Проповедник

– Нет, ответственность возложили на Патрика. Но кому достанется слава, если мы это раскроем, это другой вопрос…

Они оба посмеялись над замечанием Мартина, но этот смех, по крайней мере у Мартина, слегка застрял в горле.

Закончив разговор с Тордом, он пошел и забрал полученный отделением факс, и, когда немного позже на работе появился Патрик, Мартин уже все прочел. Прослушав суммированную информацию, Патрик пришел в столь же подавленное настроение, как он. Дело выливается прямо в какой-то чертов клубок.

?

Анна лежала в купальнике на носу яхты, подставив тело под палящие лучи солнца. Дети спали после обеда в каюте, а Густав стоял у руля. Каждый раз, когда нос яхты ударялся о водную поверхность, на Анну брызгали капельки соленой воды, принося чудесную прохладу. Прикрыв глаза, она могла на мгновение забыть о существующих проблемах и убеждать себя в том, что это и есть ее настоящая жизнь.

– Анна, тебя к телефону. – Голос Густава пробудил ее из близкого к медитации состояния.

– Кто там? – Она заслонила от солнца глаза и увидела, что он размахивает ее мобильным телефоном.

– Он не захотел говорить.

Вот, черт. Она сразу сообразила, кто звонит, и с беспокойством, уже начавшим маленькими твердыми узелками ощущаться в животе, осторожно пробралась к Густаву.

– Анна у телефона.

– Кто это, черт возьми, был? – прошипел Лукас.

Анна засомневалась.

– Я же говорила, что собираюсь кататься на яхте с подругой.

– И ты пытаешься внушить мне, что это подруга? – быстро парировал он. – Как его зовут?

– Тебя это не…

– Анна, как его ЗОВУТ?! – перебил ее Лукас.

От звука его голоса в телефоне сопротивление у нее с каждой секундой все больше рушилось.

– Густав аф Клинт, – тихо ответила она.

– Надо же. Страшно подумать, как у тебя там роскошно. – Насмешливый голос стал низким и угрожающим. – Как ты смеешь брать моих детей в отпуск с другим мужчиной?

– Лукас, мы же разведены, – проговорила Анна и прикрыла рукой глаза.

– Ты не хуже меня знаешь, что это ничего не меняет. Ты мать моих детей, и это означает, что мы связаны навсегда. Ты моя, и дети мои.

– Почему же тогда ты пытаешься их у меня отнять?

– Потому что ты неуравновешенная, Анна. У тебя всегда были слабые нервы, и, честно говоря, я не полагаюсь на то, что ты можешь заботиться о моих детях так, как они того заслуживают. Посмотри хотя бы, как вы живете. Ты целыми днями работаешь, а они ходят в садик. Ты считаешь это хорошей жизнью для детей?

– Но я должна работать, Лукас. А как ты собирался решать это, если бы детьми занимался ты? Тебе тоже нужно работать. Кто бы тогда о них заботился?

– Решение есть, Анна, ты знаешь.

– Ты с ума сошел? Чтобы я вернулась к тебе после того, как ты сломал Эмме руку? Не говоря уже обо всем, что ты сделал мне? – Ее голос перешел на фальцет. В тот же миг она инстинктивно почувствовала, что зашла слишком далеко.

– Я не виноват! Это был несчастный случай! Кроме того, если бы ты с таким упорством постоянно не противоречила мне, я бы так часто не выходил из себя!

Это все равно что говорить в пустоту. Бесполезно. Прожив столько лет с Лукасом, Анна знала, что он действительно так думает. Он никогда не бывает виноват. Во всем происходящем всегда виноваты другие. Избивая ее, он каждый раз заставлял ее ощущать вину за то, что она не проявляла достаточной понятливости, достаточной нежности, достаточной покорности.

Когда ей с помощью скрытых ранее ресурсов сил удалось добиться развода, она впервые почувствовала себя сильной, непобедимой. Наконец она вновь станет хозяйкой своей жизни. Они с детьми смогут начать все с начала. Однако добилась Анна этого подозрительно легко. Лукас действительно пребывал в шоке от того, что во время одной из вспышек ярости сломал дочке руку, и проявил несвойственную ему сговорчивость. Бурная холостяцкая жизнь после развода тоже способствовала тому, что он, бросаясь от одного увлечения к другому, позволял Анне и детям жить спокойно. Но как раз когда Анна почувствовала, что ей удалось спастись, Лукас начал уставать от новой жизни и вновь обращать взгляды к семье. Когда цветы, подарки и мольбы о прощении ничего не дали, нежности закончились. Лукас стал добиваться единоличной опеки над детьми. Он прибег к множеству беспочвенных обвинений в адрес Анны как неподходящей матери. В них не было ни слова правды, но, когда Лукас хотел, он мог быть таким убедительным и очаровательным, что она все равно дрожала при мысли, что его попытки могут дать результат. Она также знала, что на самом деле ему нужны не дети. Сочетать работу с заботой о двух маленьких детях он бы не смог и просто надеялся достаточно запугать Анну, чтобы вернуть ее. В минуты слабости она уже была готова вернуться. Вместе с тем она понимала, что это невозможно. Тогда ей конец. Надо решительно сопротивляться.

– Лукас, эта дискуссия не имеет смысла. После развода я начала новую жизнь, и тебе следовало бы поступить так же. Да, я действительно встретила нового мужчину, и тебе остается только научиться с этим мириться. Дети чувствуют себя хорошо, и я чувствую себя хорошо. Неужели мы не можем попытаться вести себя в этом вопросе как взрослые люди?

Она говорила умоляющим тоном, но на другом конце была полная тишина. Анна поняла, что перешла границу. Услышав гудки, свидетельствовавшие о том, что Лукас просто-напросто положил трубку, она знала, что ей придется каким-то образом за это заплатить. Причем дорого.

Лето 1979 года

Зверский спазм заставил ее вцепиться пальцами в лицо. Боль, испытанная, когда ногти процарапали на коже длинные полосы, показалась почти терпимой по сравнению с болью, разрывающей голову, и помогла сосредоточиться.

Было по-прежнему темно, но что-то пробудило ее из глубокого забытья. Наверху показалась маленькая полоска света, и, пока она, щурясь, смотрела на свет, полоска стала медленно расширяться. Видно с непривычки ничего не было, но она слышала, как кто-то проник сквозь расширившуюся до отверстия щель и спускается по лестнице. Кто-то подходил в темноте все ближе и ближе. От растерянности она не могла разобраться, надо ощущать страх или облегчение. Оба эти чувства присутствовали вперемешку, и верх брало то одно, то другое.

Последние шаги к месту, где она лежала на боку, поджав ноги, были почти беззвучными. Еще не услышав ни слова, она почувствовала, как ее гладят рукой по голове. Вероятно, этот жест задумывался как успокаивающий, но от самой простоты движения сердце сковал страх.

Рука продолжала двигаться по ее телу, а она дрожала в темноте. На секунду промелькнула мысль: оказать безликому незнакомцу сопротивление. Мысль исчезла столь же быстро, как появилась. Темнота слишком подавляла, а ласкающая рука пронзала ей кожу, нервы и душу. Она с ужасом сознавала, что ей остается только покоряться.

Когда рука вместо ласки принялась разгибать и выворачивать, тянуть и рвать, это не стало для нее сюрпризом. Она в каком-то смысле радовалась этой боли. Было легче осознанно справляться с болью, чем переносить страх ожидания неизвестности.

Торд Педерсен перезвонил всего через несколько часов после разговора Патрика с Мартином. Один скелет они идентифицировали. Одной из тех, кого нашли в Королевском ущелье, оказалась Мона Тернблад, девушка, исчезнувшая в 1979 году второй.

Патрик с Мартином сели и принялись вместе разбирать накопившуюся в расследовании информацию. Мелльберг блистал своим отсутствием, но на работу после удачного участия в соревнованиях по гольфу вернулся Йоста Флюгаре. Он, правда, не выиграл соревнование, но, к своему удивлению и радости, сумел закатить мяч в лунку с одного удара, и его пригласили выпить шампанского в здании клуба. Мартин и Патрик уже трижды подробно выслушали, как получилось, что мячик с первого удара попал в шестнадцатую лунку, и не сомневались в том, что до конца дня услышат еще несколько раз. Но они относились к этому спокойно. Йоста заслужил эту радость, и Патрик предоставил ему маленькую отсрочку, прежде чем вовлечь его в расследование. Поэтому сейчас Йоста обзванивал всех знакомых гольфистов и рассказывал о Великом Событии.

– Итак, мы имеем дело с мерзавцем, который, прежде чем убить девушек, ломает им кости, – сказал Мартин. – И режет ножом, – добавил он.

– Да, похоже на то. Я бы предположил, что за этим наверняка кроется некий сексуальный мотив. Какой-то чертов садист возбуждается от боли других. Присутствие на Тане спермы тоже на это указывает.

– Ты поговоришь с родственниками Моны? Я имею в виду, сообщишь, что мы ее нашли?

Мартин явно заволновался, и Патрик успокоил его, пообещав взять эту задачу на себя.

– Думаю, я съезжу к ее отцу после обеда. Мать умерла много лет назад, так что сообщать надо только отцу.

– Откуда тебе это известно? Ты их знаешь?

– Нет, но Эрика вчера побывала в библиотеке Фьельбаки и нашла все, что писали в прессе о Сив и Моне. К исчезновениям периодически возвращались, и даже нашлось интервью с семьями, взятое пару лет назад. У Моны в живых остался только отец, а у Сив еще до исчезновения была одна мать. Правда, была еще маленькая дочка, и я собираюсь с ней тоже поговорить, как только мы получим подтверждение, что вторая женщина – это Сив.

– Наверное, было бы адским совпадением, окажись это кто-то другой?

– Да, поэтому я рассчитываю, что это она, но с полной уверенностью мы пока говорить не можем. Случались и более странные вещи.

Перебрав раздобытые Эрикой бумаги, Патрик разложил несколько из них веером на письменном столе. Он также достал папку с материалами расследования, которую отыскал в подвальном архиве, чтобы объединить имеющуюся информацию об исчезновении девушек. В газетных статьях нашлось много такого, что отсутствовало в папке, поэтому для полной картины того, что пока известно, требовались оба источника.

– Смотри. Сив исчезла в день праздника середины лета, в семьдесят девятом году, а Мона двумя неделями позже.