Тухачевский против зомби. X-files: секретные материалы советской власти

– А тебе зачем?

– Я диплом пишу на эту тему. А без разговоров с очевидцами или свидетелями – пусть даже косвенными – сам понимаешь, работа яйца выеденного не стоит.

Дед лукаво улыбнулся и подошел к внуку вплотную, обнимая его одной рукой.

– Эх, внучок. Ну что ж я за дед, если внуку не помогу? Есть тут у нас один старичок, только – тсссс! – он страшно не любит, когда его обо всем это расспрашивают. Вот я тебя-то с ним и сведу!

Никита обрадовался.

– Правда? Ну ты даешь! Ты меня как ученого этим очень обяжешь!

– Ладно уж, ученый, гляди на масленка не наступи, а то на зиму солить нечего будет, – дед наклонился и поднял из-под самой ноги Никиты маленький, но «упитанный» гриб. Никита улыбнулся, подумав, какие же у него замечательные предки!

Однако, вскоре деревенская жизнь не то, чтобы приелась столичному юноше – он к ней привык. А как только привыкаешь к определенной обстановке, обживаешься в ней, свыкаешься с нею – так сразу образцы прошлого, да тем более недавнего и так больно ранившего, уходя, – начинают собираться в кучу и снова донимать исстрадавшееся сердце.

Утром Никита отказался от завтрака.

– Ты чего? – в недоумении спросил дед. Никита молчал и глядел в окно.

– Эээ, а я никак знаю, что тебя гложет.

– И что же?

– Ты что же думаешь, я молодым никогда не был? Была и у меня в юности одна… Эх и иссушила же она меня! Жил на еле-еле, едва Богу душу не отдал.

– И что же было потом?

– А потом я, по счастью, твою бабку встретил…

– Хочешь сказать, клин клином вышибают? Боюсь, не про меня.

– Это почему?

– Да вот. Полюбил.

– Ну а раз так, то и такому горю как твое, помочь можно. Мир-то не нами придуман, а и до нас люди жили, и любили, и страдали. И боролись за свое счастье, возвращая любимых, если надо.

– То есть ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что давно пора тебя с тем старичком познакомить, про которого я тебе в лесу рассказывал. Он тебе и по учебе поможет, и по жизни…

Заинтриговал. Глаза юноши загорелись. Он в очередной раз убедился, что кладезь народной мудрости – самое дорогое из всех наших богатств, и беречь его надо как зеницу ока.

Глава вторая – О том, что нет худа без добра

Когда входишь в здешний, тамбовский, лес, кажется, что вот он – весь на просвет. Одно дерево, за ним – другое, третье, едва ли не стройными рядами, но уж точно из виду не потеряешь ни спутника, ни дичь. Однако, стоит углубиться в него метров на 50—100, как уже оторопь берет, назад посмотришь – глухомань, а впереди – темень. И только поднимешь голову высоко, в самые кроны вековых сосен и елей, и так солнце увидишь…

Никита и Николай Степанович пробирались через глухой валежник. Сучья трещали у них под ногами, а Никита только и молил Бога, что о том, чтобы скорее добраться до избушки старичка, который живет в лесу и, по словам деда, является для него сейчас спасительной соломинкой.

– Слушай, дед. Да здесь словно и нога человека не ступала. Пойдешь – заблудишься, и вообще век не вылезешь. А он-то, старичок этот, как выходит?

– Велимудр-то? А на что ему? Живет натуральным хозяйством да собирательством, раз в полгода-в год выберется за кормом для скота, и живет себе. Да и потом старый он, пути – дорожки такие знает, какие нам с тобой во сне не снились. Ночью пьяный пойдет, а не заплутает – ноги сами приведут.

– Говоришь, давно живет?

– Точно тебе говорю, больше ста лет. Он и восстание твое видел, сам в нем будто бы участвовал.

– Так он, должно быть, дряхлый совсем.

– Ну как же! Побегаешь ты с ним на перегонки!

– Слушай, а как он второму-то горю моему помочь сможет? – не унимался въедливый и дотошный внук.

– А вот это ты сам у него спросишь…

С этими словами дед, словно в сказке, раздвинул руками какие-то густые заросли – и взору Никиты открылась удивительная картина. Посреди чащи леса стояла поляна, вырубленная и очищенная от деревьев и валежника. На ней стоял дом – добротный крестьянский сруб, обнесенный частоколом (непонятно, от кого, соседей-то ведь не было), за ним паслась скотина, несколько коров да коз, виднелись на заднем дворе какие-то невысокие сараи. Калитка была, все, как положено – хотя, по рассказам деда, гостей здесь не ждали.

Никита и Николай Степанович вошли в калитку и направились к дому, как вдруг сзади их кто-то окликнул. Это был хозяин.

– Николай?

– А, Велимудр, здравствуй. Вот, видишь, внука к тебе привел.

– Вижу, что ты не один, – Никита рассмотрел хозяина. На вид ему было не больше 70-ти, он был еще весьма бодр и вообще живчик. Должно быть, дед что-то напутал или приукрасил, а может, просто тал заложником слухов, какие всегда ходят на селе особенно про тех, кто держится на отдальке.

– Меня Никита зовут, – протянул студент руку хозяину лесного подворья. Рукопожатие его было не по годам крепким – какие там сто лет?!

– У меня много имен, а вот здесь кличут Велимудром. Тоже можешь так меня называть. В общем, повелось как-то, а я и не возражаю, – «А старичок дружелюбен».

– А правду говорят, что Вам за сотню лет?

– Святая правда, – перекрестился старик. – 105 лет. Я еще и войну крестьянскую 1920 года помню. Правда, мальчишкой совсем был, а вот видишь, помню…

– Однако, рукопожатие-то у Вас не по годам.

– Так это цивилизация из нас раньше времени стариков делает. А ежели от нее поодаль держаться, то и все хорошо будет. И бодрость сохранится, и сила. И здоровье. Да вы проходите в избу-то, гости дорогие, чего ж я вас на пороге-то держу?

Прошли в избу. Внутри все как в классических русских сказках, все по «Домострою». Печка ручной кладки, скамья вдоль нее, большой деревянный стол, полати. Крынка и чашка на столе, покрытом скатертью. Ни малейших следов пребывания цивилизации —ни телевизора, ни радио.

– Как же Вы живете? Без связи с внешним миром?

– Живу и не жалуюсь, – только посмеивался старичок. – И вам то же советую делать, если до моих годков дотянуть хотите. Ну, допросили? А теперь рассказывайте, что вас привело в такой час? – на дворе был уже вечер, когда гости нагрянули к деревенскому отшельнику.

– Да вот, – Николай Степанович показал рукой на внука. – Мается, сердечный.

– Чем это?

– Любовной лихорадкой.