Дочери Дагестана

…Как-то в Хунзах прибыли два беглых кумыка из столицы Мехтулинского ханства. Хаджи-Мурат поинтересовался, большая ли охрана у Нух-Бике.

– В Дженгутае 6–7 сотен солдат, – ответили кумыки.

– Что же они крепко ee охраняют?

– О ней никто не думает. Офицеры только и делают, что пьют да в карты сражаются.

Беглецы рассказали, что у ворот дворца Нух-Бике на ночь ставится всего один или двое часовых.

После этой беседы Хаджи-Мурат стал тайно готовить набег на крепость. Собралось у него около 200 человек. Если принять во внимание те 6–7 сотен, что базировались в столице Мехтулы, да еще две сотни милиции из местных жителей, то у Хунзахского наиба сил набралось в четыре раза меньше. Но он любил говорить: «Пять золотых удобнее пятисот медных и сделают то же самое».

На рассвете 14 декабря 1846 года с двумя сотнями горцев Хаджи-Мурат покинул Хунзах. Никто не знал, куда и зачем едут. В полдень, оставляя аул слева от себя, проскакали Аракани. Войдя в глухое ущелье, дали лошадям остыть и чуть утолить жажду из горной речки. Начался трудный подъем. Рядом с наибом скакал его друг и советник Гайдар-бек.

– Люди хотят знать, куда мы едем! – произнес с обидой Гайдар-бек.

– Я и сам не знаю, – ответил Хаджи-Мурат, действительно не зная, что таят в себе дальнейшие события.

Дальше ехали молча. Всадники очутились на перевале.

Здесь гулял зимний ветер, то принося, то угоняя белые лохмотья туч.

«Неужели опять в Темир-Хан-Шуру?» – подумал Таймас-хан. В 1839 году Шамиль выразил явное недовольство Хаджи-Мурату неудачной атакой этой крепости – мюриды потеряли более 10 человек.

…Короткий зимний день подходил к концу. За поворотом горцы увидели Аркас. Аул мигал двумя-тремя огоньками. Хаджи-Мурат объявил привал. Впервые после 70-километрового марша мюриды сошли с коней. Люди устали, их унылый вид говорил о желании отдохнуть. Видимо, один только наиб чувствовал себя отлично. По этому поводу Таймас-хан говорил: «Я не знал человека более неугомонного. Он не слезал с лошади даже в самых опасных местах».

Между тем приближалась ночь, тени быстро густели, и только когда начался спуск на плоскость, хунзахцы поняли, куда и зачем едут. Многие сомневались в успехе.

Остановясь недалеко от Нижнего Дженгутая, Хаджи-Мурат послал к аулу 8 человек, среди которых были Гайдар-бек и Таймас-хан. Те подошли к воротам. Ни звука. Таймас-хан решил перелезть через стену и открыть ворота изнутри. Человек он был смелый, имел к этому времени 16 пулевых ран и заслужил прозвище Магула, что значит «боевой кот».

Когда Таймас-хан взобрался на плетеный забор, в нескольких шагах от себя он заметил костер. Возле него, завернувшись в тулуп с головой, лежал часовой. Человек Хаджи-Мурата, как кошка, двинулся к нему. Но тут под Таймас-ханом с шумом обломилась сухая ветка, и он упал на землю. Часовой проснулся. Сперва он думал, что услышал один из непонятных ночных звуков, но, увидя незваного гостя, успел поднять шум и тут же был убит. Таймас-хан, не мешкая, открыл ворота. Ворвавшись в аул, горцы поскакали к дворцу Нух-Бике.

Ворота дворца оказались запертыми. Хаджи-Мурат приказал рубить их топором. Посыпались удары по доскам, и каждый из ударов в ночном Дженгутае казался выстрелом из пушки. Лай собак, ржание коней и крики людей – все смешалось. Где-то в стороне раздалось несколько ружейных выстрелов. Надо было торопиться. По приказу Хаджи-Мурата, подсаживая друг друга, его люди влезали на стену, оттуда на крышу, а с нее уже спрыгнуть во двор и открыть ворота было делом нехитрым.

В глубине двора, в одной из комнат, заполненных одеялами и подушками, горцы увидели двух перепуганных женщин. Их узнали. Одна была свояченица Хаджи-Мурата – хунзахская красавица Фатьма. Вторая, невероятно тучная дама, Тутун-бике – женщина с пухлым, круглым лицом и двойным подбородком, из нее можно было «выкроить» трех человек. Но Нух-Бике не нашли.

– Где хранятся деньги и где Нух-Бике? – спросили мюриды у Фатьмы. Фатьма не отвечала, и горцы стали ломать сундуки. В это время кто-то из мюридов стал возиться в подушках и одеялах. Увидя меховую шубу, он потянул ее к себе. Шуба не поддавалась. Однако горец все же поднял ee и от удивления замер: под шубой лежала женщина.

Хаджи-Мурат сразу узнал вдову. Нух-Бике готова была закричать от отчаяния, но, считая такое поведение постыдным, она сжала до боли пухлые губы. Хаджи-Мурат, увидя ханшу, тотчас приказал дать «отбой»: надо было уходить.

Тутун-бике, воспользовавшись суматохой, сбежала. Но ее никто и не собирался искать: вряд ли с такой тучной дамой можно было ускакать на лошади! Позже стало известно, что мюриды здорово просчитались, не заглянув в соседнюю комнату. Там хранились золотые конские уборы, оружие, деньги и другие ценности ханши. Там же прятались ee дети: Ибрагим, Рашид и Умукусюм. Забегая вперед, скажем, что Ибрагим-хан, будучи уже полковником царской службы, отомстил Гайдар-беку за свою мать. По его приказу бывшего мюрида сбросили в пропасть.

… Хаджи-Мурат, захватив Нух-Бике, повернул коня в горы. За ним поскакали обремененные награбленным добром воины. Проезжая по узким улочкам села, они видели на кровлях домов темные силуэты дженгутаевцев. Но кумыки не стреляли в нападающих. Мало того, некоторые из них произносили: «Яшасын Шамиль! (Да здравствует Шамиль!)».

Скакали всю ночь. К рассвету проехали Аркас, а к полудню уже справа от себя увидели Аракани. В поле близ Зирани стали делить награбленное. Таймас-хан получил 20 рублей и сверх того за убитого часового 10 рублей.

Нух-Бике неожиданно для себя оказалась в Хунзахе. Хаджи-Мурат очень гордился, что так ловко провел князя Орбелиани. В его руках находилась самая красивая в ту пору дагестанка. Он решил незамедлительно жениться на ней и сообщил Шамилю о своем намерении.

Трудно сказать, как развернулись бы события, но ханша категорически отказала ему и никаким уговорам не поддавалась. Она будто говорила своему похитителю: «Ты не симпатичен мне. Отпусти меня к моим детям». Хаджи-Мурат не нравился ей не только потому, что был некрасив, мал ростом и хромал на одну ногу. После смерти мужа Нух-Бике поклялась всю себя посвятить детям.

– Моя пора прошла, – пробовала она разжалобить пленителя, хотя хорошо знала, что еще хороша собой.

Разве только ради мести совершил бы Хаджи-Мурат свой безрассудный набег? Он не хотел понимать, что Нух-Бике для него недосягаема.

Почти три месяца находилась в горах пленница Хаджи-Мурата, а потом ее обменяли на 11 мюридов, попавших в плен к русским в разное время, и пять тысяч рублей серебром. Домой измученная красавица вернулась в начале апреля 1847 года.

Хочется упомянуть и еще об одной довольно-таки романтической истории, связанной с именем Нух-Бике.

Слава о ее красоте, оказывается, шла по всему Кавказу. А это имело свои последствия. В XIX веке в Азербайджане и Грузии проживал выдающийся поэт Мирза Шафи Вазехи. У него уроки азербайджанского языка брал немец Фридрих Боденштедт.

Уроки проходили три раза в неделю, и на них, кроме Боденштедта, присутствовали также и другие ученики Мирзы Шафи. Потом начиналась беседа, в которой делалась попытка раскрыть суть творческого поиска.

В 1847 году Ф. Боденштедт вернулся в Германию, прихватив с собою записи песен своего учителя и его подарок – тетрадь стихов, озаглавленную «Ключ мудрости». В 1850 году он издал «1001 день на Востоке», в следующем году – «Песни Мирзы Шафи» в своем переводе. А с некоторых пор труды азербайджанского поэта Боденштедт стал выдавать за свои. Европейская публика не знала истинного автора, и вся слава была присвоена переводчиком себе.

Среди множества произведений Мирзы Шафи Вазехи выделяются 52 стихотворения, посвященные некой Зулейхе. Они настолько понравились композитору Петру Чайковскому, что он их перевел с немецкого на русский язык.

Как увижу твои ноженьки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут красоту твою нести,
Столько красоты…

Как увижу твои рученьки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут наносить такие раны,
Такие раны…

Как увижу твои губки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут в поцелуе отказать,
Отказать…

Как увижу твои глазки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут больше требовать любви,
Чем моя…

Снизойди ко мне,
Слышишь, как бьется сердце, о дева рая,
Ты такого сердца не найдешь,
Песню сладкую мою услышь,
Лучше меня никто, о дева рая,
Твою красоту не воспоет.

Так начинается одно из 12 стихотворений. А другой композитор, Антон Рубинштейн, на эти слова написал музыку.

Возникает вопрос: какое отношение имеет все это к нашей героине – Нух-Бике?

Самое непосредственное. Как установил писатель Р. Расулов, Зулейха, которой посвящены стихи, и Нух-Бике – одно и то же лицо. Р. Расулов пишет: «В одной из книг сообщается, что Мирза Шафи и Нух-Бике хотели соединить свои жизни и даже сделали попытку бежать, но, обрученная с аварским ханом по имени Ахмед, беглянка была поймана, и Мирза Шафи навсегда потерял свою любимую».

Фазиль Рахман-заде в своей книге «Дар судьбы» (Баку, 1990. С. 139) пишет, что «в истории азербайджанской литературы нет, наверное, второго такого писателя, как Мирза Шафи Вазехи, чья творческая деятельность и художественное наследие были бы окутаны таким туманом неизвестности…»