда этому старшему лейтенанту не вывернуться. Думаю, он эту поездку к родителям заранее с командиром полка оговорил. В порядке поощрения за неприятную командировочку.

– Похоже, что так, – вздохнул Ким. – А это наше открытие на сколько пунктов тянет?