Грозовой перевал

Глава XXIX

Ввечеру после похорон мы с моей юной госпожой сидели в библиотеке – то скорбно (а одна из нас безнадежно) размышляли о нашей утрате, то строили догадки о мрачном будущем.

Мы как раз уговорились, что наилучшая судьба, что могла бы ждать Кэтрин, – дозволенье остаться в Усаде, хотя бы покуда жив Линтон: его бы отпустили к Кэти сюда, а я бы служила им экономкою. Надеяться на столь благоприятные обстоятельства нам представлялось чрезмерным, и однако надежды я питала и уже взбодрилась, имея в виду сохранить и дом, и место, и превыше всего мою возлюбленную молодую хозяйку, но тут слуга – один из выброшенных, но еще не отбывших, – ворвался к нам и объявил, что по двору идет «этот дьявольский Хитклифф»; не надо ли у него перед носом запереть дверь?

Мы бы не успели о сем распорядиться, даже хвати нам безумия. Он обошелся без церемоний, не постучался и о себе не объявил: он был хозяином и воспользовался хозяйской привилегией входить в дом, ни слова не сказав. Голос нашего вестового привлек Хитклиффа в библиотеку; он вошел и, жестом отослав слугу, затворил дверь.

В эту самую комнату его заводили гостем восемнадцатью годами ранее; за окном светила та же луна и простирался тот же осенний пейзаж. Мы еще не зажгли свечу, однако весь интерьер был как на ладони, вплоть до портретов на стене – роскошной головы госпожи Линтон и изящной головы ее мужа. Хитклифф приблизился к камину. Время не слишком-то перелицевало и его особу. Тот же самый человек: смуглые черты сильней осунулись и закаменели, фигура, пожалуй, отяжелела на пару стоунов, но не случилось никаких иных перемен. При виде его Кэтрин вскочила, инстинктом побуждаемая к побегу.

«Стоять! – сказал он, схватив ее за локоть. – Хватит уже, набегалась! Да и куда ты собралась? Я пришел забрать тебя домой; надеюсь, ты будешь покорной дочерью и больше не станешь подбивать моего отпрыска на непослушания. Я терялся в догадках, как его наказать, когда узнал о его пособничестве; он же что паутинка – помрет от одного щипка; но ты увидишь его и поймешь, что свое он получил! Ввечеру позавчера я свел его вниз, попросту усадил в кресло, а затем и не трогал. Услал Хэртона из дома, и мы остались наедине. Через два часа я позвал Джозефа, чтоб отнес Линтона наверх; и с тех пор мое присутствие треплет ему нервы почище призрака; мне представляется, я часто являюсь ему, хотя меня поблизости нет. Хэртон говорит, он среди ночи просыпается и час кряду вопит, призывает тебя, дабы ты его от меня защитила; нравится тебе твой драгоценный друг или нет, прийти ты должна; отныне он твоя забота, и все хлопоты о нем я уступаю тебе».

«Отчего не оставить Кэтрин здесь, – взмолилась я, – и не прислать к ней господина Линтона? Вы ненавидите обоих и по ним не заскучаете; они лишь изо дня в день станут выматывать зверскую вашу душу».

«В Усад я ищу жильца, – отвечал он, – и непременно желаю, чтобы дети были подле меня. Кроме того, эта девица должна уплатить мне за стол. После смерти Линтона я не стану холить ее и лелеять в роскоши и праздности. Ну-ка быстро собирайся; и не заставляй тебя подгонять».

«Я пойду с вами, – отвечала Кэтрин. – Кроме Линтона, мне некого в этом мире любить, и, хотя вы уж постарались, чтобы он стал ненавистен мне, а я ему, вы не заставите нас ненавидеть друг друга. И я не дозволю вам мучить его при мне, и я не дозволю вам меня запугать!»

«Хвастливая же ты вояка, – отвечал Хитклифф. – Но ты мне маловато нравишься – его я мучить не буду, все радости мучений до последнего дня станут доставаться тебе. Это не я сделаю его тебе ненавистным, но его собственный приятный нрав. Он исходит желчью от твоего дезертирства и оного последствий; не жди признательности за свою благородную верность. Я подслушал, как он в красках живописал Цилле сладостную картину того, что бы свершил, будь он силен, как я; склонность у него имеется, а слабость заострит его ум в поисках замены силе».

«Я знаю, что характер у него дурной, – сказала Кэтрин. – Он же ваш сын. Но я рада, что я лучше его и умею прощать; и я знаю, что он любит меня, а посему люблю его.Вас же, господин Хитклифф, никто не любит; сколь жестоко вы нас ни терзайте, мы отмщены, ибо знаем, что бессердечие ваше проистекает из великого вашего несчастья. Вы ведь несчастны, не так ли? Одиноки, как дьявол, и равно завистливы? Вас не любит никто – никто не заплачет о вас, когда вы умрете! Я бы с вами судьбою не поменялась!»

Говорила Кэтрин с неким угрюмым ликованьем: похоже, она решила проникнуться духом будущей своей семьи и извлечь удовольствие из горестей своих недругов.

«Ты и о своей судьбе пожалеешь сию же секунду, – пообещал ей свекор, – если постоишь тут еще хоть минуту. Пошла вон, ведьма, собирай вещи!»

Она презрительно удалилась. В ее отсутствие я взмолилась о месте Циллы в Громотевичной Горе и предложила уступить свое место ей; но Хитклифф не соглашался ни за что на свете. Велел мне помолчать; а затем впервые дозволил себе глазами обвести библиотеку и посмотреть на портреты. Вглядевшись в лицо госпожи Линтон, он промолвил: «Это я заберу домой. Не потому, что мне нужно, но… – Он резко отвернулся к камину и продолжал, лицом изобразив то, что за неимением лучшего слова я вынуждена назвать улыбкой: – Я расскажу тебе, что сделал вчера! Велел ризничему, что копал яму Линтону, убрать землю с ее гроба и снял крышку. Думал было, что навеки там и останусь: когда вновь увидел ее лицо – это по-прежнему ее лицо! – ризничий едва привел меня в разум; да только он сказал, что лицо переменится, если его станет обдувать воздух, и посему я отломил одну стенку у гроба и поставил на место; и не со стороны Линтона, будь он проклят! Его лучше бы свинцом залили. И я уплатил ризничему, чтобы он убрал эту стенку, когда лягу в землю я, и мою тоже отломил; вот как я все устрою, и когда Линтон до нас доберется, он и не поймет, кто из нас кто!»

«Злой вы человек, господин Хитклифф! – возмутилась я. – И вы не постыдились тревожить мертвых?»

«Я никого не потревожил, Нелли, – отвечал он, – зато отчасти успокоился сам. Мне теперь сильно полегчает; а тебе проще будет удержать меня под землею, когда я туда доберусь. Потревожить ее? Нет! Это она тревожила меня восемнадцать лет ночью и днем… неустанно… беспощадно… до вчерашнего вечера; но вечор меня осенил покой. Мне грезилось, будто я сплю последним сном подле этой спящей, будто сердце мое замерло, а похолодевшая щека прижимается к ее щеке».

«А кабы она растворилась в земле, а то и чего похуже, что бы грезилось вам тогда?» – спросила я.

«Что я растворился с нею вместе и стал еще счастливее! – сказал он. – Полагаешь, я страшусь перемен такого сорта? Я ждал подобного преображенья, когда снял крышку, но мне отраднее, что оно не случится, пока я его с нею не разделю. И кроме того, не узри я воочию ее бесстрастных черт, едва ли меня оставило бы это странное чувство. Началось диковинно. Ты же помнишь, после ее смерти я обезумел; нескончаемо, с зари до заката я молился о том, чтоб дух ее вернулся ко мне! Я очень верю в призраков; я питаю убежденье, что они могут обитать средь нас – и обитают! В день, когда ее похоронили, начался снегопад. Ввечеру я отправился на церковный двор. Пурга поднялась, точно возвратилась зима, – все вокруг было пустынно. Я не страшился, что ее безмозглый муж в такой поздний час приковыляет в долину; а больше никому туда было не надо. Будучи один и сознавая, что нас разделяют лишь два ярда рыхлой земли, я сказал себе: “Я вновь заключу ее в объятья! Пусть она холодна – я скажу себе, что это северный ветер холодитменя; пусть она бездвижна – это она спит”. Я принес лопату из сарая и принялся трудиться изо всех своих сил… лопата оцарапала гроб; я рухнул на колени и взялся работать руками; затрещало дерево, уступая мне гвозди; я уже почти обрел желаемое, но тут сверху, у края могилы, кто-то будто вздохнул и склонился надо мною. “Только бы мне это снять, – пробормотал я. – Хорошо бы нас обоих забросали землею!” – И я еще отчаяннее рванул крышку. Вновь раздался вздох, у самого моего уха. Я почувствовал, как моросливый ветер обернулся теплым дыханьем. Я знал, что поблизости нет никого живого из плоти и крови; но с определенностью… так чуешь приближенье матерьяльного тела во тьме, хоть разглядеть и не можешь, – вот с такой же определенностью я почуял, что Кэти со мной – не подо мною, но на земле. Внезапное облегченье излилось из сердца моего во все члены. Я оставил мучительные свои труды и мигом утешился – не передать словами, какое это было утешенье. Призрак ее был подле меня; он пребывал рядом, пока я вновь закапывал могилу, а затем отвел меня домой. Смейся, если угодно, но я был уверен, что дома встречу ее. Я был уверен, что она со мною; я не мог удержаться и с нею говорил. Добравшись до Громотевичной Горы, я рьяно кинулся к двери. Дверь была заперта; помнится, этот проклятый Эрншо и моя супруга не пускали меня внутрь. Помню, как я задержался, дабы избить его до потери дыхания, а затем поспешил наверх, к себе в спальню и к Кэти. Я нетерпеливо озирался – я чуял, что она подле меня, – я почти видел ее, и однако не видел! Я чуть не изошел кровавым по́том в тоскливых своих мученьях – в пылу моей мольбы хоть мельком, разок ее увидать! Она мне так и не явилась. Оказалась дьяволицей, коей нередко оборачивалась при жизни! И с той самой поры, то сильнее, то слабее терзаем я этой невыносимой пыткой! Инфернальной пыткой! и нервы мои так натянуты, что, не будь они подобны струнам, истрепались бы, как у Линтона. Я сидел дома с Хэртоном, и мне чудилось, будто стоит выйти – и я повстречаю ее; я бродил по пустошам и воображал, будто вернусь домой – и там будет она. Уходя из дома, я торопился назад; она должна быть где-то в Громотевичной Горе, в этом я был убежден! Я ночевал в ее спальне – и глаз не мог сомкнуть, ибо едва я их смыкал, она то была за окном, то отодвигала панели, то входила в комнату, то даже клала прелестную головку на свою детскую подушку, и я просто обязан был открыть глаза и посмотреть. И так я открывал их и закрывал сотню раз за ночь – и всякий раз бывал разочарован! Какая мука! Нередко я стонал вслух – этот старый негодяй Джозеф, несомненно, уверился, будто нутро мое грызет совесть. Теперь же, увидев ее, я успокоился… чуть-чуть. Странная манера убивать – не по кусочкам, но неизмеримо малыми долями, с волосок, восемнадцать лет напрасно дразнить меня фантомом надежды!»

Господин Хитклифф умолк и отер лицо; волосы облепили его лоб, взмокнув от пота; глаза неподвижно вперились в красные угли в камине, брови не насупились, но изогнулись, отчего угрюмость рассеялась, сменившись странной гримасою тревоги и болезненной тяги к единственному предмету, что его занимал. Он лишь отчасти обращался ко мне, посему я хранила молчание. И мне его речи совсем не понравились! Спустя некоторое время он вновь задумчиво взглянул на портрет, снял его и прислонил к дивану, дабы лучше было видно; покуда он так себя развлекал, возвратилась Кэтрин и объявила, что будет готова, едва оседлают ее пони.

«Завтра пришли его в Громотевичную Гору, – велел Хитклифф мне, а затем, обернувшись к Кэтрин, прибавил: – Обойдешься без пони; вечер ясный, а в Громотевичной Горе никакие пони тебе не понадобятся; куда ни соберешься, дойдешь своими ногами. Шагай».

«До свиданья, Эллен!» – прошептала моя милая маленькая хозяйка.

Она поцеловала меня, и губы ее были холодны как лед.

«Приходи со мною повидаться, Эллен; не забудь».

«Будьте любезны ничего подобного не делать, госпожа Дин! – сказал ее новоиспеченный отец. – Если я пожелаю с вами побеседовать, приду сюда сам. Нечего шнырять у меня в доме!»

Он жестом велел Кэтрин идти первой, и она подчинилась, через плечо бросив взгляд, вонзившийся мне прямо в сердце. Я смотрела из окна, как они идут по саду. Хитклифф сунул ее руку себе под локоть, хотя Кэти, по видимости, против этого поначалу возражала; торопливыми шагами он увлек ее на аллею, и деревья оной скрыли от взгляда их обоих.

Глава XXX

Раз я навестила Громотевичную Гору, но Кэтрин не видала с самого ее ухода: когда пришла и справилась о ней, Джозеф придержал дверь и меня не впустил. Он сказал, что госпожа Линтон Хитклифф «недугует», а хозяина дома нет. Кое-что об их укладе мне рассказывала Цилла – иначе я и не знала бы толком, кто там мертв, а кто жив. По словам ее я догадалась, что Кэтрин она почитает зазнайкой и симпатии к ней не питает. Моя молодая хозяйка, едва поселившись в доме, просила у Циллы помощи; однако господин Хитклифф велел служанке заниматься своими делами, а его невестка пускай справляется как хочет, и Цилла с охотою подчинилась, ибо женщина она недалекая и себялюбивая. Кэтрин по-детски досадовала на эдакое пренебреженье, платила за него презрением и тем самым верно внесла мою соглядницу в число своих врагов – все одно что нанесла ей лично великую обиду. Я долго беседовала с Циллой месяца полтора назад, незадолго до вашего приезда – мы с нею повстречались на пустошах; и вот что она мне поведала.

«Поперву, – сказала она, – как пришла в Громотевичну Гору, оспожа Хитклифф кинулася наверх, аж доброго вечера не сказала ни мне, ни Джозефу, заперлася у Линтона в комнате и сидела там сиднем до утра. Опосля, как хозяйн с Эрншо фриштыкали, она спустилася в дом и говорит, вся трепыхаяся, нельзя ль, дескать, послать за доктором? кузен ее оченно болен.

“Сами знаем! – ответил Хитклифф, – но жизнь его не стоит ни фартинга, и я ни фартинга на него не потрачу”.

“Но я не знаю, что делать, – сказала она, – а если мне никто не поможет, он умрет!”

“Поди отсюда прочь, – закричал хозяйн, – и чтоб я о нем ни слова больше не слышал! Здесь никого не волнует, что с ним станется; тебя волнует – поиграй в сиделку, а не волнует – запри его и оставь”.

Тогда она взялася донимать меня, а я ей сказала, что возни с докучником мне уже предовольно; всякому своя канитель, и оспожа пущай ходит за Линтоном: осподин Хитклифф велел мне енти труды оставить ей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Аллюзия на: Мф. 8:28–33. –Здесь и далее прим. переводчика.

2

Названия благочестивых трудов – цитата из Еф. 6:17 и аллюзия на Мф. 7:13 соответственно.

3

Аллюзия на Мф. 18:22.

4

Ин. 19:5.

5

Пс. 149:9.

6

Вполголоса (ит.).

7

Местные (лат.).

8

Милон Кротонский – греческий атлет VI в. до н. э., великий силач; в старости попытался руками разорвать надвое дубовый пень, не поддававшийся топорам, но сам застрял в нем, и его растерзали дикие звери.

9

Изабелла цитирует комедию «Любовь за любовь» (Love for Love, 1695) английского драматурга периода Реставрации Уильяма Конгрива.

10

Хитклифф цитирует аллегорический роман английского писателя и проповедника Джона Баньяна «Путешествие пилигрима в Небесную страну» (The Pilgrim's Progress from This World, to That Which Is to Come, 1678), пер. Ю. Засецкой.