Как устроена Вселенная. Для любознательных

Распластавшись на диване,

Сквозь далекие миры,

Путая следы в тумане,

Я укроюсь от хандры.

КАРМА

Мы – судьбы марионетки
По велению Творца.

Вольны только бегать в клетке
От рожденья – до конца.

Сторож этой клетки – Карма —
Назначение судьбы.
Поощрение и кара
За проступки и труды,

Что в предшествующей жизни
Натворил и совершил,

Досаждал ли своим ближним
Или был предельно мил.

За былое ты в ответе,
Хоть не помнишь о себе,
Рай и Ад на этом свете
Уготованы тебе.

Карма не убавит срока,
Весь твой век она с тобой.
Пусть по паспорту – ты сокол,
Но по-жизни – волком вой!
Даже если сменишь облик,
И уедешь жить в Париж,
Карму насмешишь до колик —
От Судьбы не убежишь.
Сказкой про свободу воли
Мы пресыщены вполне.

Вроде бы живем на воле,
А по сути – все в тюрьме.
Бьемся снулой рыбой в сети,
Что наброшены Судьбой.
Ничего нам тут не светит,
Хоть мечтай, хоть песни пой!
Правит нами, в полном смысле,
Карма – спуску не дает.
О свободе – только  мысли,
Да во сне души полет.

Жертва пластики

Я устала от вас, похотливые, мерзкие, грязные.
Рты слюнявые, липкие руки и речи развязные!
Домогаются все, не спросив даже имени-отчества.
Я скрываю свой лик, мой удел – это мрак одиночества.
Ринопластику, губы и скулы мне сшили за дорого.
Ягодицы и грудь номер семь, и сказали «до скорого».
По статистике все возвращаются вновь делать пластику,
Результаты быстрей с липосакцией, а не с гимнастикой.
Не дают мне проходу подростки и старцы на улице,
И клаксоны гудят, и водители мною любуются.
Муж любимый ушел, одолели его муки ревности.
Он бороться устал за святые семейные ценности.
Заплюю и замажу свое отражение в зеркал.
Пальцы  ловких хирургов мне личную жизнь исковеркали
Никому на свою бестолковую долю не жалуюсь,
Но хочу, чтоб ты знал – ты единственный, верь мне пожалуйста!

НАПОЛЕОН

«Чем сильнее старость связывает мое тело канатами невозможностей, оставляя борозды и морщины. Тем чаще душа устремляется к дверям в детство, убранным цветами воспоминаний.»

Борис Ясный

Такой наполеон, какой пекла моя бабушка на праздники, мне до сих пор не довелось отведать нигде. Это было не то, намазанное маргарином слоеное тесто, что повсеместно выдается в кондитерских магазинах за императора тортов. И не те, вполне съедобные, но как бы двоюродные изделия, что выходили из печи моих родственников и знакомых, а настоящее произведение искусства, обладающее неповторимым вкусом.

Я был мал и не особенно углублялся в изучение рецепта бабушкиного творчества. Но в течении всего времени пока создавалось это чудо крутился рядом, стараясь поучаствовать в процессе. Особенно любил смотреть, как бабушка раскатывает множество коржей до бумажной тонкости. И был доволен, когда мне доводилось облизать чашку с остатками заварного крема. Коржи запекались в духовке до хруста и пузырьков, а крем так пленительно пах ванилью и был таким сладким!

Потом каждый корж обильно смазывался кремом и на него укладывался следующий. Так росла башенка торта, вершина которой посыпалась орехами и тертым шоколадом. Для того что бы крем равномерно пропитал коржи до мармеладной упругости, Наполеон водружался на широкий подоконник до следующего утра, и мне строго – настрого запрещалось отщипывать от него кусочки.

На следующий день, за обильно уставленным закусками и разносолами столом, собирались гости. А я все никак не мог дождаться апогея празднества, когда в конце вечера, на прибранный от предыдущих блюд стол, к чаю будет подан шедевр бабушкиного кулинарного искусства – Наполеон. И мне на тарелочку положат, отрезанную от него, большущую порцию. Я ел его ложечкой и каждый кусочек таял во рту, не дожидаясь, когда его разжуют.

Пишу эти строки, и почти ощущаю вкус бабушкиного Наполеона – радости моего далекого детства…

* * *

Давка

Что такое «давка» помнят сейчас уже немногие. Не бешеный напор толпы на стадионах и не истеричная паника в случае катастрофы, а обычная такая житейская давка, когда множество раздраженных людей стоят в длинной очереди за чем-либо…

Было время – жарким летним деньком в пивной ларек, что рядом с пляжем, в ожидании привоза пива, выстраивалась большущая очередь-хвост. Народ подтягивался по одному и группками. Пехом и на великах. В руках стиснуты заветные свертки. Сушеная тарань, лещ или, пропитывающие ароматным жирком газету насквозь, рыбцы. Счастливчики, успевшие занять стоячие места у нескольких высоких столиков, раскладывали на бумаге здоровых, усатых, оранжевых раков, одуряюще пахнувших укропом.

Раздраженные долгим ожиданием потные мужики то и дело, наклонившись, заглядывали в закрытое и темное окошко ларька, тщетно пытаясь высмотреть там хоть какое – нибудь движение. Внутри все, как будто вымерло. Вырывающийся из страждущих глоток вопрос: «пиво будет?» – оставался без ответа. Но очередь росла, питаясь слухами, что за пять кварталов отсюда уже привезли, скоро привезут и сюда.