Сафронов. А с меня-то за что?
Сотрудник ИК. Долго ссышь!
Тишина. На лице начальника – ухмылка. На лице Сафронова – горечь и бессильная злоба.
Явление второе
Зритель опять видит подоконник с кнопкой. Снова виден шлагбаум, слышен голос Н. Михалкова.
Михалков. Мы нахерачились и решили в соседнюю деревню поехать к телкам. А бензина нет. Тут машина соседа – деда там одного. Он ее возле гаража поставил, а сам в гараже трется. Ну мы его там дверью подперли, а бензин слили у него и поехали.
Скворцов. И много слили?
Михалков. 40 литров.
Скворцов. И сколько тебе за это дали?
Михалков. 2 года. Гыыы. Смотри, Сыч идет.
Явление третье
Возле шлагбаума стоит Иваныч с журналом под мышкой. К нему с улицы подходит пьяный, шатающийся человек в рванине и мокрых брюках. Он приближается к Иванычу, протягивает ему ладонь, что-то говорит – не слышно, что. Тот зажимает нос, показывает на его брюки и жестом указывает, чтобы он уходил. К ним подходит Михалков.
Михалков. Здорово, Санек.
Пьяный (радостно, растопырив руки). О, здорово, Генаха!
Михалков. Ну че, как на свободе-то?
Пьяный. Да, бля, все три дня как освободился, бухаю. Остановиться не могу. Ген, есть рублей 15, опохмелиться, помираю, мля?
Вытягивает ладонь. Тот достает из кармана брюк несколько монет, дает ему. Иваныч с омерзением наблюдает за этой сценой, не сводя глаз с мокрых штанов пьяного.
Пьяный. Генах, душа, сам знаешь. Поползу я.
Обнимаются. Пьяный, шатаясь, уходит. Михалков смотрит ему вслед с радостью, Иваныч – все с тем же омерзением.
Михалков. Ништяк ему, он на воле.
Иваныч. Обоссался походу.
Михалков. Зато на воле.
Иваныч. Не боись, скоро заедет.
Михалков. Думаешь?
Иваныч. 15 лет работаю, тут и думать нехер. Если тянет в дом родной, – значит, скоро вернется. Ты прикинь, ты ему больше бабла не дашь, а бухать пипец как охота, а? А? Подломит кого-нибудь и опять сюда, вот увидишь.
Со стороны за всей этой сценой наблюдает стоящий возле автокрана Коля. Зрелище вызывает у него улыбку. Он оборачивается назад.
Явление четвертое
По уже знакомой зрителю авеню все так же пьяно шатаясь идет Кулаков. В карманах у него телефоны, в которые он бубнит свое извечное «Перезвони». Под нос себе опять бормочет:
Кулаков. Вот мля. Совсем охуели… Я за них возьмус – мало не покажется. Собаки… Перезвони… И ты перезвони… Все перезвоните!
Иваныч и Михалков смотрят в его сторону. Кулаков приближается к стройке. Останавливается у задней ее стены, выложенной кирпичом, долго смотрит на нее.
Кулаков. Это что за хуйня?
К нему подбегает Женек.
Женек. Стена, Федор Кузьмич.
Кулаков. Без тебя вижу, что не хер в говне. Вы откуда этот кирпич брали?
Женек. Вон из той кучи.
Кулаков. Зачем?
Женек. Вы ж сами сказали оттуда брать.
Кулаков. Мозги мне не трахай. На эту стену новый кирпич завтра привезут. А ту кучу я продавать приготовил.
Женек. И че делать?
Кулаков (громко). Разбирать, йопт!
Женек. А новый кирпич хуже будет?
Кулаков. Не понял?
Женек. Ну может, проще его загнать, чтоб стенку не трогать. Неделю выкладывали, а?
Кулаков. Хуле вам еще делать? Скажут – будешь ложИть, скажут – разбирать. Вот и разбирай давай!
Иваныч (громко). Давай-давай! Айда, мужики, стену долбить!
В течение нескольких секунд собирается толпа в жилетах, которая начинает кувалдами крушить стену. В воздухе поднимаются клубы пыли. Кулаков смотрит на это с воодушевлением. К нему подходит Коля.
Коля. Федор Кузьмич?
Кулаков. А?
Коля. Ведь разнесут же стену?
Кулаков. Ну и хуле? Зато работают!