Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Габриэль Тард – альтернативный предшественник альтернативной социологии

Габриэль Тард (1843–1904) был судьей, а затем криминалистом-самоучкой, стал предшественником Бергсона в Коллеж де Франс. Несколько цитат дадут нам представление о сильном контрасте между двумя линиями мысли. Вот тардовское определение общества:

Но это значит, что каждая вещь – общество и все вещи – общества. И примечательно, что наука благодаря логической последовательности своих первых шагов стремится странным образом обобщить понятие общества. Она ведет речь о сообществах клеток, а почему не атомов? Не говоря уже о сообществах звезд, солнечных систем. Похоже, что все науки обречены стать ветвями социологии [Tarde, 1999, p. 58].

Что самое интересное, Тард много лет был главой статистического института и всегда доверял и монографиям, и статистическим данным, но не соглашался с Дюркгеймом по поводу типа количественной социологии, которого надо придерживаться.

Обобщая учение Лейбница о монадах, но без Бога, проекты Тарда переворачивают отношение между «микро» и «макро»:

Во множестве форм, хотя и в уменьшенном масштабе, всегда проявляется одна и та же ошибка: ложная уверенность в том, что увидеть постепенное нарастание регулярности, порядка и логики в социальных феноменах мы можем только при условии, что уйдем прочь от деталей, которые по сути своей иррегулярны, и поднимемся достаточно высоко, чтобы достигнуть панорамного обзора, предоставляющего общее впечатление; что источник и основание всякой социальной координации – это некий общий факт, от которого она постепенно нисходит к частным фактам, хотя всегда теряя в силе; короче говоря, что действует человек, но управляет им закон эволюции. Я придерживаюсь в известном смысле противоположного [Tarde, 1899/2000, p. 75].

Это объясняет его резкое противостояние Дюркгейму, бывшему на поколение младше Тарда:

Эта концепция – почти полная противоположность представлениям однолинейных эволюционистов и г-на Дюркгейма. Вместо того чтобы все объяснять предполагаемым верховенством закона эволюции, заставляющего коллективные феномены бесконечно воспроизводиться и повторяться в определенном порядке, вместо того чтобы объяснять меньшие факты через большие, а часть через целое, я объясняю общие сходства, присущие целому, сосредоточением вместе мельчайших элементарных актов. Я объясняю большее через меньшее, а целое – через часть. Этот способ рассмотрения явлений предназначен для того, чтобы произвести в социологии переворот, аналогичный тому, который в математике произвело введение исчисления бесконечно малых [Tarde, 1899/2000, p. 35].

Причина того, почему Тард может считаться ранним предшественником АСТ, в том, что для него лучший пример социальной связи всегда является история и социология науки:

Что касается структуры науки – вероятно, самого впечатляющего из человеческих предприятий, – то здесь невозможны вопросы. Она строилась в полном свете истории, и мы можем проследить ее развитие почти с самого начала и до наших дней… Всё здесь берет начало в единичном, не только материалы, но и общий план целого, и наброски деталей. Всё, включая и то, чем теперь прониклись все образованные умы и чему учат даже в начальной школе, начиналось как тайна некоего единственного ума. Из него маленький огонек, слабый и мерцающий, испускал свои лучи – сначала лишь в узких пределах, – и даже встречая множество препятствий, он становился все ярче по мере своего распространения, пока, наконец, не превращался в ослепительный свет. Тогда, если кажется вполне очевидным, что наука строилась именно так, не менее верно и то, что создание любой догмы, правового кодекса, формы правления или экономического режима шло тем же путем; и если и возможно какое-то сомнение в отношении языка и этики, поскольку темнота происхождения и медленность изменения скрывают их от наблюдения на протяжении большего времени их существования, то разве не высока вероятность того, что их эволюция шла тем же путем? [Tarde, 1899/2000, p. 84–85].

Сущности, с которыми имеет дело Тард, – не люди, а новшества, кванты изменений, живущие своей собственной жизнью:

Вот почему всякий социальный продукт, обладая четкими характеристиками, – будь то промышленное изделие, стихи, формула, политическая идея, возникшая в какой-то момент где-то в углу мозга, мечты Александра Македонского о завоевании мира, – стремится умножить себя в тысячах и миллионах копий всюду, где есть человеческие существа, и никогда не остановится, разве что если его поставит под сомнение какой-нибудь конкурирующий продукт, столь же амбициозный, как и он сам [Tarde, 1895/1999, p. 96].

С точки зрения АСТ полезнее всего то, что Тард не заставляет социальную науку рвать с философией или даже с метафизикой:

Существовать – значит отличаться; различие в определенном смысле является сущностным аспектом вещей, – то, что в них наиболее общего и что делает их наиболее отличными друг от друга. Нужно исходить из различия и воздерживаться от попыток его объяснить, особенно беря за отправной пункт тождество, как ошибочно поступают столь многие. Ибо тождество – это минимум различия и, следовательно, его вид (и при этом весьма редкий), подобно тому как покой есть вид движения, а окружность – вид эллипса. Исходить из первоначального тождества – это значит полагать в истоке некую удивительную и малоправдоподобную сингулярность, или иначе, темную тайну единственного простого сущего, впоследствии разделившегося без особых на то причин [Tarde, 1895/1999, p. 73].

Эта книга о том, как применить АСТ к пересборке социальных связей. Она разделена на три части в соответствии с тремя обязательствами, соединенными «социологией социального» воедино по причинам, которые уже не могут служить оправданием:

Как развернуть все множество разногласий по поводу ассоциаций, не сводя заранее социальное к особой области?

Как сделать полностью прослеживаемыми средства, позволяющие акторам стабилизировать эти разногласия?

Посредством каких процедур можно осуществить пересборку социального не как общества, а как коллектива?

В первой части я покажу, почему мы не должны заранее ограничивать категорию существ, населяющих социальный мир. Социальные науки стали слишком робкими в развертывании очевидной сложности ассоциаций, с которыми они сталкиваются[14 - В этой книге я оставляю в стороне проблему количественной социологии – не потому, что больше доверяю качественным данным, а потому, что само определение, какое количество принимать в расчет, поставлена на карту в различных определениях того социального направления, которому я здесь намереваюсь следовать.]. Я покажу, что можно, так сказать, кормиться разногласиями, и научу, как стать хорошим релятивистом. Это необходимая подготовка перед рискованной высадкой на новую территорию. Во второй части я продемонстрирую, как можно сделать прослеживаемыми социальные связи, описывая уже сделанную работу по стабилизации разногласий, выявленных в первой части. Заимствуя метафору из картографии, я мог бы сказать, что АСТ пытается изобразить социальный мир плоским, чтобы сделать отчетливо видимым установление всякой новой связи. Наконец, в заключение я покажу, почему задача сборки коллектива стоит того, чтобы ею заниматься, но только после того, как мы откажемся от ярлыков «общество» и «социальное объяснение». Если верно, что понимание общества, предложенное «социологами социального», было, прежде всего, способом обеспечить гражданское согласие в эпоху модернизации[15 - Первое употребление слов «социология» и «социальные науки» мы встречаем в известном памфлете «Что такое третье сословие?» Эмманюэля Жозефа Сийеса (1748–1836), где они используются для обозначения объединения всех «камеральных наук» в искусстве управления; см.: Audren F. Les juristes et les sociologues.], то какого рода коллективную жизнь и какого рода знание должны собирать «социологи ассоциаций», когда модернизация поставлена под сомнение, а задача поиска способов коллективного существования стоит острее, чем когда-либо?

Эта книга чем-то похожа на путеводитель по местности, одновременно и совершенно банальной – это всего лишь социальный мир, к которому мы привыкли, – и абсолютно экзотической: нам надо научиться останавливаться на каждом шагу. Если порядочные ученые не находят достойным сравнение введения в науку с путеводителем, пусть будут любезны вспомнить, что «куда пойти» и «какие достопримечательности тут надо посмотреть» – это всего лишь способ высказать на простом языке то, что обычно называют помпезным греческим словом «метод» или, еще хуже, «методология». Преимущество путеводителя перед «методологическим дискурсом» в том, что первый нельзя спутать с территорией, которую он всего лишь описывает. Путеводителем можно пользоваться, а можно его забыть, положить в багажник, заляпать жиром и кофе, весь исчеркать, вырвать из него страницы, чтобы развести огонь под барбекю. Короче говоря, путеводитель предлагает, а не навязывает себя читателю. Это не книга на кофейном столике, предлагающая глянцевые пейзажи глазам приезжего, слишком ленивого, чтобы путешествовать. Она предназначена практикам как пособие, которое поможет им найти нужные ориентиры, раз уж они забрели на эту территорию. Для всех прочих, боюсь, она останется совершенно непонятной, ибо социальные связи, которые нужно прослеживать, никогда не будут похожи на те, прослеживать которые их научили.

Часть первая

Как развернуть разногласия по поводу социального мира

I. Введение в первую часть: учимся кормиться разногласиями

Как и все науки, социология начинается с удивления. Смятение может выражаться по-разному, но парадоксальное присутствие чего-то невидимого и в то же время осязаемого, само собой разумеющегося и поразительного, повседневного и обескураживающе неуловимого всегда вызывает страстное стремление укротить дикую бестию социального. «Мы живем в группах, которые выглядят прочно устоявшимися, но почему они так быстро изменяются?» «Нас заставляют действовать другие, не контролируемые нами силы, вроде бы очевидные и вполне посюсторонние». «На нас всех давит что-то невидимое, – оно крепче стали и при этом невероятно пластично». «Существуют силы, до странности похожие на те, что изучают ученые-естественники, и при этом совершенно другие». «Эта загадочная смесь упрямого сопротивления и извращенной сложности кажется широко открытой для исследования, и все же бросает вызов любому исследованию». Трудно найти социолога, которого не потрясли бы одно или несколько из этих приводящих в замешательство высказываний. Разве эти головоломки – не источник нашего libido sciendi? Что заставляет нас вкладывать столько энергии в попытки их разгадать?

Однако имеется нарастающая дистанция между тем, что вызывает эти следующие друг за другом потрясения, и решениями, разработанными для их объяснения. В этой части работы я собираюсь показать, что, несмотря на правильность исходных интуиций социологии, решения, вытекающие из урезанного понимания социального, так или иначе ухудшают то, что было в них научного и продуктивного. Вот почему я хочу заново рассмотреть каждый из этого ряда вопросов и подвергнуть их анализу, чтобы мы могли обновить свои представления о том, что такое ассоциация.

Верный релятивистским принципам, я вместо того, чтобы делить социальную сферу, – как это обычно делается в большинстве учебников социологии, превращая ее в перечень акторов, методов и областей, уже изначально рассматривающихся как элементы социального мира, построил первую часть этой книги как типологию разногласий по поводу того, из чего состоит этот мир. Я полагаю, что можно опереться на базовые интуиции социальных наук, выделив пять главных неопределенностей:[16 - Я выбрал слово «неопределенности» – слабая аллюзия на «принцип неопределенности», потому что все еще невозможно понять, укоренена ли неопределенность в наблюдателе или же в самом наблюдаемом феномене. Как мы увидим, дело вовсе не в том, что исследователь знает то, чего не знают акторы, или что акторы знают то, что неведомо наблюдателю. Именно поэтому социальное нуждается в пересборке.]

• природы групп: у акторов есть много противоречащих друг другу способов обрести идентичность;

• природы действий: как представляется, в ход любого действия вторгается множество различных агентов, изменяющих его первоначальные цели;

• природы объектов: по-видимому, категория агентов, участвующих во взаимодействии, должна оставаться открытой;

• природы фактов: отношения естественных наук с остальным обществом порождают непрекращающиеся дискуссии;

• и, наконец, неопределенность типа исследований, осуществляемых под названием науки о социальном, поскольку никогда не ясно, в каком именно смысле социальные науки можно называть эмпирическими.

Столь невероятной АСТ сделало то, что прежде, чем куда-нибудь двинуться, приходится громоздить эти пять неопределенностей друг на друга (при этом каждая следующая делает предыдущую еще загадочнее), пока не будет восстановлен здравый смысл – но только в конце. Большинству потребителей АСТ до сих пор не хватало терпения ждать, и я не могу упрекать их за это[17 - Для читателей, интересующихся преимущественно исследованиями науки, возможно, лучше прочесть сначала главу IV, а затем поглощать остальные источники неопределенности один за другим. Для тех, кто лучше знаком с АСТ, может быть, легче будет начать с интерлюдии.].

Читатель обнаружит здесь ряд замысловатых инструкций, делающих перемещение еще более дорогостоящим и затруднительным. Причина этого в том, что я хочу сломать привычку связывать понятия «общество», «социальный фактор» и «социальное объяснение» с внезапным ускорением описания. Произнося слова «общество», «власть», «структура» и «контекст», социологи социального обычно мчатся напролом, соединяя большие массивы жизни и истории, мобилизуя гигантские мощности, вскрывая фундаментальные структуры, проявляющиеся из запутанных взаимодействий, видя повсюду в современных ситуациях новые примеры хорошо известных типов, обнаруживая за сценой тайные силы, дергающие за ниточки. Не то чтобы они были неправы, – прежние социальные отношения на самом деле «упакованы» так, что, казалось бы, обеспечивают готовое объяснение многих загадочных предметов. Но пришло время гораздо ближе присмотреться к типу собранных таким образом структур и к тому, как именно они соединяются друг с другом.

Если вам захочется найти новых неожиданных акторов, появившихся совсем недавно и еще не ставших членами «общества» bona fide, то придется отправиться в путешествие, и с совсем другим снаряжением. Как мы увидим, разница между двумя употреблениями слова «социальный» так же велика, как между уроками вождения по уже существующей дороге и движением первопроходца по ухабистой местности, где дорога проектируется вопреки желанию многочисленных местных сообществ[18 - Один читатель, задавая вопрос, в каком смысле наша теория социального может быть согласована с «конвенциальной социологией», в качестве возражения указал тот способ, которым больные СПИДом мобилизовались в качестве группы. Глядя на традиционные «социальные движения», он считал очевидным, что организации пациентов соответствуют «конвенциальным» трактовкам социального, потому что совершенно забыл о том, до какой степени инновационным для пациентов было делать политику из ретровирусов. Для нас же движение ВИЧ-инфицированных, и вообще организации пациентов, всего лишь тип инновации, требующий совершенно нового понимания социального. См.: Epstein S. Impure Science. Aids, Activism and the Politics of Knowledge; Callon M., Rabeharisoa V. Le pouvoir des malades; Dodier N. Это показывает, как быстро люди забывают новые связи и включают их в свое «конвенциональное» определение общества.]. Неудивительно, что АСТ предпочитает двигаться медленно, по узким тропкам, пешком, оплачивая издержки каждого перемещения из своего собственного кармана.

Причина такой смены темпа в том, что вместо того, чтобы заранее занять благоразумную позицию и установить какой-то порядок, АСТ заявляет, что способна найти гораздо лучший порядок, – но после того, как даст акторам развернуть весь диапазон разногласий, в которые они погружены. Мы как бы говорим акторам: «Мы не будем вас поучать, заставляя соответствовать нашим категориям; мы дадим вам раскрыть ваши собственные миры и только потом попросим вас объяснить, как вы пришли к их созданию». Задача понимания и упорядочения социального должна быть оставлена самим актором, а не взята на себя аналитиком. Вот почему для того, чтобы снова обрести смысл порядка, лучший способ – прослеживать связи между самими разногласиями, а не пытаться придумать, как урегулировать каждое конкретное разногласие[19 - Ярким примером продуктивности этого подхода является работа: Boltanski L., Tеvenot L. On Justification (Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости: Очерки социологии градов. М.: Новое литературное обозрение, 2013. – Примеч. ред.). В ней авторы показали, что можно найти гораздо более устойчивый порядок, если допустить, что рядовые французы, будучи вовлеченные в полемику об оправдании своих позиций, могут опираться не на один, а на шесть полноценных принципов оправдания (градов или порядков ценности: рыночный, индустриальный, гражданский, национальный, вдохновенный, мнение), к которым авторы позже добавили возможное экологическое оправдание. См.: Lafaye C., Tеvenot L. Une justification ecologique? Conflits dans l’amеnagement de la nature. Хотя эти принципы несоизмеримы, социологи, сделав один шаг в сторону абстракции, могли бы тем не менее сделать их соизмеримыми. Именно этому замечательному примеру, обнаруживающему силу релятивности, я здесь и пытаюсь следовать.]. Поиск порядка, строгости и структуры ни в коем случае не отменяется. Он просто сдвигается на шаг дальше к абстракции, так что акторы получают возможность разворачивать свои собственные различные миры, и неважно, насколько контринтуитивными они являются[20 - Только во второй части мы займемся другой проблемой – проблемой стабилизации разногласий. По причинам, которые станут понятны лишь позже, «социологи социального» не смогли не смешивать эти два шага.]. Именно более высокий уровень абстракции в социальной теории и делает АСТ поначалу трудной для восприятия. Однако этот сдвиг сопоставим с тем, что делает картограф, пытаясь изобразить очертания никогда не виденного берега на листе бумаги. Он мог бы стараться подогнать разные отчеты, присланные исследователями, к существующим геометрическим формам: заливы стали бы окружностями, мысы – треугольниками, континенты – квадратами. Но, заметив безнадежную путаницу, создаваемую отчетами, ни один из которых не соответствует предзаданным геометрическим формам, он с радостью согласится заменить поиски геометрической точности совершенно абстрактной декартовой системой координат. Далее, пользуясь этой пустой сеткой, он начнет терпеливо прорисовывать береговую линию, позволив ей стать такой же извилистой, какой ее сделала геологическая история. Возможно, покажется глупым фиксировать каждую фигурирующую в отчетах точку просто в координатах долготы и широты, но еще глупее настаивать, что надо придерживаться только данных, вписывающихся в предзаданную геометрическую форму. Аналогично и АСТ утверждает, что можно проследить более прочные отношения и выявить более интересные структуры, найдя способ регистрировать связи между нестабильными и подвижными системами координат, а не пытаясь сохранить стабильность одной-единственной системы. Общество состоит из «индивидов», «культур», «национальных государств» так же «приблизительно», как Африка «приблизительно» представляет собой окружность, Франция – шестигранник, а Корнуэлл – треугольник. Тут нет ничего удивительного, поскольку всякая научная дисциплина – это медленная тренировка в выработке здорового релятивизма, применимого к имеющимся данным. Почему только социологии запрещено искать собственный путь и предписано ограничивать себя очевидным? Теперь, когда геологи согласились с представлением о холодных и твердых континентальных плитах, свободно дрейфующих над горячим расплавленным морским дном, сочащемуся из глубоких океанских разломов, не встали ли они, так сказать, на «более твердую почву»? Так же и АСТ утверждает, что мы найдем гораздо более научный способ построения социального мира, если не будем сдерживать поток разногласий. Нам тоже надо найти для себя твердую почву – на зыбких песках. Вопреки расхожим суждениям, релятивизм – это способ держаться на поверхности данных, а не тонуть в них.

Метафоры, почерпнутые из картографии или физики, однако, быстро меркнут, когда начинает разворачиваться ряд неопределенностей, предполагаемых социологами ассоциаций. В экстремальных случаях акторы обнаруживают необъяснимую способность опровергать все допущения, которые необходимо принять социологам, чтобы начать работу. Отказ физиков от фиксированной системы координат, предоставляемой эфиром, ретроспективно выглядит проще, чем расставание с тем, от чего придется отказаться нам, если мы хотим предоставить акторам свободу развернуть во всей полноте несоизмеримость их собственной активности по созданию миров[21 - «Создание миров» было бы хорошим выражением, см.: Goodman N. Ways of World Making (Гудмен Н. Способы создания миров. М.: Идея-Пресс, Логос, Праксис, 2001. – Примеч. ред.), если бы не сопровождающая его концепция «создания» и не определение «мира» как единственного. Поэтому оно используется как временный местоблюститель, пока мы не переопределим конструктивизм (с. 88) и (гораздо позже) не поймем, что значит построить «единый общий мир».]. Будьте готовы выкинуть за борт практику, структуру, душу, время и пространство вместе со всеми остальными философскими и антропологическими категориями, и не имеет значения, насколько глубоко укорененными в здравом смысле они кажутся.

Пользуясь нашим примером с картографом, представьте, что ему пришлось бы иметь дело не только с множеством отчетов, приходящих от многочисленных путешественников, но еще и с множеством проекционных сеток, в которых каждая точка требует свои собственные ad hoc координаты. Столкнувшись с такой неразберихой, кто-то решит ограничить объем разногласий, а кто-то – выпустить на волю их все. Первое решение – до-релятивистское – работает прекрасно, но чревато риском ограничить социологию рутинными, холодными и спокойными ситуациями. Второе решение – релятивистское – позволит включить активные теплые и предельные ситуации, но тогда придется всю дорогу поддерживать разногласия развернутыми. Абсурднее всего было бы искать компромисс между обеими позициями, так как разногласия – это не просто досадная мелочь, которую можно обойти, а именно то, что дает возможность установить социальный порядок и позволяет различным социальным наукам участвовать в его строительстве. Многие затруднения в развитии этих дисциплин возникли из-за нежелания быть в достаточной мере теоретическими и ошибочных попыток цепляться за обыденный рассудок вкупе с неуместным стремлением к политической значимости. Такова крайняя позиция, которую я хочу опробовать, и я буду придерживаться ее настолько долго, насколько это возможно. Препятствие в том, что на протяжении путешествия читателям придется сидеть на странной диете: они должны питаться разногласиями по поводу того, из чего состоит социальное.

Путешествие с АСТ, боюсь сказать, окажется мучительно медленным. Движение будут постоянно останавливать, препятствовать ему, прерывать и уводить в сторону пять типов неопределенностей. В мире, по которому АСТ собирается путешествовать, никакое перемещение не возможно без дорогостоящих и сложных переводов (translations). «Социологи социального» летают как ангелы, перенося власть и связи почти нематериально, а АСТ-исследователю приходится тащиться, как муравью, нагруженному тяжкой поклажей, чтобы установить хотя бы крошечную связь. К концу этой книги мы попытаемся подытожить, что отличает хорошую работу в критериях АСТ от плохой – решающий тест на качество, – задав три вопроса: все ли трудности путешествия были осознаны? Полностью ли оплачена цена путешествия от одной связи до другой? Не схитрил ли путешественник, тайком протащив уже существующий «социальный порядок»? Впрочем, мой совет: взять с собой как можно меньше вещей, не забыть купить билет и быть готовым к проволочкам.

II. Первый источник неопределенности: групп нет – есть только группообразования

С чего начать? Как всегда, лучше всего начинать в гуще вещей, in medias res. Не начать ли с чтения газеты? Что ж, эта отправная точка не хуже любой другой. Как только вы разворачиваете газету, на вас обрушивается дождь, потоп, эпидемия, нашествие вредителей. Каждые две строчки – оставленный каким-нибудь автором след создания или распада какой-нибудь группы. Вот руководитель крупной компании сокрушается о том, что и через пять лет после слияния подразделения фирмы все еще не полностью интегрировались. Он задается вопросом, как «продвинуть общую корпоративную культуру». Несколькими строчками ниже антрополог объясняет, что никакого «этнического» различия между хуту и тутси в Руанде нет, а есть на самом деле «классовая дифференциация», «инструментализированная» колониалистами и затем «натурализованная» как «культурная». В разделе писем какой-то шотландец напоминает читателям о «славном союзе» между Францией и Марией, королевой Шотландии, поэтому шотландцам не стоит разделять яростную европофобию англичан. Корреспондент из Франции пытается объяснить, почему девушки второго поколения выходцев из Алжира, надевая в школу хиджаб, воспринимаются учителями как «фанатички», «сами себя исключающие» из Французской республики. В разделе «Европа» объясняется, что чиновники Евросоюза все больше и больше мыслят «как европейцы» и уже «не лояльны по отношению к своим национальным государствам». В музыкальном разделе – ожесточенная дискуссия: ансамбли, исполняющие музыку в стиле барокко, конфликтуют из-за частоты камертонов, обвиняя друг друга в «модернизме», «неуважении к традиции», «академичности». В компьютерном разделе автор высмеивает приверженность пользователей компьютеров модели «Макинтош» своим крайне маргинальным машинам и предлагает «культурную интерпретацию» того, что именует формой «технофанатизма». Еще ниже автор редакционной статьи предсказывает, что Ирак, несмотря на его относительно недавние границы, будет существовать как национальное государство и не расколется по старым разделительным линиям религиозных и исторических «зон влияния». Другая колонка бросает противникам войны в Ираке обвинение в «антиамериканизме». И так без конца.

Отнесение себя к той или иной группе – это постоянно идущий процесс, состоящий из неопределенных, хрупких, противоречивых и постоянно меняющихся связей. Не странно ли это? Если просто следовать подсказкам газет, основная интуиция социологии должна заключаться в том, что акторов ежеминутно побуждают включаться в группу, и зачастую более чем в одну. И еще: когда читаешь теоретиков социологии, создается впечатление, что главный, решающий и самый животрепещущий вопрос заключается в том, с какой группы предпочтительнее начать социологическое исследование. Должны ли мы считать социальные агрегаты состоящими из «индивидов» или из «организаций», «классов», «ролей», «жизненных траекторий», «дискурсивных полей», «эгоистичных генов», «жизненных форм», «социальных сетей»? Кажется, что социологи никогда не устают одно объявлять реальным, прочным, доказанным и укоренившимся, а другое критиковать как искусственное, воображаемое, преходящее, иллюзорное, абстрактное, обезличенное и бессмысленное. Сосредоточиться на микроуровневых взаимодействиях или обратиться к макроуровню как более важному? Не правильнее ли считать главными компонентами нашей коллективной жизни рынки, организации или сети?

Хотя самый обыденный опыт существования в социальном мире состоит в том, что нас одновременно настигают сразу несколько возможных и противоречащих друг другу призывов объединиться в группы, кажется, что перед тем, как стать социологом, главное – первым делом решить, из каких компонентов состоит общество. Хотя совершенно ясно, что нас вписывают в группу посредством целого ряда вмешательств, из которых видно, кто отстаивает важность одной группы и неважность других, все происходит так, как будто социологи обязаны заявлять, что существует только один реальный тип группы, а другие объединения на самом деле ненастоящие, устаревшие, неважные или искусственные. Хотя мы ясно сознаем, что главное свойство социального мира – это постоянное проведение людьми границ, отделяющих их от других людей, социологи социального считают главным свойством этого мира признание бесспорного существования границ, вне зависимости от того, кто и какими средствами их устанавливает. Еще более странным является то, что хотя социологи, экономисты, историки, психологи и политологи в своих газетных колонках, обоснованиях, преподавании, отчетах, исследованиях, комиссиях и статистике только и делают, что способствуют определению и переопределению групп, социальные теории пребывают в состоянии покоя, как если бы существование релевантных акторов было полностью независимым от огромного объема работы, который проделывают профессионалы, или что хуже, как если бы эта неизбежная рефлексивная петля мешала социологии когда-нибудь стать наукой. Но кто бы знал, как обращаться с «бессознательным», не будь Фрейда? Кто бы разоблачил отчуждение, не будь Маркса? Кто смог бы объявить себя «верхним слоем среднего класса», если бы не социальная статистика? Кто научился бы «чувствовать себя европейцем» без редакторских статей в либеральной прессе?

Подводя итог, в то время как для социологов главная проблема, видимо, решить, какая группа будет привилегированной, наиболее обыденный опыт, коль скоро мы ему доверяем, говорит нам, что существует множество противоречивых процессов группообразования, включения в группу, – это деятельность, в которую определяющий вклад, со всей очевидностью, вносят социологи. Так что выбор ясен: либо мы пойдем за социальными теоретиками и начнем путешествие с того, что решим, на каком типе группы и на каком уровне анализа сосредоточить внимание, либо последуем за самими акторами и отправимся в путь по следам, оставленным их деятельностью по формированию и расформированию групп.

Первый источник неопределенности необходимо усмотреть в том, что не существует такой значимой группы, о которой можно было бы сказать, что именно из нее состоят социальные агрегаты, нет такого устоявшегося компонента, который мог бы использоваться как бесспорная отправная точка[22 - Этнометодологии Гарфинкеля имеет те же отправные точки, начиная вместо разногласий с повседневных отчетов или же с остроумной идеи «нарушения», преобразующей даже самые обычные встречи в разногласия. См.: Garfinkel Н. Studies in Ethnomethodology (Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб.: Питер, 2007. – Примеч. ред.). В обоих случаях смысл один: социолог не должен заранее и вместо актора решать, из чего состоит социальный мир. Это самая обычная для химиков, физиков и биологов идея, но в социальных науках она до сих пор считается провокационной…]. Многие социологические исследования начинаются с выбора одного или нескольких типов групп, который предваряется многочисленными извинениями за в чем-то произвольное ограничение, являющееся неизбежным, как часто говорят, ввиду «необходимости ограничить область исследования» или «права ученого определять свой объект». Но это вовсе не тот выбор, не та необходимость, не те оправдания, с которых хотят начать социологи ассоциаций. Их задача не в том, чтобы с самого начала стабилизировать – будь то для ясности, удобства или же впечатления обоснованности – перечень групп, образующих социальное. Напротив: для них отправной точкой является сама спорность того, кто к какой группе принадлежит, включая, конечно, разногласия социологов о том, из чего состоит социальный мир.

Если мне возразят, что такие слова, как «группа», «формирование групп» и «актор», лишены смысла, я отвечу: «Совершенно верно». Слово «группа» – настолько пустое, что не предполагает ни объема, ни содержания. Его можно применять к планетам в той же мере, что и к индивидам; к компании «Майкрософт», равно как и к моей семье; как к растениям, так и к бабуинам. Именно потому я его и выбрал.

Это важный момент, связанный со словарем АСТ, и я должен познакомить с ним читателя уже на этом раннем этапе, чтобы он не отождествлял язык этой книги с ландшафтом, который мы собираемся посетить. Я нахожу, что лучше всего пользоваться самым расхожим, банальным и даже вульгарным репертуаром, тем самым избегая риска привести в замешательство богатую идиоматику самих акторов. Социологи социального обычно поступают ровным счетом наоборот. Они стремятся разработать точные, хорошо отобранные, изощренные термины для выражения того, что, как они утверждают, говорят акторы. Но тогда они рискуют смешать два метаязыка, поскольку у самих акторов также имеется собственный развитый и вполне рефлексивный метаязык. Если же они занимаются критической социологией, то подвергаются еще большему риску – сделать всех акторов немыми. АСТ предпочитает пользоваться тем, что можно было бы назвать «инфраязыком», единственный смысл которого, собственно, в том, что он позволяет перемещаться из одной системы координат в другую. По своему опыту я знаю, что это лучший способ услышать четко и ясно словарь самих акторов. И меня не особенно огорчит, если научный жаргон социологов будет приглушен. Если бы мне пришлось разрабатывать тест для определения качественного с точки зрения АСТ исследования, вот что было бы важным индикатором качества: позволяется ли понятиям акторов доминировать над понятиями исследователей, или же звучит только речь исследователя? Для письменных отчетов это точная, но сложная проверка: является ли текст, комментирующий различные цитаты и документы, более, менее или таким же интересным, по сравнению с собственными выражениями и способами поведения актора? Если вы находите, что этот тест слишком легко пройти, то тогда АСТ не для вас.

Перечень следов, оставляемых группообразованием

Из-за многочисленных споров, которые ведут социологи и сами акторы о том, что именно должно быть основным строительным блоком общества, вовсе нет оснований разочаровываться в социальной науке. АСТ не утверждает, что мы когда-нибудь узнаем, состоит ли «на самом деле» общество из индивидуальных расчетливых агентов или из гигантских макроакторов. Она также не заявляет, что раз «все позволено», то каждый может выбрать «любимого кандидата» на свой вкус. Напротив, она делает релятивистский, то есть научный, вывод, что эти разногласия предоставляют исследователю важный ресурс, дающий возможность прослеживать социальные связи. АСТ просто утверждает, что, привыкнув к множеству меняющихся систем координат, мы можем достигнуть правильного понимания того, как производится социальное, поскольку релятивистское соотнесение систем координат – лучший источник объективного суждения, чем абсолютистские (то есть произвольные) установки здравого смысла. Вот почему так важно не начинать с высказывания типа: «Социальные объединения образованы преимущественно из (x)». И не имеет значения, что именно кроется за этим «х»: «индивидуальные агенты», «организации», «расы», «малые группы», «государства», «личности», «члены», «воля к власти», «либидо», «биографии», «поля» и т. д.

АСТ просто не считает своим делом стабилизировать социальное от имени тех, кого она изучает. Эту обязанность следует целиком оставить «самим акторам» – весьма зловредное клише, к которому мы еще обратимся в свое время.

Хотя на первый взгляд может показаться, что социологам легче выделить одну группу, чем заниматься картографией разногласий по поводу образования групп, дело обстоит совершенно наоборот, и по вполне эмпирической причине. Группообразование оставляет гораздо больше следов, чем уже стабилизированные связи, которые по определению могут оставаться безмолвными и невидимыми. Если какой-то ансамбль просто есть, то он невидим и о нем нельзя сказать ничего, он не производит следов и потому не дает никакой информации. Если же он виден, то в таком случае этот ансамбль производится, и он будет порождать новые интересные данные. Выход в том, чтобы заменить перечень групп, образующих социальные агрегаты, – непосильная задача – перечнем элементов, постоянно присутствующих в разногласиях по поводу групп, – задача гораздо более простая. Второй список, конечно, абстрактнее, так как связан с деятельностью, необходимой для очерчивания любой группы, но при этом содержит гораздо больше данных, поскольку всякий раз при ссылке на новую группу будет становиться видимым и прослеживаемым «производственный механизм», необходимый для поддержания ее жизнеспособности. Хотя за сто пятьдесят лет социологи все еще не достигли ясности относительно того, какие социальные объединения считать «правильными»[23 - Причина этой постоянной неопределенности по поводу отправного пункта – индивид ли это, структуры, поля, траектории и т. д., – вера в то, что общество ранжировано по размерам: от small до XXL. Истоки этого заблуждения и способы его избежать мы будем рассматривать лишь во второй части нашей книги.], гораздо проще согласиться с тем, что во всяком разногласии по поводу формирования групп, включая, конечно, академические дебаты, всегда присутствуют несколько моментов: группы создаются, чтобы говорить; на карту наносятся антигруппы; привлекаются новые ресурсы, чтобы сделать границы групп более устойчивыми; мобилизуются профессионалы с высоко специализированным оснащением.