Когда поют деревья

– Ох… Мне очень жаль, Томас.

Аннализа никогда не пыталась что-то с собой сделать, но после смерти родителей у нее определенно мелькали подобные мысли.

Томас повернулся к ней лицом.

– Ее спас Митч.

Митч был знаком Аннализе по игре; именно он разыскал в толпе Нино и рассказал, что Томас отвезет ее домой. Больше они не встречались: Митч проходил тренировки в составе пехоты в Форт-Полк в Луизиане.

Томас пнул сосновую шишку – она покатилась по тропинке и замерла у корней высокой ели.

– По крайней мере мы думаем, что она пробовала. Мы отдыхали втроем в загородном доме родителей к северу отсюда. Это я уговорил ее поехать: надо было любым способом вытащить сестру из дома. Мы переночевали, а наутро она исчезла. Мы с Митчем разделились и прочесали все окрестности. Когда он нашел Эмму, она стояла на краю утеса высотой добрых тридцать метров: если свалишься оттуда – это верная смерть. Она стояла с таким видом, будто собиралась спрыгнуть. Митч ее забрал.

Аннализа приобняла Томаса.

– Тяжело вам пришлось. Ужасно, что Эмме пришло такое в голову. – Девушка всем сердцем им сочувствовала. – Ты рассказал родителям? Может, твоей сестре нужна помощь…

Он вздохнул и скользнул взглядом по мандариновым бликам на воде, наблюдая за стаей уток, севшей возле упавшего дерева. Оранжевое небо украсилось лиловой каймой.

– Им бесполезно рассказывать. Разве с дочерью Билла и Элизабет Барнс может быть что-нибудь не так? Мы же идеальная семья. – Он безрадостно улыбнулся. – Идеальнее некуда.

Первого декабря Аннализа с Томасом и Эммой расположились в кафе по соседству с ее работой. С того места, где они сидели, был виден маленький телевизор, стоящий на автомате по продаже кока-колы. Ривер Плейс был небольшой забегаловкой и в основном предлагал еду навынос. Три девушки в одинаковых красных футболках стояли за прилавком и принимали заказы. За спиной у них висело огромное меню, предлагавшее разнообразные блюда из жареных морепродуктов на любой вкус.

Посетители кафе, занимавшие шесть столиков, были полностью поглощены первой с тысяча девятьсот сорок второго года трансляцией лотереи призывников. Справа на экране телевизора белела доска с колонками цифр. Скоро из урны, стоящей посреди сцены, начнут тянуть синие капсулы с датами рождения и сравнивать их с цифрами на доске. Участники лотереи, облаченные в смокинги, с торжественными лицами ждали начала действия.

Аннализа отодвинула корзину с картошкой фри и жареными моллюсками. Тревога не давала ей есть, несмотря на аппетитный запах. Сегодня вечером будут тянуть не только дату рождения Томаса – под призыв попадают и трое ее кузенов. Хотя Томас заверял, что его колледж дает отсрочку, у Аннализы было неспокойно на душе. Она приходила в ужас от одной мысли, что его могут забрать на войну.

До нее доходили слухи, что некоторые отсрочки аннулируются: во-первых, Служба призыва хотела беспристрастности, а во-вторых, из-за мощного антивоенного движения количество призывников заметно сократилось. Хотя Томас и утверждал, что Аннализа зря беспокоится, правительство могло в любую минуту отменить его отсрочку.

Александр Пирни, конгрессмен из Нью-Йорка, вынул первую капсулу. Аннализа обняла Эмму за плечи. Жизни Томаса и многих других молодых людей были в буквальном смысле слова поставлены на карту. Аннализа годами слушала жуткие истории о солдатах, погибших на войне или получивших ранения, – еще задолго до того, как научилась их понимать.

Слева на столе, рядом со стаканом лимонада, у нее лежал листок с датами рождения всех кузенов. В отличие от Томаса, ее братья не могли полагаться на отсрочку. Небольшое число почти означало для них смертный приговор. К счастью, Нино был пока слишком молод для лотереи.

Мистер Пирни протянул капсулу господину в черном костюме – скорее всего, из Службы призыва. Тот открыл капсулу и произнес в микрофон:

– Четырнадцатое сентября.

Эмма оглянулась, и Аннализа крепче сжала ее плечо. Девочка тоже ничего не ела. Аннализа подозревала, что ее отговорки, будто она перекусила перед уходом из дома, были враньем. Трудно обмануть того, кто и сам через все это прошел.

Кассиры и посетители кафе, обедавшие за столиками и стоявшие в очереди, замолчали. Наступившая тишина кричала о том, что творилось у граждан Америки в голове с самого начала войны. Люди в кафе – да и не только в кафе, а и во всем Мэне и даже во всей стране – пытались делать вид, словно все происходящее – вполне нормально. Но ничего нормального тут не было. Тень войны коснулась каждого.

Аннализа бросила взгляд на листок с датами. Те, кого она любит, пока вне опасности. Но какой это удар для людей, родившихся четырнадцатого сентября! Их посылают сражаться на войну, в которую не верит большая часть страны. Аннализа ощущала их смятение – у одних поднялась буря в душе, других сковал леденящий холод.

– Вряд ли я смогу это досмотреть, – обмакнув ломтик картошки в кетчуп, признался Томас с таким видом, будто у него было несварение. – Боже мой, тут триста шестьдесят четыре капсулы… может быть, лучше пойдем?

Аннализа покачала головой.

– Нет, это важно. Нельзя просто так уйти и сделать вид, что ничего не происходит. Правда, Эмма?

Как успела заметить Аннализа, Эмма обладала редкостной способностью полностью отключаться от окружающего мира. Увидев, что на нее все смотрят, девочка вздрогнула:

– Что?

Аннализа подсказала:

– Я думаю, что надо досидеть до конца. А ты как считаешь?

Эмма сцепила руки под столом и покачалась на стуле.

– Наверное, ты права.

Лотерея тянулась мучительно медленно. Аннализе казалось, что, перечисляя даты, ее участники играют в русскую рулетку, и к виску каждого молодого человека приставлено дуло пистолета. Трое друзей притихли, захваченные действием на экране телевизора, лишь изредка бросая взгляд на входящих и выходящих посетителей.

Томас родился шестого ноября. Когда прозвучала близкая к этому числу дата, Аннализу будто кто-то толкнул в спину. На глазах выступили слезы – она и не подозревала, что Томас ей так дорог. Эмма волновалась не меньше.

Томас повернулся к ним обеим:

– Чуть не попал, да? Не волнуйтесь, девчонки, все равно из Вестона никого не берут.

Может, он и прав, ведь Вестон – один из лучших колледжей Новой Англии. Но Аннализе от этого было не легче. Она закрыла глаза и произнесла молитву: «Боже, если Ты убережешь Томаса и моих братьев от войны, я больше никогда не стану пропускать церковь».

Шестьдесят капсул спустя, во время рекламной паузы, Томас отлучился в туалет. Аннализе было все еще не по себе. Утешало только, что в первой партии не оказалось ни Томаса, ни ее братьев. Судя по тому, что сказал ведущий, в будущем году вытянут не более половины номеров.

Эмма осталась сидеть с Аннализой, касаясь ее плечом.

– Ты так переменилась к брату с той встречи на футболе, когда говорила, что он не в твоем вкусе.

– Да… раньше он и правда мне не нравился. То есть… – Аннализа решила воспользоваться случаем и поговорить начистоту. – Перед смертью родителей мне плохо жилось дома, потому я и не верила в счастливую любовь. Представь, до Томаса я никогда ни с кем не целовалась.

Эмма сдвинула брови.

– Шутишь? Но ты же такая красивая. Разве парни не крутятся вокруг тебя целыми днями?

– Спасибо за комплимент. Просто я четко дала понять, что меня все это не интересует. – Аннализа подняла ладонь, словно давая клятву. – Отношения – это точно не мое. Никогда не думала, что стану с кем-то встречаться.

Эмма поскребла пальцем по столу.

– И я тоже. Но он очень упрямый, да?

– Упрямее некуда, – согласилась Аннализа. – И знаешь, по-моему, он хороший парень – если только не утаивает каких-то неведомых мне секретов.

– Поверь на слово – тебе завидуют все девчонки Давенпорта, – без колебаний ответила Эмма. – И он прекрасный брат, лучше не найти. – Она вдруг смутилась и бросила взгляд на дверь в туалет. – Можно я кое о чем тебя попрошу? Не говори Томасу о том, что я тебе сказала, ладно?

– Конечно, – пообещала Аннализа, коснувшись руки Эммы.

– Почему ты всегда такая веселая и уверенная в себе? Вы с моим братом как будто непробиваемые. А я… – Эмма запнулась и покачала головой.

В этот раз Аннализа взяла ее за руку.