Развлечения для птиц с подрезанными крыльями

– Хм, вот и я пал жертвой вредной привычки, – произнес Елисей. – Надо нам составить договор, по которому мы обязуемся не досаждать друг другу необоснованными извинениями.

– И заверить его у нотариуса.

– Непременно.

Ира сделала глоток. Елисей с неохотой констатировал про себя, что пиво в ее бокале убывает.

– Насчет «Ирландской бомбы», – сказала Ира. – Я не боюсь крепости и потому опущу в «Гиннесс» стопку, до краев полную виски.

– Звучит как заявка на вступление в ряды Ирландской республиканской армии.

– А то. Я же злая фемка. И имя подходящее.

Сменилась песня, и по стартовым гитарным аккордам Елисей и Ира синхронно опознали «Wonderwall».

– Вот это поворот! – воскликнула Ира.

– Искренне надеюсь, что наш столик не прослушивается.

– Ну да, ведь я только что пообещала вступить в террористическую организацию.

Ира замерла, внимая Лиаму Галлахеру, соловьем разливающемуся о чудесной стене, и безмолвными движениями губ сопровождала пение.

– Эта песня как награда за кошмарную неделю, – произнесла Ира.

– Что-то не так с учебой?

– Нет. Разругалась с типом, от которого зависел мой потенциальный заработок. И на горьком опыте убедилась в своей бесправности и несостоятельности. Вновь.

Елисей промолчал, ожидая, что Ира поведает, что случилось. Вместо этого она заговорила о другом.

– Я три года планировала поступление в Польшу. Учила польский, стажировалась в этнографическом музее в Кракове, копила высокий GPA, впрягалась в волонтерские программы и в сомнительные проекты, жертвуя на них каникулы и все свободное время. Работала в сомнительном культурном фонде. А весной, буквально за месяц до защиты диплома, поняла, что бюджетку я не потяну.

– И вместо Польши ты осталась в России.

– Не то чтобы я всегда и везде ставила Европу выше России. Совсем наоборот, я в восторге, что мне повезло родиться здесь. Без лукавства, я предпочту Алтай Парижу и Берлину, а вольную жизнь в Поморье хлебной должности в лондонском банке. Но учеба в Польше была моей мечтой.

– Почему именно Элнет Энер, а не Самара?

– Я дважды ездила сюда на конференцию, а затем выиграла Президентскую стипендию для магистров. Теперь я вынуждена писать выпускную работу по беледышской национальной общине и закапываться в местные архивы. Повторюсь, не худшая доля, но не к этому я стремилась.

Елисею претила возможность примерять на себя роль утешителя, тем более что Ира в жалости не нуждалась.

– И никаких идей, что делать в дальнейшем? – спросил он.

– Никаких. Разве что устроить мировую анархическую революцию.

– Достойный проект, – оценил Елисей. – Я с тобой. Если, конечно, меня не обяжут присягнуть радикальным феминисткам.

– А как ты относишься к частной собственности?

– Из своего у меня лишь походный рюкзак с вещами. У меня нет квартиры, машины, дачи. Депозитарной ячейки тоже нет. Я за отмену частной собственности, какой вопрос.

– Отмену, а не перераспределение. Это ключевой пункт.

– Исключительно за отмену.

– Тогда вы приняты, товарищ Елисей.

– Отлично, товарищ Ирина.

Они стукнулись бокалами и дружно осушили их.

– Символичный разговор у нас получился под колымский эль, – сказал Елисей. – Тебя угостить еще?

– Пожалуй, мне хватит.

– Если ты за, можем прогуляться. Погода теплая.

– Почему нет?

В порыве ликования Елисей чуть не предложил Ире понести ее на руках через весь этот провинциальный город, где они так чудесно встретились.

Пока они сидели в баре, небо Элнет Энера окрасилось в сумеречный лавандовый цвет. Солнце, по расписанию укатившее за горизонт, оставило ностальгические сливово-сизые разводы, с дионисийской щедростью размазанные по кромке. Плотный воздух словно застыл, сберегая остатки летнего тепла. На фасадах зажглась подсветка.

– Успела изучить город?

– Почти нет, а ты?

– Только дорогу до бара.

Ира приостановилась.

– Кажется, впереди будет Кремль.

– Ведите нас на Кремль, товарищ Ирина.

Елисей предполагал, что ему придется замедлять шаг, так как за годы автостопных вояжей он навострился передвигаться быстро и обгонял пешеходов. Лена на прогулках раз за разом одергивала не в меру стремительного спутника, и они за долгие месяцы отношений, похожих на тяжбу между возмущенной прихожанкой и безучастным к ее дешевым жестам священником, так и не приноровились к ритму друг друга. К счастью, Ира являла собой противоположность Лены. Она шла бойко, бесшумно касаясь земли кедами, не подстраиваясь и не заставляя подстраиваться под себя. Иногда она замирала, привлеченная чем-нибудь, и снова легко и непринужденно трогалась с места.

– Есть еще одна причина, по которой я уехала из Самары, – сказала она. – Я связалась с человеком, который на меня дурно влиял. Мешал готовиться к госам, расхолаживал, заявлял на меня права. Знаешь ведь, в фильмах есть такой персонаж – разбитной дружок или подружка. Его задача – сбивать с пути. Сегодня он поит тебя дешевым ликером, завтра без повода закатывает истерику на людях, послезавтра раскаивается и плачет у тебя на плече, потом снова что-нибудь.

– С легкостью представляю.

– Он то умиляет, то вымораживает. Такой человек то держит обещание, то нет, то превосходит твои ожидания, то не оправдывает их. Он слишком хорош и слишком плох для тебя одновременно. Самое обидное, что ты чувствуешь вину в любом случае – за свою беспомощность, за унизительную скромность, за вторые роли, которые вечно отводишь себе.

– Я с такими не сближался, но типаж мне знаком.

– Через разрушительную связь с этим взбалмошным человеком я, видимо, пыталась найти себя. Наверное, хотела бросить вызов маме. Отморозить уши ей назло.