Волны, в которых мы утонули

Мы лежали на моей кровати, глядя в потолок, и слушали музыку, пока Кельвин не вбежал в мою комнату с мокрыми волосами и маффином во рту.

– Готов! – крикнул он, роняя крошки на мой ковер.

Мы с Бруксом сели, и он намотал наушники на свой айпод.

– Ладно, Магнит, я еще зайду к тебе после школы. Дам тебе послушать кое-что еще, – сказал он с улыбкой. – Помни: никаких наркотиков кроме лучших и никаких прогулов, как бы ни хотелось!

И они ушли.

Мой взгляд метнулся к часам на стене.

Я вздохнула.

До возвращения музыки оставалось еще около одиннадцати часов.

Глава 8

Мэгги

Каждый день в пять часов я в течение часа принимала ванную. Сорок пять минут я лежала в ванной и читала. Потом на десять минут я откладывала книгу в сторону и мылась. Мои пальцы сморщились, как изюминки. Я закрыла глаза и провела по рукам куском лавандового мыла. Я любила запах лаванды почти так же сильно, как гардении. Гардении были моими самыми любимыми цветами. Каждую среду папа ходил на фермерский рынок, покупал мне свежий букет и ставил его на подоконнике в моей спальне.

В первый раз, когда он принес гардении, он понял, что они понравились мне больше всего. Может быть, по тому, как приподнялись уголки моих губ, и тому, сколько раз я кивнула, вдыхая аромат, а может быть, просто потому, что он научился понимать мое молчание.

Мой отец мог сказать обо мне почти все, просто наблюдая за моими едва заметными жестами и крошечными движениями. Но он не знал, что когда я заканчивала принимать ванную, в последние пять минут, когда обжигающе горячая вода становилась холодной, я опускала голову под воду и задерживала дыхание.

В течение этих пяти минут я вспоминала, что со мной произошло. Мне было важно помнить дьявола, помнить, как он выглядел, каким он был. Если я не помнила, я начинала винить в произошедшем себя и забывала, что тем вечером я была жертвой. Когда я помнила, дышать было уже не так трудно. А под водой мне думалось лучше всего. Когда я погружалась в воду, я прощала себе любое чувство вины.

Она не может дышать.

Мое горло сжалось, как будто пальцы дьявола обвились вокруг моей шеи, а не шеи женщины.

Дьявол.

По крайней мере, в моих глазах он был сущим дьяволом.

Беги! Беги, Мэгги!

Мой разум продолжал кричать, но я стояла неподвижно, не в силах отвести взгляд от ужаса перед моими глазами.

– Мэгги!

Услышав свое имя, я вынырнула из воды и выдохнула, а потом сделала еще один глубокий вдох.

– Мэгги, к тебе пришла миссис Бун, – крикнул папа снизу. Я встала в ванне и вытащила пробку, позволив воде стекать в трубу по часовой стрелке. Мои длинные, густые светлые волосы свисали до ягодиц, а кожа была очень бледной.

Я посмотрела на часы на стене.

18:01.

Миссис Бун опаздывает. Очень опаздывает.

Много лет назад, когда она услышала о том, что со мной произошло, она сказала, что хотела бы приходить ко мне один раз в день, чтобы я могла с кем-то общаться. В глубине души мне казалось, что она каждый день приходит ко мне, чтобы самой не быть одинокой. Но я была не против. Когда одинокая душа находит такую же, они крепко держатся друг за друга, несмотря ни на что. Я еще не определилась, хорошо это или плохо. Кто-то сказал бы, что когда два одиноких человека встречаются, два минуса накладываются друг на друга и превращаются в плюс, но это не так. Казалось, что они поднимают одиночество до нового уровня, до того, в котором им нравится тонуть.

Миссис Бун часто брала с собой свою кошку, Булку, чтобы развлечь меня во время обеда. Она всегда приходила в полдень, и мы сидели в столовой и пили чай с сандвичами. Я ненавижу чай, и миссис Бун это знает, но все равно каждый день приносит его мне из местной пекарни.

– Ты молода, а значит, глупа, и поэтому не понимаешь, как замечательно на тебя действует чай. Ты поймешь, – уверяла меня она. Но этого так и не происходило. Я так и не поняла. Скорее, наоборот, с каждым разом я ненавидела его все больше и больше.

Когда она была молодой, то жила в Англии. Наверное, в этом и заключалась причина ее любви к грязному напитку. Ее муж умер много лет назад, и с тех пор она всегда мечтала вернуться в Англию. Именно из-за него она приехала в Америку. Но я поняла, что после того, как он умер, со временем у нее пропало желание возвращаться в Англию.

– Моим домом был Стэнли, – всегда говорила она о своем покойном муже. – Было неважно, где мы жили, потому что пока он был рядом, я была дома.

После того как он умер, миссис Бун все равно что стала бездомной. Когда Стэнли собрал свои вещи и отправился в плавание по загробной жизни, он забрал с собой спасительную гавань миссис Бун – биение своего сердца. Я часто задавалась вопросом, закрывала ли она когда-нибудь глаза на несколько минут и вспоминала ли эти удары сердца.

Я бы вспоминала.

– Мэгги! – крикнул папа, отвлекая меня от моих мыслей.

Я сняла со стойки огромное белое полотенце и завернулась в него. Выйдя из ванны, я подошла к зеркалу и схватила расческу. Распутывая волосы, я рассматривала свои голубые глаза, такие же, как у папы, и скулы, которые мне тоже достались от него. Маленькие веснушки на моем носу у меня были от бабушки, а длинные ресницы – от дедушки. Сколько своих предков можно было увидеть, просто глядя каждый день в зеркало? Я знала, что это невозможно, но иногда готова была поклясться, что у меня мамина улыбка и ее хмурый взгляд.

– Мэгги, – снова позвал папа. – Ты меня слышала?

Я раздумывала над тем, стоит ли мне вообще отвечать, потому что была очень раздражена тем, что миссис Бун решила, что это нормально – прийти так поздно, как будто у меня нет других дел. Она должна была прийти в полдень. У нас был запланированный график, и сегодня она его нарушила. Я даже не могла толком сказать, почему она навещает меня каждый день и почему я позволяю ей приходить на обед. Большую часть времени она вела себя более чем грубо. Она повторяла, какая я глупая и как нелепо, что я не могу сказать ни слова.

Она говорила, что я веду себя как ребенок.

Незрело.

Наверное, я продолжала общаться с ней, потому что у меня было не так много друзей. Иногда ее грубые комментарии были настолько резкими, что вызывали у меня реакцию – едва заметную усмешку, почти неприметные, тихие смешки, которые могла слышать только я. Семидесятилетняя пердунья была одной из моих лучших подруг. И моим закадычным врагом. Наши отношения были сложными, поэтому лучше всего для описания наших отношений подходило словосочетание «заклятые друзья» – враги, но друзья. Кроме того, я обожала ее кошку так же сильно, как в детстве. И она все еще ходила за мной по дому и терлась своей мягкой шерсткой о мои ноги.

– Мэгги Мэй? – снова позвал папа, на этот раз стуча в дверь ванной. – Ты меня слышала?

Я дважды стукнула по двери. Один стук значил «нет», а два – «да».

– Ну, давай не будем заставлять миссис Бун ждать, ладно? Спускайся, – сказал он.

Я хотела было стукнуть по двери один раз, чтобы показать свою дерзость, но сдержалась. Я заплела свои все еще мокрые волосы в одну гигантскую косу, перекинула через левое плечо. Я надела нижнее белье, затем натянула через голову светло-желтое платье. Схватив свою книгу с бортика ванной, я поспешила в столовую, где меня ждала моя любимая заклятая подруга.

Миссис Бун всегда была одета так, словно собиралась на встречу с королевой Елизаветой. На ее шее и пальцах всегда были украшения с драгоценными камнями, и они всегда сверкали на фоне накинутого на ее плечи искусственного меха. Она всегда лгала и говорила, что это настоящий мех, но я-то знала, что это не так. Я прочла достаточно книг про сороковые годы, чтобы понимать разницу между настоящим мехом и искусственным.

Она всегда носила платья и колготки со свитерами и туфлями на небольшом каблуке и надевала на шею Булки мерцающий разноцветный воротник в тон своему наряду.

– Невежливо заставлять пожилую женщину ждать, Мэгги Мэй, – сказала миссис Бун, постукивая пальцами по темному дубовому столу.

Невежливо заставлять девушку ждать, миссис Бун.

Я натянуто улыбнулась ей, и она недовольно приподняла бровь. Я села рядом с ней, и она пододвинула мне чашку чая.

– Это «Эрл Грей». В этот раз тебе понравится.