Быр-наш! Политический памфлет

– Хорошо, я покурю на улице. Когда приедет, позовешь меня.

– Слушаюсь…

Ждать однако же и впрямь пришлось недолго. Краснов был так увлечен своими мыслями о сорвавшейся встрече с великим князем, что и впрямь было для него известием не из приятных, и потому не заметил прибытия генеральской свиты и его самого. Обернулся он только на окрик адъютанта – поручика.

– Господин генерал Краснов! Густав Карлович ждет Вас!

– Густав Карлович… Черт те что… Швед – русский генерал, – пробормотал Краснов себе под нос, выбросил сигарету и вернулся в шатер. Зайдя за ширму, отделявшую адъютанта от приемной Маннергейма, он обмер. Перед ним сидел, облаченный в полное парадное обмундирование императорской армии… чернокожий.[5 - 28 сентября 2012 года в Хельсинки в рамках кинофестиваля «Любовь и Анархия» (Rakkautta & Anarkiaa) состоялась премьера фильма «Маршал Финляндии» (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%88%D0%B0%D0%BB_%D0%A4%D0%B8%D0%BD%D0%BB%D1%8F%D0%BD%D0%B4%D0%B8%D0%B8_(%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BC)), повествующего о личной жизни и любовных связях Маннергейма. Общественную дискуссию вызвал факт исполнения главной роли кенийским чернокожим актёромТэлли Савалосом Отиэно (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%82%D0%B8%D1%8D%D0%BD%D0%BE,_%D0%A2%D1%8D%D0%BB%D0%BB%D0%B8).]

– Господин генерал Краснов? – не поднимая головы от бумаг, разложенных на столе, спросил генерал.

– Так точно-с, – все еще не до конца веря своим глазам, отрапортовал казак.

– Весьма польщен. Меня зовут Густав Карлович. Однако, Ваша непунктуальность расстроила не только меня, но и великого князя.

Краснов молчал, не в силах вымолвить ни слова.

Именно таким предстал маршал Маннергейм перед генералом Красновым. Таким же увидели его кинозрители в фильме 2012 года «Маршал Финляндии»

– Однако, отчего Вы молчите? Что мне передать Михаилу Александровичу при следующей встрече?

– Передайте ему мои извинения. И сами примите их. Густав Карлович.

– Так-то лучше, – собеседник поднял голову от стола и, приветливо и радушно улыбаясь, пожал руку Петру Николаевичу.

– С чем же великий князь пожаловали в ставку?

– Нам приказано усилить оборону у деревни Зазулинце. Получены разведданные о том, что завтра – послезавтра состоится атака на деревню со стороны Днестра. Необходимо предупредить вылазку.

– Какова численность?

– Атаковать будет одна бригада. Мы ударим по ним тремя, тем самым надолго отбив у немцев желание повторять вылазки.

– Но где взять столько личного состава?

– Одна ваша казачья бригада и две «дикие» бригады из хозяйства Хан-Нахичеванского не позднее сегодняшнего вечера также поступят в Ваше распоряжение.

– Отлично-с. Когда прикажете расквартировываться и где?

– Южный берег Днестра, где ставка Половцева. Делать это можете хоть сейчас, к вечеру бригады Хан-Нахичеванского подтянутся к Вам.

– Слушаюсь. Разрешите идти?

– Идите. И помните, что сейчас на Вас смотрит вся империя.

Прискакав в ставку Половцева, Краснов не скрывал скептического настроя.

– Здорово ночевали!

– Здоров! Как съездил? – Половцев был в простой рубахе и казачьих штанах – на заднем дворе ставки рубил дрова.

– Весьма и весьма, – выкуривая одну сигарету за другой, отвечал Краснов.

– Да что с тобой?

– Ты знаешь, кто энтот Маннергейм?

– Кто?

– Негра черный.

– Да ну тебя!

– Вот тебе и ну… Захожу значит в ставку, он там при полном обмундировании, ну весь как есть такой генерал не хуже моего, а с лица – чистый африканец!

– Ну и дела! Ну слушал я про него всякое разное, но чтобы такое…

– Вот и я думаю. Не верю я ему. И приказов выполнять его не стану.

– А ну как трибунал?

– Пущай. Пущай лучше трибунал, чем русской землей по приказу арапа черного торговать!

– Твердо решил?

– Тверже некуда. Сегодня прибудут бригады Хан-Нахичеванского – пои их, корми, расквартировывай, а ни о каком наступлении пусть и не думают. Сдадим Зазулинце и черт с ней, зато солдатики мои целее будут!

– Ну гляди, Петр Николаич, твоя голова!..

Половцев в своих опасениях относительно судьбы генерала оказался прав – если бы Краснов успел на утреннюю встречу с великим князем Михаилом Александровичем, то повел бы себя иначе. Как и обещал Маннергейм, вечером бригады Хан-Нахичеванского прибыли в расположение ставки, а завтрашним вечером немецкие войска захватили Зазулинце без единого выстрела. Краснов сумел сэкономить личный состав, но своим бездействием подорвал оборону Юго-Западного фронта, чем вызвал лютый гнев великого князя. Неделю спустя Михаил Александрович вызвал его и Маннергейма к себе в ставку, в Ростов.

– Как прикажете это понимать? – гремел князь, озаряя своды колонного зала своим резким баритоном. – Бригады Хан-Нахичеванского преодолели такое расстояние, присоединились к Вашим войскам, а Вы своим бездействием практически лишили нас форпоста на Днепре! Что это как не предательство и саботаж? А?

Маннергейм вел себя не в пример достойнее, чем Краснов, и вызывал своим поведением его раскаяние и угрызения совести. Выслушивая попреки и оскорбления великого князя, он стоял, потупив взор, лишь изредка бросая в ответ дежурное «виноват», и ни разу не сложив на других ответственность за потерю участка фронта.

– Позвольте, Ваше Высокоблагородие! – вмешался наконец Краснов.

– Не позволю! Я разговариваю с Вашим командующим…

– Однако же, Вы обвиняете его в том, в чем нет никакой его вины!

– А именно?

– Я своим собственным приказом запретил подконтрольным мне бригадам наступать южнее Днестра.

В воздухе повисло напряженное молчание.

– Вы?! Вы хоть понимаете, что Вы говорите?