Картина преступления

Кресло и в самом деле подпирало дверную ручку.

– Зачем? Ты можешь сказать мне хотя бы, для чего ты забралась ко мне ночью?

– Хотела видеть тебя. Но не хотела с тобой говорить, поэтому дождалась, пока ты уснешь. – Она словно объясняла что-то идиоту. – Что в этом такого трудного для понимания?

– Ладно тебе, чокнутая, – сказал я, но в моем голосе послышалось напряжение.

Она говорила беспечно, но ее глаза полнились чем-то, слишком похожим на боль, и я ненавидел себя за то, что был ее причиной. Я причинял ее прямо сейчас, просто стоя там.

– Пойдем поищем твоего дядю. Возможно, он любезничает с садовником или учит соседских белок петь.

Его не было в саду. Его не было в кухне, и в холле, и в комнате, которую все, к моему ужасу, называли биллиардной из-за стола для пула.

Холодный мраморный пол холодил мои ступни, и я быстро шагал за Холмс, которая завернулась в длинный волочащийся халат пыльного цвета.

– Он мог отъехать по делу в Истберн, – предположил я, когда мы подошли к прихожей.

Холмс со вздохом указала на землю под окном.

– Конечно, не мог. Ночью шел дождь, а свежих следов шин нет. Можем спросить моего отца. Выйти из дома можно разными путями, а Леандр, должно быть, спешил. Мы не знаем всего, что он выяснил, пока был здесь. – И она пустилась дальше, на этот раз вверх по лестнице, к кабинету своего отца.

– Всего? Ты подслушивала? – спросил я, стараясь успеть за ней.

– Конечно, подслушивала. Что еще делать в этом несчастном доме?

– Ты не избегала меня? А разнюхивала?

Она подумала.

– Я могла делать и то и другое.

– А, не важно. Продолжай.

– Могу сказать, что Леандр собирал информацию, чтобы поддерживать ту личину, которую он носил в Германии. У каких картелей какие связи, малооплачиваемые художники известны своими подделками на стороне, кто был связным с другими городами, и какими. Особенно пристально он отслеживал двух фальсификаторов – Гретхен, и кого-то по имени Натаниель. – Она нахмурилась. – Хотя, может, это его дружок? Или оба? Вышло бы очаровательно.

– Холмс. Леандр? Исчезновение?

– Да. Ну, я постоянно слышала это имя через отдушину, но без контекста, так что не поняла, кем он приходился моему дяде.

– Через отдушину?

Холмс свернула за угол.

– Вентиляционная отдушина ведет из моего чулана в кабинет моего отца.

Это заставило меня вспомнить ее сверхъестественную скрипку, слышную повсюду – звук, идущий ниоткуда. Должно быть, он поднимался через пыльный воздух, когда Холмс играла в чулане. Я представил ее в гнезде из одежды, на полу, с головой, откинутой к стене, и закрытыми глазами, играющей сонату.

– И все же это не дает нам ничего такого, что нам сейчас нужно знать. Значит, мой отец.

– Холмс, – сказал я, не желая иметь дела с ее родителями без нужды. – Подожди. Он не оставил тебе записку? Ты проверяла мобильник? Он мог всё объяснить.

Нахмурившись, Холмс выудила телефон из кармана халата:

– Есть новое сообщение, – заметила она. – Пять минут назад. Незнакомый номер.

Мы остановились посреди коридора, и она включила запись.

– Лотти, со мной все в порядке, – с наигранной бодростью произнес голос Леандра, – скоро увидимся.

Она взглянула на телефон, не веря своим ушам. Потом включила запись снова: «Лотти, со мной все в порядке. Скоро увидимся».

– Это не его номер, – сказал я, глядя на экран. – Чей же?

Холмс немедленно нажала на кнопку «Ответить».

«Этот номер не обслуживается». Она попробовала еще раз. И еще раз.

Потом щелкнула по сообщению. «Лотти, со мной…» – не дав ему договорить, Холмс убрала телефон. Я слышал тихий голос в ее кармане.

– Он не называет меня так, – проговорила она. – Никогда. Мне надо увидеть отца.

В коридоре, который вел к его кабинету, портреты сердито смотрели на нас со стен. Я хотел спросить, не подслушала ли она что-нибудь еще, но тут дверь в конце коридора открылась.

– Лотти, – сказал Алистер, встав в проходе, – что ты тут делаешь?

– Ты не видел дядю Леандра? – спросила она, сплетая руки. – Он хотел взять Джейми и меня с собой в город.

Я не понимал, как можно солгать Холмсу. У меня это никогда не получалось. А вы бы справились?

По испепеляющему взгляду, который Алистер бросил на дочь, я понял, что и у вас бы не вышло.

– Он уехал ночью. Одному из его контактов в Германии стало подозрительно его долгое отсутствие. – Он рассеянно махнул рукой. – Конечно, он сказал, что тебя любит, желает тебе всего хорошего и так далее.

Послышался шорох, и отец Холмс перекрыл дверь рукой.

– Мама? – спросила Холмс, пытаясь его обойти. – Она здесь? Я думала, она в своей комнате.

– Не надо, – ответил Алистер. – Она очень плохо себя чувствует.

– Но я… – И она нырнула под его рукой в кабинет.

Больничной кровати не было. Я не видел Эмму Холмс несколько дней и думал, что она лежит в своей комнате, но она была здесь, откинувшись на софе, как будто упала на нее. Светлые пепельные волосы свисали ей на лицо, на ней был халат, как у дочери, накинутый на пижаму, измятую и мокрую. Когда я открыл рот, она подняла руку. Я взглянул на Холмс, которая остолбенела.

Этот дом не был похож на нашу квартиру, где никак не пройти в ванную, не столкнувшись с кем-нибудь еще. Здесь можно было бродить неделями и созерцать лишь мраморный пол, лестницы и невидимые кресла. Вы начинали верить, что вы одни в целом мире.

– Какие у вас планы на Рождество? – резко спросила ее мать хриплым шепотом.

– Я…