Восставая из рабства. История свободы, рассказанная бывшим рабом

Кабальное рабство, существовавшее в английских колониях, имело существенные отличия от других форм невольничества. Первые кабальные слуги были разосланы Лондонской компанией[32 - Лондонская компания – английское акционерное общество XVII века, занимавшееся колонизацией Северной Америки, составная часть Вирджинской компании.], той самой, что основала колонию Вирджиния. Не предполагалось, что прислуга будет переходить от одного хозяина к другому, но упадок сельского хозяйства после резни 1622 года, по словам Джеймса Баллаха[33 - Джеймс Гамильтон Баллах (1832–1920) – американский протестантский миссионер, действовавший в Японии в эпоху Мэйдзи.], вынудил плантаторов распродавать живую собственность, и впоследствии «продажа слуг стала очень распространенной практикой – как среди офицеров, так и среди плантаторов». Например, в 1623 году Джордж Сэндис, казначей Вирджинии, был вынужден обменять семь своих последних слуг на сто пятьдесят фунтов табака. Баллах пишет:

Постепенно юридический статус слуги перестал приниматься в расчет, и его стали рассматривать как движимое имущество и часть личной собственности хозяина. Им можно было распоряжаться точно так же, как и остальными вещами. Таким образом, слуга стал учитываться при инвентаризации, и им распоряжались как по завещанию, так и в соответствии с долговыми расписками[34 - White Servitude in the Colony of Virginia, Johns Hopkins University Studies, p. 44. – Прим. авт.].

Одновременно, как в Англии, так и в Вирджинии, развивалась систематическая торговля слугами. Их можно было переправить в Америку, заплатив шесть-восемь фунтов за каждого, и продать там уже за сорок-шестьдесят фунтов. Лондон и Бристоль были главными рынками для сбыта молодых мужчин и женщин судовладельцам, которые перевозили их в Америку и реализовывали. В период с 1650 по 1675 год число таких сделок было огромно, но затем торговля начала сокращаться. В одну только Вирджинию в 1664 году ввезли тысячу пятьсот белых рабов. Говорят, что ежегодно число слуг, отправленных из Англии в колонии и Вест-Индию, достигало пятнадцати тысяч человек.

Для меня было удивительно узнать, что чуть более двух столетий назад англичане продавали пленных, захваченных на полях гражданских войн, точно так же, как африканцы угоняли и продавали людей своей расы. Знание этих фактов помогло мне понять, что, когда в этой стране зародилось черное рабство, положение африканских невольников не было исключительным явлением, каким оно стало впоследствии.

Постепенный переход от рабства белых к рабству черных происходил стихийно и без особых препятствий. Вначале положение белого и темнокожего раба в большинстве случаев не различалось, за исключением того, что один попадал в неволю на определенный срок, а другой – пожизненно. Со временем черное рабство стало все сильнее отличаться. Условия жизни белых невольников постепенно улучшались, а вот существование темнокожих неуклонно менялось к худшему. То же самое, что происходило в Вирджинии, было характерно и для других южных колоний. Наконец, к концу XVIII века, черное рабство почти полностью заменило белое во всех южных штатах.

Говоря о причинах, которые привели к отмене белого рабства в Северной Каролине, доктор Джон Спенсер Бассетт, бывший профессор истории и политологии в Тринити-колледже, штат Северная Каролина, говорит следующее:

После того как все привыкли к черным рабам и стадия адаптации была пройдена, стало очевидно, что черные невольники намного выгоднее белых. Темнокожие были дешевле и неприхотливее, тогда как работать они могли больше. Это был конкурентный рынок, на котором черные победили. Примерно то же происходило и с индийским рабством в Вест-Индии. Люди начали считать аморальным индийское рабство, и на смену ему пришло невольничество из Африки[35 - Бристоль последним отказался от работорговли, а за 600 лет до этого он являлся центром сбыта живого товара. В то время любой, у кого было больше детей или слуг, чем он мог содержать, приводил их на рыночную площадь в Бристоле. Как пишет историк того времени Уильям из Мальмсбери, в те дни на бристольском рынке нередко можно было увидеть молодых девушек, выставленных для продажи. – Greene’s Short History of the English People, Vol. 1. History for Ready Reference, Larned, Vol. I, p. 317. – Прим. авт.]. Затем сочли неприемлемым белое рабство, и белых заменили черные невольники. В каждом случае речь шла о выживании сильнейших. И индийское рабство, и рабство белых должны были уступить превосходящей выносливости, покорности и трудоспособности темнокожего человека.

Я уже рассказывал подробно об условиях подневольного труда белых в английских колониях до появления черных невольников, чтобы показать, насколько легко и естественно произошел переход от рабства в Африке к рабству в Америке. Но я признаюсь, что этими примерами я иллюстрирую не только этот факт. Важно, чтобы люди моей расы не склонялись к мысли о том, что, поскольку они когда-то были в рабстве, их положение является чем-то исключительным. Чтобы не впасть в уныние, стоит помнить, что другие расы в определенный период своей истории сталкивались с трудностями, не уступающими нашим. В Америке черное рабство пришло на смену белому, и вполне вероятно, что, если бы торговцы не повезли невольников из Африки, система угнетения белых просуществовала бы еще очень долго.

При чтении литературы, посвященной расовым вопросам, мне удалось выяснить любопытный факт: изначально различия между черным и белым человеком проводились не по расе или цвету кожи, а в соответствии с его религиозными убеждениями. Это характерно для того времени, когда людей разделяли по их вероисповеданию, а не по расовой принадлежности. Черные считались язычниками, и закон видел грань между теми, кто был христианином, и теми, кто им не являлся. Например, как гласил закон, ни один христианин не мог стать пожизненным рабом. Белых невольников, попавших в кабалу, обычно называли слугами и таким образом отличали от рабов. Вот что пишет об этом профессор Бассет:

Право порабощать черных основывалось, по-видимому, на том, что они были язычниками. В христианстве считалось, что ни один христианин не имеет права порабощать другого, и как только язычник принял крещение, его больше нельзя держать в качестве раба. В течение долгих лет для черных это значило быть навсегда отлученными от церкви, а в некоторых колониях пришлось принять законы, в которых прямо говорилось о том, что положение раба не меняется, когда его приводят в церковь[36 - Slavery and Servitude in the Colony of North Carolina. Johns Hopkins University Studies, p. 45 et seq. – Прим. авт.].

С другой стороны, поскольку белый слуга был христианином, постепенно установился принцип, согласно которому его могли держать в рабстве только христиане или те, кто придерживался обычаев этой веры. Баллах продолжает:

Таким образом, свободные негры, мулаты или индейцы, даже будучи христианами, не могли держать белых слуг, равно как и неверные – евреи, мавры и магометане. Если белый слуга был продан таким покупателям или его хозяин вступал в брачный союз с ним, он становился свободным[37 - White Servitude in the Colony of Virginia. Johns Hopkins University Studies, p. 63. – Прим. авт.].

Любопытно, что один из первых принятых законов, дискриминирующих черного человека по расовому признаку, отнимал у него право держать белого человека в рабстве.

В Вирджинии и Мэриленде прошло сто пятьдесят лет, прежде чем белое рабство окончательно перешло в черное. В других южных колониях черное невольничество, завезенное из Вест-Индии, почти с самого начала было единственной формой труда, принятой на плантациях.

В Южной Каролине однажды предприняли попытку восстановить крепостное право, как оно существовало за сто лет до этого в Англии и как оно все еще бытует в Европе. В Джорджии надеялись, запретив рабство, установить систему свободного труда. Но в обоих случаях усилия не увенчались успехом.

Генерал Оглторп, основатель Джорджии, заявил, что невольничество «противоречит учению Евангелия и основному закону Англии», а когда было предложено ввести рабство в колониях, он заявил, что «отказывается допустить столь ужасное преступление». Но в течение пятнадцати лет после основания колонии рабство полностью укоренилось здесь, а закон против него был отменен.

По-видимому, дело заключается в том, что белые слуги, которых компания смогла выписать из Англии, не были приспособлены к жаркому климату. Преподобный Уильям Стивенс, бывший профессор истории в Университете Джорджии, сообщает, что предпринимались попытки завозить белых слуг, но «многие сбежали в Каролину… Даже те, кто имел в услужении немцев, считавшихся образцом трудолюбия и трезвости, жаловались на то, что те были несговорчивы, полны свободомыслия и постоянно пускались в бега».

В одном из документов, описывающих «истинное положение дел в колонии», говорится следующее: болезни в летние месяцы были настолько распространены, что «едва ли половина слуг или рабочих оказывалась в состоянии хоть в чем-то быть полезными своим хозяевам или самим себе, а ежегодно болеющий слуга, вообще говоря, обходился хозяину во столько же, сколько хватило бы на содержание темнокожего в течение четырех лет».

С появлением рисовых плантаций необходимость нанимать африканцев удвоилась. Расчистка земли, посадка и сбор урожая представляли собой настолько трудную задачу для первых поселенцев, что, по словам одного из авторов, «белые слуги исчерпали бы свои силы, расчищая место для собственных могил, и каждая плантация служила бы не более чем могильником для европейских земледельцев»[38 - A True and Historical Narrative of the Colony of Georgia, p. 130. – Прим. авт.].

Несомненно, чернокожий человек был привычен к жаркому климату южных штатов и Вест-Индии и выполнял грубую работу, которая требовалась в то время, лучше, чем это делал белый. Даже сегодня в большей части Вест-Индии, во многих частях Южной Америки и в некоторых штатах только темнокожие работают вручную. Но даже при использовании труда представителей этой расы расчистка лесов и посадка сельскохозяйственных культур неизбежно сопровождались человеческими жертвами.

Темнокожие проделали всю самую сложную работу, позволив другим жить и процветать там, где раньше это было невозможно. Естественно, человеку с темным цветом кожи кажется странным, что итальянцы и выходцы из других стран Европы и Азии сегодня получают приглашения с Юга, приобретая привилегии, которых у него нет. Выполнив столь необходимую и важную для белого человека миссию, темнокожие хотят, чтобы южане относились к ним более доброжелательно, чем к представителям другой расы, которые только начинают приезжать в эту страну после почти трехсот лет заселения ее белыми и черными.

Среди первых колонистов Каролины были выходцы из Моравии и Зальцбурга, которые по религиозным соображениям выступали против рабства. Эти люди некоторое время противостояли искушению использовать невольничий труд. Однако в конце концов глава европейской церкви направил им послание о том, что если они возьмут рабов с целью ввести их в христианскую церковь, то это не только не будет считаться грехом, но и может обернуться благом[39 - History of Georgia, Stevens, p. 312. Bancroft, Vol. III, p. 448. – Прим. авт.].

Посетив их общину несколько лет назад, я узнал, что первым крещеным среди моравцев Салема, штат Северная Каролина, стал темнокожий. Моравцы из Салема до сих пор считаются друзьями цветных. Стоит добавить, что, насколько мне известно, моравцы – единственная религиозная секта, миссионеры которой добровольно продали себя в рабство, как это сделали Леонхард Добер и Тобиас Лейпольдт в Санта-Крус в Вест-Индии, чтобы обратить в веру своих братьев-невольников.

Это желание христианизировать африканца и дать ему блага более развитой цивилизации во времена рабства приводилось в качестве оправдания для ввоза чернокожих невольников в эту страну. Вопрос о том, является ли стремление приобщить к цивилизации африканца достаточным оправданием для того, чтобы привезти его в Америку такой ценой, был и остается дискуссионным. Лично я склонен считать, что оно того стоило. Во всяком случае, теперь, когда чернокожий находится здесь, пользуясь всеми достижениями цивилизации белого человека, нет ни одной причины для того, чтобы лишать его этого. Если какая-либо другая раса, кроме англосаксов, и заслужила право жить в этой стране и использовать возможности великой американской нации, то это африканцы.

Тот, кто не изучал экономические условия, в которых жили и трудились первые рабы, не сможет понять, какую огромную услугу оказали темнокожие в те ранние суровые годы. Индейцы, как в Северной, так и в Южной Америке, служили белому человеку, но они не справлялись с этой задачей и погибали вследствие невыносимых условий.

Вот что пишут о ценности негра в Бразилии немецкие историки:

Труд африканца в условиях, которые тогда существовали, был незаменим. С другой стороны, индейцы, будь то рабы или свободные люди, всегда были плохими работниками, в них не было ни стойкости, ни упорства. В Бразилии, на Кубе и в других частях Вест-Индии один темнокожий как работник приравнивался к четырем индейцам[40 - History of Slavery in Cuba, 1511–1868, Herbert H. S. Aimet. – Прим. авт.].

Получается, что ни в лесах, ни на сахарных, рисовых или хлопковых плантациях белый человек трудиться попросту не мог. Неоднократно предпринимались попытки привлечь таких работников, но ни одна из них не увенчалась успехом.

В своей «Истории Луизианы» Шарль Гаярре[41 - Шарль-Этьен Артур Гаярре (1805–1895) – американский историк, политик, автор пьес, эссе и романов. Известен как автор «Истории Луизианы» и как человек, разоблачивший генерала армии США Джеймса Уилкинсона как испанского шпиона.] упоминает, что около 1718 года Джон Лоу[42 - Джон Лоу (1671–1729) – шотландский финансист, предложивший Филиппу Орлеанскому заменить монеты банковскими билетами.] согласился привезти на эту территорию одну тысячу шестьсот немцев и расселить их на площади в двенадцать квадратных миль, выделенной ему на реке Арканзас. Другие гранты были предоставлены на тех же условиях. В соответствии с условиями гранта Миссисипская компания[43 - Миссисипская компания – торговая корпорация, работавшая во французских колониях в Северной Америке и Вест-Индии.], главой которой был Лоу, выслала несколько немецких крестьян, но они вскоре умерли из-за сурового климата. После нескольких подобных попыток было решено обратиться к труду африканских невольников. Торговые суда привезли рабов, которых потом распределили среди населения. К 1728 году в колонии насчитывалось две тысячи шестьсот темнокожих рабов, а земли продолжали расти в цене.

В 1764 году четыреста ссыльных белых невольников поселили в районе, известном как Сент-Николас, Гаити. Но эти люди не выдержали местных природных условий, и их пришлось перевезти в Луизиану. Примерно в то же время две тысячи четыреста немцев основали там общину, но их постигла та же участь. Выжившие быстро смешались с темнокожим населением. Говорят, что и сегодня можно встретить потомков тех рабов[44 - North America, Reclus, Vol. II, p. 411. – Прим. авт.].

История первой попытки поселить немецких крестьян в Луизиане напоминает мне об интересных фактах, о которых повествует Джордж Вашингтон Кейбл в книге «Странные правдивые истории Луизианы». Случаи, о которых пойдет речь, произошли в связи с другой, более поздней волной немецких поселенцев.

В начале прошлого века несколько кораблей с немцами прибыли в Новый Орлеан. Многие из них были уважаемыми людьми, которые сами оплатили свою поездку в Америку. Другие отправились на условиях отработки путевых издержек после того, как они доберутся до места назначения. Путешествие было тяжелым. Болезни унесли много жизней. Однако когда путники прибыли в порт, их продали. По свидетельствам, в неразберихе многие из тех, кто заплатил за дорогу и имел право на свободу, были угнаны в рабство вместе с остальными. Среди пассажиров оказалась маленькая девочка, потерявшая отца и мать по пути в Америку. Она была продана в качестве служанки, и прошли годы, прежде чем друзья семьи получили хоть какие-то сведения о ней. Все это время девочка оставалась рабыней, не помня ни своих родителей, ни времени, когда она была свободной. Она считала себя темнокожей и представлялась «желтой девчонкой». Однако сходство ребенка с матерью было столь велико, что друзья родителей не теряли надежды добиться ее освобождения, и после судебного процесса, длившегося несколько лет, невольницу все же отпустили. Доказать, что прежде она была свободной, оказалось непросто, поскольку многие другие рабы в Луизиане, как и она, имели светлый цвет кожи. По некоторым свидетельствам, у человека, владевшего ею, на плантации было еще несколько белых невольников.

Я упомянул эту историю не только потому, что она представляет собой один из любопытных случаев, произошедших во времена рабства. Это прекрасная иллюстрация того, насколько белое невольничество схоже с черным. Поработив негра, человек не имеет никаких преград перед тем, чтобы сделать то же с белым. Угроза оказаться в таком положении висела не только над черными, но и над всеми, кто умел работать руками.

Поднявшись с колен, темнокожие люди Юга провозгласили новую эру, в которой ценится человеческий труд. Воспитайте темнокожего, закалите его характер, сделайте его полезным работником, и все остальные члены общества поднимутся на новый уровень. Унижайте негра, держите его на привязи, в невежестве и нищете, и большинство будет низвергнуто вместе с ним. Невозможно, чтобы один человек удерживал другого на дне, не погружаясь туда же.

Глава III

Жизнь человека в рабстве

Год назад дискуссии между белыми и цветными часто были сосредоточены на вопросе о том, кто несет ответственность за рабство в Америке. Некоторые заявляли, что виновником является английское правительство, потому что оно не позволило колониям отменить работорговлю, когда они этого хотели. Другие утверждали, что колонии Новой Англии были так же причастны к этому, как Англия или южные штаты. В качестве аргумента приводился тот факт, что в течение многих лет работорговля велась на кораблях Новой Англии.

Насколько мне известно, виновных сторон три, и все они в равной степени несут ответственность за рабство в Соединенных Штатах. Прежде всего, это сам темнокожий. Не следует забывать, что именно африканцы совершали набеги на соседей, захватывали пленных и везли их на побережье для продажи. Несколько месяцев назад посольство Либерии нанесло визит в Соединенные Штаты. Вице-президент Джеймс Доссен в разговоре признался, что одна из причин, почему его страна не добилась большого прогресса за восемьдесят шесть лет своего существования, связана с тем, что в течение долгого времени маленькое государство вело борьбу с местными работорговцами, которые привыкли отправлять невольников из либерийских портов и не желали отказываться от этой практики. По его словам, только после полного прекращения работорговли Либерия начала развиваться как государство.

Второй стороной, повинной в существовании невольничества, является торговец живым товаром, который поначалу, как правило, был англичанином или белым человеком с Севера Штатов. В колониальный период, например, Ньюпорт служил главной штаб-квартирой работорговли в стране. Одно время там насчитывалось сто пятьдесят судов, занятых в этой сфере. Вплоть до 1860 года основная часть денег северян инвестировалась в работорговлю, а Нью-Йорк был портом, из которого выходило большинство американских невольничьих судов.

Наконец, третий виновник – это белый человек с Юга, который владел невольниками и нес ответственность за рабовладельческий строй. Однако было бы такой же ошибкой полагать, что Юг всегда непоколебимо выступал за рабство, как и то, что Север всегда был твердо против него. Тысячи людей в южных штатах возмущались укоренившимися порядками. Некоторые из них, такие как Джеймс Бирни[45 - Джеймс Гиллеспи Бирни (1792–1857) – американский аболиционист, политик и адвокат. Бирни участвовал в публикации еженедельного издания аболиционистов Philanthropist и дважды выдвигался кандидатом в президенты от Партии свободы против рабства.] из Алабамы, увезли своих невольников на Север, чтобы освободить, а затем стали лидерами в борьбе против угнетения.

Как и при рассмотрении любого другого явления, люди придерживаются разных точек зрения на проблему рабства. Так, существовали документы, наподобие «Кодекса раба», которые регулировали отношения слуги и хозяина и впоследствии положили начало становлению прав человека. Действие подобных законов распространялось на всю территорию Юга, но везде присутствовали свои особенности. На самом деле не только в каждом штате, но и на каждой плантации устанавливались свои собственные порядки. Плантация в определенной степени являлась маленьким государством, и жизнь там была такой, какой ее делали жившие на ней люди. Закон и обычаи регулировали обращение хозяина со своим рабом, но это происходило лишь отчасти. Например, в той части Вирджинии, где жил я, и белые, и цветные с презрением смотрели на человека, имевшего репутацию жадного хозяина, который держит рабов на голодном пайке. Если невольник отправлялся на соседнюю плантацию в поисках еды, то репутация его владельца летела к чертям. В целом, однако, каждая плантация сохраняла суверенитет и один плантатор не спешил вмешиваться в дела другого.

Исследуя законы, которые принимались для урегулирования отношений раба и хозяина, можно сделать вывод о том, что этот институт показал себя с худшей стороны. Из известных мне случаев, рабство никогда не находило столь безоговорочной поддержки, как в решении, вынесенном Верховным судом Северной Каролины в 1829 году. В том деле невольник подал в суд на своего хозяина за то, что тот жестоко избил его. Судья не только оправдал рабовладельца, но и разрешил ему подвергнуть находившегося в его собственности человека любому наказанию, вплоть до смертной казни. Основанием для вынесения этого решения послужило то, что за всю историю рабства невольник никогда не смел идти против своего хозяина. Подобный шаг осуждался, а суд счел неправильным выступить против мнения общества.

В том решении говорилось о том, что неправильно сравнивать отношения раба и хозяина с теми узами, которые связывают отцов и детей. Цель родителя – воспитать ребенка готовым к свободной жизни, для чего необходимо развивать в нем нравственность и интеллектуальные способности. В случае же с рабом дело обстоит иначе. «Нет никакого смысла в том, чтобы обращаться к рабу с нравственными поучениями», – говорилось в решении. Главный судья Руффин из Северной Каролины подытожил свое мнение по этому вопросу следующими словами:

Цель хозяина – прибыль, а также личная и общественная безопасность. Субъект – человек, обреченный своим положением жить без знаний и без права создавать что-либо свое. Он обязан трудиться на благо другого. Какие моральные соображения могут внушаться такому существу? Должен ли он работать ради личного счастья и из чувства естественного долга? Подобное можно ожидать только от того, кто беспрекословно повинуется воле другого. Такое послушание является следствием безусловной власти над телом. Ничто другое не может привести к такому результату. Власть хозяина должна быть абсолютной, чтобы сделать подчинение раба непререкаемым[46 - Slavery in the State of North Carolina, John Spencer Bassett. – Прим. авт.].

Вынося решение, судья Раффин даже не пытался оправдать его моральными соображениями. «Руководствуясь принципами права, – говорит он, – каждый человек должен воспротивиться такому закону, но при существующем положении вещей все должно происходить именно так. Здесь не может быть никаких исключений. Это жестокая реальность не только для рабов, но и для свободной части населения».

Это судебное решение выводит на чистую воду идею, которая всегда лежала в основе рабства, – идею о том, что зло для одного человека является благом для другого. Однако история рабства доказывает как раз обратное: зло порождает зло, так же как болезнь порождает болезнь. Несправедливость по отношению к одной части общества в долгосрочной перспективе обязательно обернется вредом для всех.

Жизнь раба на маленьких плантациях, расположенных на возвышенностях, и на больших плантациях вдоль побережья сильно различалась. Для примера, на плантации, где я родился, в округе Франклин, штат Вирджиния, насколько мне помнится, было всего шесть рабов. Мой хозяин и его сыновья работали бок о бок со своими невольниками. Таким образом, мы росли все вместе, как члены одной большой семьи. Надсмотрщика не было, и мы узнавали своего хозяина, а он – нас. Большие плантации на побережье обычно находились под руководством надсмотрщика. Хозяин и его семья большую часть года находились в отъезде. О личных отношениях между ними вряд ли можно было говорить.

Джон Кэлхун, величайший государственный деятель Южной Каролины, воспитывался на плантации, мало чем отличавшейся от той, где вырос я. Один из биографов рассказывает, как отец Кэлхуна, возвращаясь со службы в законодательном собрании Чарльстона, привез домой молодого африканца. Этого человека недавно доставили с черного континента на каком-то английском или американском судне. Дети в округе и, несомненно, некоторые из пожилых жителей никогда раньше не видели чернокожего. Он был первым цветным, оказавшимся в этой части страны. Патрик Кэлхун нарек раба Адамом и через некоторое время нашел ему жену. Одного из детей чернокожего Адама звали Суони. Он вырос на плантации вместе с Джоном Кэлхуном и много лет оставался его товарищем. Суони дожил до глубокой старости и любил рассказывать о детстве, которое он провел вместе с самим Джоном Кэлхуном. Они вместе охотились и рыбачили, вместе трудились[47 - American Historical Assn. Report, Vol. 11, 1899, p. 74 et seq. – Прим. авт.]. «Мы работали в поле, – говорил Суони, – и много раз под жарким солнцем бок о бок пахали землю».

О ранней жизни Кэлхуна я узнал из рассказа полковника Пинкни Старка. Этот человек также прекрасно описал все особенности института рабства в том виде, в каком он существовал в той части страны, где ему довелось жить. В тех местах плантатор сам обрабатывал свою землю. Надсмотрщик появился лишь позже, и полковник Старк считает, что «ужасы и несправедливости стали случаться только в тот момент, когда между рабом и хозяином появился посредник». Вот как он рассказывает о жизненном укладе на одной из плантаций:

Недалеко от плантации семьи Кэлхун жил человек, который участвовал в старой войне за свободу. Долгие годы он сам управлял делами плантации, но под конец жизни согласился нанять надсмотрщика. Всякий раз, когда между рабом и его начальником возникали разногласия, хозяин принимал сторону первого и увольнял второго.