Стоящие свыше. Часть VII. Полутысячелетняя дань

– Я не сделаю ничего, что может повредить господину Красену, – тихо сказала она.

Дубравуш посмотрел на нее удивленно.

– Но ведь это то, чего так хотел твой отец… Или ты не дочь Змея?

– Еще мой отец хотел, чтобы я изучала естествознание и вышивала шелком. Но я – это не мой отец.

– Ты так благодарна Красену за спасение? – ласково улыбнулся Дубравуш.

– Я благодарна ему за спасение Волче. – Спаска вскинула голову.

– Погоди, Дубравуш. Я не сказал «нет», – снова вздохнул Красен. – Этого хотел не только Живущий в двух мирах. Этого хотел я. Когда я видел вихри над замком Сизого Нетопыря, я уже думал об этом. Помнишь, Волче? Мы с тобой смотрели на закат со Змеючьего гребня?

– Я помню… – ответил тот хрипло.

– Я готов рискнуть.

– Нет… – еще тише сказала Спаска. – Я не хочу, чтобы вы рисковали…

– Но почему? – удивился Красен.

– Подумайте, что станет с Волче, если вас отзовут или убьют… – еле слышно выговорила она.

– За это не беспокойся, – сказал Дубравуш. – О безопасности Волче могу позаботиться и я.

– У вас нет лекаря, который умеет творить чудеса. – Она коротко и зло взглянула на Государя, и Волче заметил этот взгляд. Он сердился, и Спаске почему-то радостно было это видеть, и смешно немного, будто это негодование свидетельствовало о его выздоровлении, возвращении к привычному образу мыслей. Она иногда с ужасом думала, что от невыносимых страданий люди часто теряют рассудок…

– Я… скажу ей… потом, – обратился Волче к Государю, словно извиняясь за Спаску. – Что так нельзя. Я объясню ей…

– Безродный капитан армии будет учить Темную богиню, как надо говорить с Государем? – усмехнулся Дубравуш.

Пожалуй, он вовсе не собирался задеть Волче, просто нашел это забавным, но Спаска усмотрела в его словах высокомерное презрение. И это в ответ на благоговение Волче, на его преданность и любовь?

– Не смейте никогда говорить с Волче… так… – Она едва не задохнулась гневом.

И напомнила себе курицу-наседку, прикрывающую крыльями цыпленка, когда присела на колени у его изголовья – защитить, спрятать, оградить…

Волче взглянул на нее недовольно и сказал спокойно и тихо, как маленькой:

– Ты говорила, в нашем доме все будет по-моему… Будь добра, относись к Государю с должным уважением.

Он считал, что так правильно… Фраза оказалась для него непосильно длинной, он прикрыл глаз и несколько раз глубоко вдохнул.

– Не сердитесь, – ответила Спаска. – Я… буду почтительна с Государем, если… вы говорите, что так надо.

– Воистину богиня: она ни во что не ставит власть и богатство, но преклоняет колени перед мужеством и твердостью духа, – улыбнулся Дубравуш, глядя на Спаску. Она кротко опустила взгляд, раз уж так хотел Волче. – Красен, я бы хотел поговорить с девочкой без вашего присутствия.

– Ты хочешь, чтобы я вышел? – Господин Красен смерил его взглядом. – Не слишком ли бесцеремонная просьба?

– Нет, не слишком.

– Не будем препираться по пустякам. – Красен поднялся. – Но не забудь, что с моей стороны это лишь любезность, оказанная гостю.

Он вышел и плотно прикрыл дверь, Дубравуш же дождался, когда стихнут его шаги.

– Скажи, ты можешь разрушить храм Чудотвора-Спасителя? – спросил он нетерпеливо.

Спаска подумала.

– Это зависит от моего доброго духа. Я не могу предугадать, сколько силы от него получу. А на это нужно очень много силы.

– Я хочу разрушить все храмы в Хстове. Ты поможешь мне?

– Я… не знаю… – Спаска растерялась. – Я должна быть уверена, что Волче ничто не угрожает…

– О Предвечный… – Дубравуш закатил глаза. – Ну хочешь, я захвачу в плен этого лекаря, который творит чудеса, чтобы он ни на шаг не отходил от твоего Волче?

– Нет. Этого я не хочу. – Спаска снова послушно потупила взгляд, а потом покосилась на Волче.

– Она поможет, – вдруг сказал он Государю.

* * *

Проводив Дубравуша, Крапа вернулся в гостевую комнату мрачней тучи. Разумеется, он слышал, о чем Государь говорил со Спаской. И конечно, он помнил предупреждение Живущего в двух мирах о катастрофе и предполагал, что рано или поздно она случится, но ему и в голову не пришло, что от него хоть сколько-нибудь будет зависеть срок ее наступления. Крушение храмов Хстова резко уменьшит приток энергии в Обитаемый мир, и эту брешь аккумуляторные подстанции прикроют ненадолго. По сути, крушение храмов Хстова – это или падение свода, или его значительное сужение. Это конец Обитаемого мира, его процветания и богатства. Вряд ли Дубравуш понимает это, даже если и знаком с энергетической моделью двух миров.

Крапа всегда считал, что разумный компромисс лучше непримиримого конфликта, так же как худой мир лучше доброй ссоры. И целью своей всегда видел поиск компромиссов. Собственно, вставая на сторону Исподнего мира, он искренне считал, что ничем не вредит Обитаемому миру, его людям, разве что идет против неразумной и разрушительной политики чудотворов.

Выбор, который предстояло сделать, казался ему чудовищным… Надо или немедленно сообщить о планах Государя в Тайничную башню, или… или промолчать – и это уже не предательство интересов клана, это предательство своего мира, его ни в чем не повинных жителей. Знать о надвигающейся катастрофе и не предупредить? Не сделать ничего для ее предотвращения? Он знал, какой приказ последует за предупреждением: убить девочку-колдунью. Убить Дубравуша. Любой ценой – в этом случае чудотворы за ценой не постоят.

Взывать к совести чудотворов смешно – они пятьсот лет плевали на людей Исподнего мира, с чего бы им изменить свою политику? Да еще и в ту минуту, когда от Исподнего мира исходит реальная угроза…

Уговаривать Дубравуша бессмысленно – что ему за дело до людей Верхнего мира, которые обирали его землю пять веков подряд? Людям Исподнего мира есть за что ненавидеть Верхний мир, есть за что ему мстить. Невинные жертвы одной стороны против невинных жертв другой… Нет, Крапа был не готов выбирать между ними.

Как ни странно, самочувствие Желтого Линя заметно улучшилось после появления Государя: как когда-то (всего месяц назад!) тот радостно удивлялся солнечному ожогу, полученному по неосторожности на Змеючьем гребне, так и теперь с восторженной улыбкой объяснял что-то Спаске. Крапа расслышал только последние слова:

– …неужели не привиделось?

– Да нет же, все так и было. – Спаска тоже улыбалась, и Крапа не мог не чувствовать ее радости, не понимать ее. Да и сам, глядя на улыбку Желтого Линя, растрогался едва не до слез.

Будь парень сейчас здоров, карьера при Государе была бы ему обеспечена, лучшего начала и придумать нельзя… Но Крапа не обольщался: если все пойдет хорошо, кости срастутся не раньше чем через год, и еще неизвестно, сможет ли Желтый Линь ходить и двигать руками.

Если бы он управлял миром, в нем бы не было Храма… Он так сказал… И теперь, когда Государь собирается сделать то, чего ему так хотелось, разве что-нибудь убедит Желтого Линя в том, что это неправильно?

Если рухнет свод, что станет с шансонеткой из ресторана в Славлене? Такая простая история любви… Мелодия снова закружилась в голове – и теперь была окрашена совсем другим смыслом. Да, рано или поздно свод все равно рухнет, но вдруг это произойдет неожиданно для всех? И Йока Йелен не сможет прорвать границу миров? Речь не идет о том, чтобы предотвратить катастрофу, – лишь предупредить о ней. Впрочем, если Йока Йелен не прорвет границу миров, предупреждать о ней бессмысленно – Внерубежье убьет всех. И тогда Исподнему миру тоже придет конец – не сразу, но придет… Даже если рухнет Храм, останутся Надзирающие, имеющие физиологическую потребность отдавать энергию в Верхний мир.

И тогда Крапа вспомнил: судья Йелен. Неподкупный депутат Верхней палаты, оболганный, униженный, но не отказавшийся от своих принципов. В отличие от Хладана, его заботит будущее простых людей Обитаемого мира.

Поздним вечером, сидя в столовой с книгой за чашкой кофе, Крапа прислушался непроизвольно к тихому голосу девочки, не отходившей от Желтого Линя ни на шаг, – дверь в гостевую комнату была приоткрыта, потому что открывать окно Спаска боялась.