Сказки братьев Гримм

«Куда, Ганс?» – «К Гретель, матушка». – «Смотри не сплошай, Ганс». – «Небось не сплошаю. Прощай, матушка». – «Прощай, Ганс».

Приходит Ганс к Гретель. «Здравствуй, Гретель». – «Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?» – «Ничего. От тебя получить хочу». Гретель дарит ему кусок свиного сала. «Прощай, Гретель». – «Прощай, Ганс».

Ганс берет кусок сала, навязывает его на веревку и тащит за собою. Подбежали собаки и съели все сало. Приходит домой – за ним одна веревка тащится, а на веревке-то и нет ничего. «Добрый вечер, матушка». – «Добрый вечер, Ганс. Где побывал?» – «У Гретель побывал». – «Что ей снес?» – «Ничего не снес – от нее получил». – «А что тебе Гретель дала?» – «Кусок сала дала». – «А где же у тебя сало, Ганс?» – «Привязал на веревку, домой поволок, собаки и съели». – «Глупо ты это сделал, Ганс; тебе бы сало-то на голове принести». – «Ну ничего, другой раз лучше сделаю».

«Куда, Ганс?» – «К Гретель, матушка». – «Смотри не сплошай, Ганс». – «Небось не сплошаю. Прощай, матушка». – «Прощай, Ганс».

Приходит Ганс к Гретель. «Здравствуй, Гретель». – «Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?» – «Ничего не принес – от тебя получить хочу». Гретель дарит Гансу теленка. «Прощай, Гретель». – «Прощай, Ганс».

Берет Ганс теленка, кладет его себе на голову – и теленок, брыкаясь, все лицо ему помял. «Добрый вечер, матушка». – «Добрый вечер, Ганс. Где побывал?» – «У Гретель побывал». – «Что же ты ей снес?» – «Ничего не снес – от нее получил». – «А что она тебе дала?» – «Теленка дала». – «А где же у тебя теленок?» – «Да вот на голове его нес, он мне ногами все лицо помял». – «Ну ты это глупо сделал, Ганс. Тебе бы теленка пригнать да к колу привязать». – «Ну ничего, другой раз лучше сделаю».

«Куда, Ганс?» – «К Гретель, матушка». – «Смотри не сплошай, Ганс». – «Небось не сплошаю. Прощай, матушка». – «Прощай, Ганс».

Ганс приходит к Гретель. «Здравствуй, Гретель». – «Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?» – «Ничего не принес – от тебя получить хочу». Гретель сказала Гансу: «Я с тобой сама пойду».

Ганс берет с собой Гретель, привязывает ее на веревку и гонит впереди себя; приводит к колу и накрепко к нему привязывает. Затем идет Ганс к своей матери. «Добрый вечер, матушка». – «Добрый вечер, Ганс. Где побывал?» – «У Гретель побывал». – «Что ей снес?» – «Ничего не снес – саму с собой привел». – «Да куда же ты Гретель подевал?» – «На веревке пригнал, к колу привязал, травки ей подбросил». – «Глупо ты это сделал, Ганс; ты бы должен на нее ласково глазами вскинуть». – «Ну ничего, в другой раз лучше сделаю».

Ганс идет в стойло, вырезает у всех телят и баранов глаза и вскидывает их в лицо Гретель. Ну тогда уж Гретель на него не на шутку озлилась, с привязи сорвалась и убежала… А была Гансу невестой!

33. Три языка

В Швейцарии жил некогда старик граф, у которого был всего один сын, но он был глуп и ничему не мог научиться. Тогда сказал ему отец: «Слушай, сын мой, что я ни делаю, ничего тебе в голову вдолбить не могу. Надо тебе отсюда отправиться к одному знаменитому учителю; я тебя передам ему, и пусть он с тобою попробует заняться». Юноша был отослан отцом в другой город и целый год оставался у учителя. По прошествии же года он опять вернулся домой, и отец спросил его: «Ну, сынок, чему же ты научился?» – «Батюшка, я выучился разуметь то, что собаки лают», – отвечал сын. «Ах, господи! Да неужели ты только этому и научился? Так я тебя лучше уж отдам в другой город, к другому учителю». И свез туда юношу, и оставался он еще год у другого учителя в науке. Когда же окончил ученье, отец опять-таки спросил его: «Ну, сынок, чему же ты научился?» Тот отвечал: «Батюшка, я научился тому, что птицы между собой говорят». Тогда отец разгневался и сказал: «Ах ты, пропащий человек, столько ты потерял драгоценного времени, ничему не выучился и не стыдишься мне на глаза показываться! Пошлю я тебя еще к третьему учителю, и уж если ты у него ничему не научишься, так я и отцом твоим не хочу называться!» Сын и у третьего учителя оставался ровнешенько год, и когда домой вернулся, отец опять его спросил: «Чему, сынок, выучился?» Сын отвечал: «Дорогой батюшка, в этот год я научился понимать, что лягушки квакают». Тогда отец пришел в величайшую ярость, вскочил со своего места, созвал людей своих и сказал им: «Этот человек мне больше не сын! Я выгоняю его из моего дома и приказываю вам отвести его в лес и лишить жизни». Люди вывели его из дома в лес, но, когда собирались его убить, жалость их одолела, и отпустили они его на все четыре стороны. А чтобы отцу доказать, что его приказание исполнено, они убили лань, отрезали у ней язык, вынули глаза и принесли их к старику-графу.

А юноша пошел путем-дорогою и пришел немного спустя к крепкому замку, в который и стал проситься переночевать. «Ладно, – сказал владелец замка, – если только ты захочешь переночевать в подвале старой башни, так ступай туда, пожалуй; только я предупреждаю тебя, что подвал полнехонек злых собак, которые и лают, и воют, не переставая, а по временам требуют, чтобы им сброшен был человек, и они его тотчас растерзывают». Он добавил еще, что весь околоток был этим бедствием и напуган, и опечален, и все же никто не мог ничего поделать. Юноша, однако же, не испугался и сказал: «Спустите меня в подвал к этим злым собакам и дайте мне с собою что-нибудь такое, чем бы я мог их покормить; мне от них ничего не станется». Так как он сам выразил это желание, то ему дали с собой немного съестного про запас и спустили его в подвал башни к злым собакам. Когда он туда спустился, собаки не стали на него лаять, а, напротив, очень ласково завиляли около него хвостами, съели то, что он принес съестного, и не тронули на нем ни одного волоска. На другое утро, ко всеобщему удивлению, он вышел из подвала цел и невредим и сказал владельцу замка: «Собаки на своем языке пояснили мне, почему они в том подвале держатся и весь околоток в страхе держат. Они заколдованы и вынуждены заклятием сторожить под этою башнею большой клад, и только тогда с них заклятие снимется, когда этот клад из-под башни вынется; а как это сделать – я тоже из их речей понял и выслушал». Все обрадовались, услыхавши это, а владелец замка сказал, что готов его сыном в семью к себе принять, если он счастливо выполнит это дело. Потом он снова спустился в подвал и, зная уже, что ему надлежит делать, выполнил все прекрасно и вынес на свет божий сундук, полнешенек золота. С той поры воя и лая злых псов не стало более слышно; они исчезли, и весь околоток был избавлен от великого бедствия.

Немного времени спустя пришло юноше в голову в Рим отправиться. На пути пришлось ему проезжать мимо болота, в котором сидели лягушки и квакали. Прислушался он, и когда разобрал, что они говорили, то призадумался и опечалился. Наконец он прибыл в Рим; а там как раз в это время папа умер и кардиналы были в большом сомнении, кого они должны избрать папе в преемники. Наконец они согласились на том, что папою должен быть избран тот, на ком явно проявится знамение благодати Божией. И чуть только на этом порешили, как вошел в церковь молодой граф, и вдруг слетели к нему два белых голубя и уселись у него на обоих плечах. Все духовенство признало в этом знамение Божие и спросило его тотчас же, желает ли он быть папою? Он был в нерешимости и не знал, достоин ли он такой чести, но голуби наворковали ему, что он может это сделать, и он отвечал утвердительно. Тут его помазали и посвятили в папы, и тогда только выяснилось, что его так опечалило в речах придорожных лягушек: они ему предсказали, что он святейшим папой будет. Вот и пришлось ему службу в соборе служить; а он ни в зуб толкнуть… Ну да спасибо, голубки выручили: сидели у него на плечах да ворковали – все до слова ему подсказали.

34. Умная Эльза

Жил-был на свете человек, у которого была дочка, и называлась она умною Эльзою. Когда она выросла, отец и говорит матери: «Надо ее замуж отдать». – «Ладно, – сказала мать, – лишь бы нашелся такой молодец, который бы захотел ее взять в жены». Наконец откуда-то издалека выискался такой молодец, по имени Ганс и стал к ней присватываться; но при этом поставил условие, чтобы жена его была не только умная, но и разумная. «О! – сказал отец. – У этой девки голова с мозгами». А мать добавила: «Чего уж! Она такая у меня сметливая, что видит, как ветер по улице бежит, и такая-то чуткая, что, кажется, вот муха кашляни – она уж услышит!» – «Да, – сказал Ганс, – должен вам сказать, что коли она не очень разумная, так мне на ней и жениться не с руки». Когда они сели за стол и поели уже, мать сказала: «Эльза, сходи-ка в погреб да принеси нам пива». Сняла умная Эльза кружку со стены, пошла в погреб, по дороге постукивая кружечной крышкой для развлечения; когда же сошла в погреб, достала стулик, поставила его перед бочкой да на стулик и присела, чтобы спины не натрудить да себе как не повредить. Затем поставила перед собою кружку и повернула кран у бочки; а пока пиво в кружку бежало, стала она по стенам глазеть и увидела над собою мотыгу, которую каменщики по забывчивости там оставили… И вот начала умная Эльза плакать и приговаривать: «Коли я за Ганса выйду замуж, да родится у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его в погреб пива нацедить, да упадет ему на голову эта мотыга, да пришибет его до смерти!» И так она сидела около бочки и плакала, и криком кричала из-за того, что ей грозит в будущем беда неминучая… В доме между тем все ждали пива, а умная Эльза все не возвращалась. Тогда сказала ее мать служанке: «Сходи в погреб, посмотри, что там Эльза замешкалась?» Пошла служанка и видит – сидит та перед бочкой и кричит благим матом. «Эльза, о чем ты плачешь?» – спросила служанка. «Ах, – отвечала та, – как же мне не плакать? Коли я за Ганса выйду замуж, да родится у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его в погреб пива нацедить, да упадет ему на голову эта мотыга, да пришибет его до смерти!» Тут и служанка сказала: «Ведь поди ж ты, какая у нас Эльза умная!» – подсела к ней и начала с нею вместе беду неминучую оплакивать… Немного спустя, когда и служанка тоже не возвращалась, а все за столом требовали пива, чтобы утолить жажду, отец Эльзы сказал работнику: «Пойди ты в погреб и посмотри, чего там Эльза со служанкой замешкались?» Сошел работник в погреб и видит – сидят Эльза со служанкой, и обе плачут. Тут он и спросил их: «Чего вы тут разревелись?» «Ах, – сказала Эльза, – как же мне не плакать? Коли я за Ганса выйду замуж, да родится у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его в погреб пива нацедить, да упадет ему на голову эта мотыга, да пришибет его до смерти!» И работник тоже сказал: «Вот поди ж ты, какая у нас Эльза умная!» – подсел к ним и тоже стал выть во весь голос. А в доме все ждали, что работник вернется, и так как он не возвращался, то сказал хозяин хозяйке: «Ступай сама в погреб, посмотри, чего там Эльза замешкалась?» Сошла хозяйка в погреб и всех троих застала в сокрушениях, и спросила о причине их, и как услышала от Эльзы о беде неминучей, которая грозила ее будущему ребенку от мотыги, так и сказала: «Господи, какая у нас Эльза-то умная!» И тоже подсела к ним троим и стала плакать. Ждал-пождал муж сколько-то времени, но когда увидел, что жена его не возвращается, а жажда его все больше и больше мучила, то он сказал себе: «Ну, видно, уж мне самому надо в погреб сходить да посмотреть, что там Эльза замешкалась?» Когда же он сошел в погреб, и увидел, как они все там сидели рядком и ревели, и услышал о той беде неминучей, которая грозила будущему ребенку Эльзы от мотыги, и он тоже воскликнул: «Какая у нас Эльза-то умница!» – и подсел к ним, и тоже стал вместе с ними плакать. Жених долго сидел в доме один-одинешенек; но так как никто не приходил, то он подумал: «Они, пожалуй, меня там внизу ждут? Надо и мне туда же пойти посмотреть, что они затевают?» Сошел он в погреб и видит – сидят они все пятеро рядом и ревут и плачут жалобно, один другого перещеголять старается. «Да что же у вас за несчастье случилось?» – спросил он. «Ах, милый Ганс, – заговорила Эльза, – сам подумай: как мы с тобой поженимся, да будет у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его, пожалуй, сюда пива нацедить, да вот эта мотыга, что там наверху торчит, ему на голову упадет да пришибет его до смерти! Так как же нам об этом не плакать?» – «Ну, – сказал Ганс, – большего разума для моего домашнего обихода не требуется; коли уж ты такая умная, Эльза, так я тебя возьму за себя замуж». Хвать ее за руку, повел ее в дом и свадьбу с нею сыграл.

Пожила она сколько-то времени с Гансом, и сказал он ей: «Жена, я пойду на заработки ради добычи денег, а ты ступай в поле и жни, чтобы у нас, кроме денег, и хлеб был». – «Хорошо, милый Ганс, я так и сделаю». Ганс ушел, а она наварила себе славной каши и взяла кашу с собою в поле. Когда она пришла на свое поле, она сказала себе самой: «Что мне прежде следует сделать? Жать ли прежде начать, кашу ли прежде кончать? Э-э! Стану я прежде кашу кончать!» И опорожнила свой горшок каши, и как уж очень-то наелась, опять стала себя спрашивать: «Теперь что делать прежде? Жать ли мне прежде, спать ли мне прежде? Э-э! Дай-ка я посплю прежде!» И залегла она в рожь и крепко заснула. Ганс давно уж и дома был, а Эльза все еще не возвращалась; вот он и сказал: «Какая у меня Эльза умная, экая старательная! До сих пор и домой нейдет, и работает, ничего не евши». А так как та все не возвращалась домой и уж завечерело, Ганс сам пошел за нею в поле, думает: «Дай посмотрю, сколько она там нажала!» И видит, что она ничего не нажала, а лежит во ржи да спит. Тогда Ганс побежал домой, принес птицеловную сетку с маленькими бубенчиками и окинул ее этой сеткой; а та все спит себе да спит. Затем побежал он опять домой, запер домовую дверь, уселся на свое место и принялся за работу. Наконец, когда уж совсем стемнело, умная Эльза проснулась и когда стала подниматься, то была словно полоумная, да и бубенчики-то брекотали вокруг нее, чуть только она ступит шаг вперед. Это напугало Эльзу, и она впала в сомнение – точно ли она и есть умная Эльза, и стала себя спрашивать: «Я ли это или не я?» И сама не знала, что ей на это ответить, и стояла в нерешимости; наконец надумала: «Пойду-ка я домой и спрошу, я ли это или не я? Те-то уж, наверно, знают». Подбежала она к дверям своего дома и нашла двери запертыми; постучалась в окошечко и крикнула: «Ганс, Эльза-то у тебя дома?» – «Да, – отвечал Ганс, – она дома». Тут Эльза испугалась и сказала: «Ах, бог мой, так, значит, я не Эльза!» – и бросилась к другим дверям. Но все чуть только заслышат побрякивание бубенчиков – и не отпирают; и так ей нигде не нашлось приюта. Тогда она побежала из деревни, и никто уже не видал ее более.

35. Портной в раю

Получилось так, что Бог в один прекрасный день задумал пройтись по райскому саду и взял с собою всех апостолов и всех святых, так что на небе никого не осталось, кроме святого Петра. Господь приказал Петру во время своего отсутствия никого не впускать в рай. Вот Петр и стоял на часах. Немного спустя кто-то возьми и постучись. Петр спросил: «Кто там и что нужно?» Тоненький голосок отвечал ему: «Я честный бедняга-портной и прошу о пропуске в рай». – «Да знаем мы вас, честных! – сказал святой Петр. – Честен ты как вор на виселице, а у самого небось лапа загрёбистая и куда как искусна насчет урезки чужого сукна! Не войдешь ты в рай – Господь запретил мне впускать кого бы то ни было, пока Он будет сам в отсутствии». – «Сжальтесь надо мной! – воскликнул портной. – Ведь эти маленькие обрезочки, которые сами собою отпадают от сукна, даже и за воровство почитать нельзя, об них даже и говорить-то не стоит. Изволите видеть, что я вот хромаю и пузыри у меня появились на ногах от долгого пути сюда… Как же вы хотите, чтобы я еще назад шел? Вы уж только впустите меня – уж я там приму на себя всю черную работу. Я и с детьми готов возиться, и свивальники их мыть, и лавки те мыть и обтирать, на которых они играют, и платье их штопать». Святой Петр поддался состраданию и приотворил дверь рая ровно настолько, что хромой портной, худой и тощий, мог-таки проскользнуть в рай. Он должен был приютиться в уголке, за дверью, и там сидеть смирненько и тихонько, чтобы его не приметил Господь, когда вернется, и не прогневался на него. Портной повиновался, но чуть только святой Петр вышел за двери, портной поднялся со своего места, пошел бродить по всем закоулкам неба и все осматривал с любопытством. Наконец пришел он к месту, на котором стояло много прекрасных дорогих стульев, а среди них кресло из чистого золота, усаженное сверкающими драгоценными камнями; это кресло было и значительно выше прочих стульев, и перед ним стояла золотая скамейка для ног. Это и было то кресло, на котором сидел сам Господь, когда бывал у себя дома, и отсюда Он все мог видеть, что происходило на земле. Портной остановился и долго смотрел на кресло, потому что оно ему нравилось более всего остального. Смотрел, смотрел и не мог воздержаться от желания посидеть на этом кресле, взобрался на него и сел. Тогда увидел он все, что происходило на земле, и обратил особенное внимание на старую, безобразную бабу, которая полоскала белье у ручья и тихонько отложила в сторону два покрывала. Портной так разгневался на это, что схватил золотую скамейку и швырнул ее с неба на землю в старую воровку. Но так как он не мог вернуть скамейку с земли, то потихоньку соскользнул с кресла, уселся на свое прежнее место за дверью и сделал вид, будто он и воды не замутил.

Когда Господь Бог со своей небесной свитой вернулся в свои небесные покои, то, конечно, не заметил портного за дверью, но когда опустился в свое кресло, то увидел, что скамейки при нем не было. Он спросил у святого Петра, куда девалась скамейка, и тот не знал, что ему ответить. Тогда Господь спросил Петра, не впускал ли он кого-нибудь. «Не знаю, кто бы сюда мог войти? – отвечал Петр. – Разве не тот ли хромой портной, что сидит и теперь еще за дверью». Тогда Господь приказал позвать портного и спросил его, не он ли взял скамейку и куда он ее девал. «Ах, Господи, – радостно отвечал портной, – я ту скамейку, разгневавшись, швырнул на землю в старуху, которая на моих глазах украла из стирки два покрывала». – «О ты, лукавец! – сказал Господь. – Да ведь если бы Я вздумал так судить, как ты судишь, что бы Я с тобою-то должен был бы сделать? Как ты думаешь? Ведь тогда бы у Меня здесь ни стульев, ни скамей, ни кресел, ни даже кочерги бы не осталось – все бы пришлось побросать в вас, грешников! Отныне ты не можешь долее оставаться в небе, убирайся за ворота – знай, куда ты попал! Здесь никто не смеет карать, кроме Меня, Господа».

Петр должен был опять выпроводить портного из дверей рая, и так как у него башмаки были рваные и ноги в пузырях, то он взял в руки палку и отправился в тот покой, где сидят в Царстве Небесном благочестивые солдаты и проводят время в веселье.

36. Скатёрка-самовёртка, золотой осёл и дубинка из мешка

Много лет тому назад жил да был портной, а у него были три сына и всего-навсего одна коза. Но эта коза прокармливала их всех своим молоком, а потому и кормить ее приходилось хорошо и ежедневно гонять на пастбище. Гонять ее сыновьям приходилось по очереди. И вот однажды старший сын пригнал ее на кладбище, где росли превосходные травы, и дал ей там досыта наесться и напрыгаться. Под вечер, когда уже пора было домой идти, он спросил ее: «Козочка, сыта ли ты?» И козочка отвечала:

Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!.. Бэ-бэ!

«Ну так пойдем домой», – сказал молодец, ухватил ее за веревочку, свел в хлев и привязал ее там. «Ну что, – сказал старый портной, – наелась ли коза досыта?» – «О да! Она так сыта, что не может съесть ни листа». Однако же отец захотел сам в этом удостовериться, сошел в стойло, погладил милое животное и спросил: «Козочка, сыта ли ты?» И козочка отвечала:

С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!.. Бэ-бэ!

«Что я слышу?» – воскликнул портной, взбежал наверх и сказал сыну: «Ах ты, лжец! Говорил, что коза сыта, а сам заставляешь ее голодать?» И в страшном гневе сорвал аршин со стены, стал им бить сына и прогнал из дома.

На другой день очередь дошла до другого сына, и тот выискал у садового забора такое местечко, где росла только отличная трава, и коза всю ее поела. Под вечер, когда он хотел вернуться домой, он спросил: «Козочка, сыта ли ты?» И козочка отвечала:

Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!.. Бэ-бэ!

«Ну так пойдем домой», – сказал молодец, привел ее домой и привязал накрепко в стойле. «Ну, – сказал старый портной, – довольно ли было корму у козочки?» – «О-о! – сказал сын. – Да она так сыта, что не съесть ей ни листа». Но отец не захотел на это положиться, сошел в хлев и спросил: «Козочка, сыта ли ты?» Козочка отвечала:

С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!.. Бэ-бэ!

«Ах он злодей, ах бездельник! – вскричал портной. – Такую славную скотинку да голодом морит!» – взбежал наверх за аршином да и выгнал второго сына из дома.

Пришла очередь третьего сына. Тот задумал выполнить свое дело как можно лучше, выискал такой кустарничек, с густой листвой, и дал козочке вдоволь наесться листвы. Вечерком, собираясь домой, он спросил у козочки: «Козочка, сыта ли ты?» Козочка отвечала:

Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!.. бэ-бэ!

«Ну так пойдем домой», – сказал молодец, привел ее в хлев и привязал накрепко. «Ну, – спросил портной, – наелась ли коза досыта?» – «О! – отвечал сын. – Так-то она сыта, что не съесть ей ни листа». Не поверил портной сыну, сошел вниз, в хлев, и спросил: «Козочка, сыта ли ты?» Злая тварь отвечала:

С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!.. Бэ-бэ!

«Ах ты, лживое отродье! – воскликнул портной. – Один другого хуже и нерадивее! Теперь уж вы меня не одурачите!» – и в ярости взбежал наверх да аршином так наколотил сыну спину, что тот сам убежал из дома.

Вот и остался старый портной один-одинешенек со своей козой. На другое утро сошел он в хлев, стал ласкать козочку и сказал: «Ну пойдем, дорогая моя животинка, я тебя сам сведу на пастбище». И повел ее на веревке к зеленым изгородям и стал кормить теми травами, которые особенно любимы козами. «Тут ты можешь наесться, сколько твоей душеньке угодно!» – сказал он козочке и оставил ее пастись до самого вечера. Потом и спросил: «Козочка, сыта ли ты?» Она ответила:

Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!.. Бэ-бэ!

«Ну так пойдем домой», – сказал портной, свел ее в хлев и привязал накрепко. Уходя из хлева, он еще раз обернулся и сказал: «Ну сыта ли ты теперь?» Но коза и с ним так же поступила, как с сыновьями его, и отвечала:

С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!.. Бэ-бэ!

Услышав это, портной обомлел: он понял, что совершенно напрасно прогнал от себя своих троих сыновей. «Погоди ужо, – воскликнул он, – неблагодарная ты тварь! Прогнать тебя мало! Я на тебе такую отметину поставлю, что ты честным портным не посмеешь и на глаза показаться!» Мигом слетал он наверх, принес свою бритву, намылил козе всю голову и выбрил ее глаже ладони. А так как аршином бить ее было бы слишком много для нее чести, то он принес простую плеть и так нахлестал козу, что та пустилась от него бежать большими прыжками.

Портной, очутившись один-одинешенек в своем доме, крепко загрустил и охотно бы вернул к себе своих сыновей; но никто не знал, куда они подевались. Старший поступил в ученье к столяру, был в ученье у него старателен и послушен, и, когда время ученья миновало, его хозяин подарил ему столик, в котором на вид ничего мудреного не было, и сделан-то он был из самого простого дерева; но у него было одно хорошее свойство… Стоило только его поставить да сказать: «Столик, накройся!» – и тотчас на том столике явится чистенькая скатёрка, а на ней и тарелка, и ножик с вилкою, и блюдо с жареным или с печеным, да еще сверх того большой стакан красного вина – глазам на усладу, сердцу на радость. Молодой подмастерье подумал: «Ну этого столика хватит мне на всю жизнь!» – и пошел себе бродить по свету, нимало не заботясь о том, в какую он попадал гостиницу – хороша ли, дурна ли она была и можно ли было в ней что-нибудь найти или нельзя. Если вздумается ему, то он и вовсе не зайдет в гостиницу, а где-нибудь в поле, в лесу, на лугу вытащит столик из-за спины, поставит его перед собою и скажет: «Столик, накройся!» – и явится на столик все, чего душа желает. Наконец пришло ему в голову, что следует ему вернуться к отцу, что гнев у старика уж прошел и что он охотно примет его снова в дом с такой диковинкой, как этот столик со скатеркой-самовёрткой. Случилось при этом, что на обратном пути зашел он однажды вечером в гостиницу, которая была переполнена постояльцами: они его приветствовали и пригласили сесть за их стол и разделить с ними трапезу. «А не то, – сказали они, – едва ли ты что-нибудь здесь достанешь». – «Нет, – отвечал столяр, – зачем стану я у вас отнимать; лучше я сам вас угощу». Те посмеялись и подумали, что он с ними шутит. А тот поставил свой деревянный столик среди комнаты и сказал: «Столик, накройся!» Мигом покрылся стол кушаньями, да такими, что их нельзя было бы и достать у хозяина гостиницы, а у гостей уж от одного запаха слюнки потекли. «Принимайтесь-ка, други», – сказал столяр, и никто из гостей не заставил себя просить дважды; все пододвинулись к столику, вытащили ножи и принялись за еду. И более-то всего удивлялись все тому, что не успевало блюдо опорожниться, как уже на его место, само собою, являлось новое. Тем временем хозяин гостиницы стоял в одном из углов комнаты и присматривался к этой диковинке; он и сам не знал, что ему сказать, однако же надумал: «Такого повара недурно было бы мне завести у себя, в моем хозяйстве». Столяр и его гости веселились и потешались до поздней ночи, наконец улеглись спать; и молодой подмастерье улегся также, поставив свой диковинный столик около стенки. А хозяин все никак не мог успокоиться: ему пришло в голову, что в кладовой у него был старый столик, точь-в-точь такой же, как этот. И вот он тихохонько вытащил тот столик и подменил им столик столяра. На другое утро столяр заплатил за свой ночлег, взял столик, вовсе и не думая о том, что он подменен другим, и пошел своей дорогой. В полдень пришел он к отцу, который принял его с великою радостью. «Ну милый сын мой, чему ты выучился?» – сказал он ему. «Батюшка, я теперь столяр». – «Доброе ремесло, – сказал старик, – ну а что же ты из своих странствований домой принес?» – «А вот, батюшка, лучшее из всего, что я принес, – вот этот столик». Портной осмотрел его со всех сторон и сказал: «Ну эта штука неважная – это просто старый и дрянной столишка». – «Да ведь это столик не простой, а со скатеркой-самовёрткой, – сказал столяр, – если я его поставлю и скажу ему, чтобы он накрылся, так на нем тотчас явятся лучшие кушанья и такое винцо, что и на сердце повеселеет. Вот вы и пригласите-ка всех родных и друзей к себе, пусть полакомятся и потешатся – мой столик их всех накормит». Когда все гости были в сборе, он поставил свой столик посредине комнаты и сказал: «Столик, накройся!» А столик и не двинулся и оставался по-прежнему пустым, как и всякий другой, не разумеющий заветного слова. Тут увидел бедняга подмастерье, что столик у него подменен, и устыдился того, что он в глазах всех явился лжецом. Родные все его осмеяли и должны были разойтись по домам не пивши и не евши. Отец опять вытащил свое тряпье и стал портняжить; а сын определился к мастеру в подмастерья.

Второй сын портного пришел к мельнику и поступил к нему в ученье. Когда миновали годы ученья, хозяин-мельник сказал ему: «Так как ты вел себя хорошо, то я тебе подарю осла особой породы, такого, что ни повозок возить не может, ни кулей на себе таскать…» – «Так на что же он годен?» – спросил сын портного. «А вот на что: из него золото сыплется! – отвечал мельник. – Стоит тебе только поставить его на разостланный платок да сказать: Бриклебрит – и посыплется у него золото отовсюду». – «Славная это штука!» – сказал сын портного, поблагодарил хозяина и побрел по белу свету. Чуть, бывало, занадобятся деньги, стоит ему только сказать ослу: «Бриклебрит» – и посыплется золото дождем, и ему уж приходилось только подбирать золото с земли. Куда бы он ни приходил, ему подавай только все самое лучшее, и чем дороже, тем лучше, потому что кошелек у него был постоянно полнешенек золота. Побродив некоторое время по белу свету, он подумал: «Надо бы теперь отца разыскать; ведь если я к нему теперь приду со своим ослом – он и гнев позабудет, и меня примет ласково». Случилось, что он на пути попал в ту самую гостиницу, в которой был подменен столик у его брата. Он вел осла под уздцы, и, когда хозяин хотел у него осла взять и привязать, наш молодец сказал ему: «Не трудитесь, я своего ослика всегда сам ставлю в стойло, сам и привязываю, потому я должен знать, где он стоит». Хозяину это показалось странно, и он подумал: «Ну коли сам за ослом ухаживает, значит, не больно много от него наживешься». Но когда приезжий сунул руку в карман, да вытащил из него два червонца, да приказал ему закупить себе всего хорошего, – хозяин и рот разинул, побежал и разыскал ему лучшее, что можно было добыть. После обеда гость спросил, сколько ему следует заплатить, и хозяин не пожалел мела на запись – подвел счет так, что ему приходилось получить с гостя еще пару золотых. Молодец наш сунул руку в карман, но денег в кармане у него не оказалось. «Погодите с минуточку, господин хозяин, – сказал он, – я сейчас схожу и принесу золота». Пошел и скатерть с собой захватил. Хозяин не мог понять, что бы это могло значить; захотел узнать, прокрался за ним следом, и так как гость запер дверь конюшни на задвижку, то хозяин стал подглядывать через скважинку. А гость разостлал под ослом скатерть, крикнул: «Бриклебрит» – и тотчас посыпалось у осла золото и спереди, и сзади, и порядочно его попадало на землю. «Ах, шут его возьми! – сказал хозяин. – Скоро же он червонцы чеканит! Такой кошель иметь недурно!» Гость уплатил по счету и лег спать; а хозяин пробрался ночью в стойло, увел оттуда диковинного осла и поставил другого на его место. На следующее утро, ранешенько, молодец со своим ослом отправился в путь и не подозревая, что осел у него подменен. В полдень пришел он к своему отцу, и тот ему обрадовался и принял его ласково. «Ну сынок, что-то из тебя получилось?» – спросил старик. «А я теперь в мельниках, батюшка», – отвечал сын. «А что же ты, сынок, с собою домой из странствований своих принес?» – «А всего только одного осла». – «Ослов тут и так довольно, – сказал отец, – по мне, хорошая коза была бы лучше осла». – «Да, конечно! – отвечал сын. – Да только мой осел-то не простой, а диковинный: чуть только скажу ослу: «Бриклебрит», так он и насыплет мне полный платок золота. Созовите-ка всех родственников, я их сразу обогащу». – «Это мне очень нравится, – сказал портной, – значит, мне не нужно будет более мучиться с иглой!» И тотчас вскочил, сам побежал по всем родственникам и всех к себе созвал. Когда они все были в сборе, мельник, сын портного, попросил их очистить место, разостлал свою подстилку и привел осла в комнату. «Теперь – смотрите!» – сказал он им и произнес громко: «Бриклебрит»; однако же никаких червонцев не посыпалось, и выяснилось тотчас, что осел ничего не разумел в искусстве добывания золота… И то сказать, не всякий же осёл обладает таким даром! Тогда у бедняка лицо повытянулось: он увидал, что его обманули, и стал просить извинения у своих родных, которым пришлось вернуться домой такими же бедняками, как и прежде. Что же было делать? Пришлось старику-портному опять взяться за иголку, а нашему молодцу – поступить в услужение к соседнему мельнику.

Третий сын был в ученье у токаря, и так как это ремесло хитрое, то и пришлось ему учиться дольше всех братьев. Однако же братья известили его письмом, как плохо им пришлось от того хозяина гостиницы, который накануне их возвращения домой сумел у них украсть их диковинки. Когда третий брат окончил ученье у токаря и должен был с ним расстаться, токарь, его хозяин, подарил ему за его хорошее поведение мешок и сказал: «В этом мешке лежит дубинка». – «Мешок-то я могу через плечо повесить, и он мне может пригодиться, но к чему же в нем дубинка? Она будет только напрасно тяготить меня». – «А вот к чему, – отвечал мастер, – если тебя кто-нибудь обидит, ты только скажи: «Дубинка, из мешка!» – дубинка выскочит и так примется отплясывать на любой спине, что побитый потом дней восемь и пошевелиться не сможет. И до тех пор будет плясать, пока ты не скажешь: «Дубинка, в мешок!»

Подмастерье поблагодарил мастера, повесил суму через плечо, и когда кто-нибудь подходил к нему слишком близко или умышлял на его жизнь, то он, бывало, только скажет: «Дубинка, из мешка!» – и тотчас выпрыгнет дубинка и пойдет выколачивать на спинах платье, прежде чем даже и снять его успеют; да так-то быстро и ловко, что, прежде чем один оглянуться успеет, дубинка уж за другого принимается.