Вкус пепла

Он лежал на кровати, закинув руки за голову и устремив взгляд в потолок. Время было уже позднее, и, как всегда после рабочего дня, тело налилось тяжестью. Но сегодня он никак не находил покоя, мысли роились в голове, не давая уснуть.

Разговор в конторе по поводу монолитов прошел хорошо, и это была одна из тем его размышлений. Он понимал, что работа предстоит непростая, и перебирал в уме разные варианты, стараясь выбрать лучший способ решения задачи. Он уже знал, в каком месте горы будет вырубать монолит. На южном краю каменоломни еще оставалась нетронутая скала, из нее-то он и собирался вырубить большой кусок хорошего гранита, рассчитывая, что при некотором везении получит монолит без изъянов, из-за которых камень мог бы развалиться.

Вторым предметом его размышлений была темноволосая девушка с голубыми глазами. Он знал, что это запретные мысли. К таким девушкам, как она, ему даже в мечтах нельзя приближаться, но Андерс ничего не мог с собой поделать. Когда ее ручка оказалась в его ладони, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отпустить ее, не задержав подольше. Едва он коснулся ее кожи, с каждой секундой ему становилось все труднее разжать руку, а ведь он никогда не любил играть с огнем. Все совещание стало сплошным мучением. Стрелки часов на стене еле ползли, и ему все время приходилось насильно удерживать себя, чтобы не обернуться и не посмотреть в тот угол, где она сидела.

Прекраснее ее он никого никогда не встречал. Ни одна из девушек или женщин, которые промелькнули в его жизни, не могла идти ни в какое сравнение с нею. Она казалась существом из иного мира. Он вздохнул и перевернулся на бок в очередной попытке заснуть. Завтрашний день, как и все остальные, начнется для него в пять утра, независимо от того, какие думы не давали ему спать.

Вдруг что-то звякнуло. Звук был такой, словно в окошко бросили камень, но все произошло очень быстро и сразу стихло, и он подумал, что ему это только почудилось. Все было спокойно, и он опять закрыл глаза. Но тут звук повторился, и у него больше не осталось сомнений: кто-то бросал ему в окно камешки. Андерс поднялся и сел. Должно быть, это кто-то из приятелей, с кем он иногда ходил в пивную, и он подумал, что задаст им перцу, если они разбудят вдову, у которой он снимал комнату. Он прожил тут последние три года, был доволен условиями и не хотел давать хозяйке повод для конфликта.

Осторожно он поднял крючок и открыл ставни. Он жил на нижнем этаже, но большой куст сирени заслонял окно. Выглянув в просвет, Андерс, напрягая зрение, попытался разобрать, кто стоит на улице в бледном свете луны.

А когда увидел, то не поверил своим глазам.

Она долго колебалась: два раза Эрика надевала куртку, снова снимала, но потом наконец приняла решение. Нет ничего плохого, если она предложит свою поддержку, ну а там уже будет видно, может Шарлотта сейчас принимать посетителей или нет. Во всяком случае, сидеть дома как сыч, зная, какой ужас переживает подруга, Эрика не могла.

Миновало уже два дня после шторма, но на улице, по которой она ходила гулять, все еще оставались его следы. Упавшие деревья, мусор и разные обломки кучками лежали по обочинам, смешанные с бурой и желтой листвой. Но в то же время непогода словно бы смела слой осенней грязи, облепившей человеческое поселение; в воздухе пахло свежестью, он был прозрачен, как промытое оконное стекло.

Майя раскричалась в коляске во всю глотку, и Эрика прибавила шагу. Ребенок почему-то с самого начала решил, что лежать в коляске, когда ты не спишь, совершенно бессмысленное занятие, и громко выражал протест. У Эрики от этого крика начинало колотиться сердце, а на лбу от паники проступала испарина. Первобытный инстинкт подсказывал ей, что нужно скорей остановить коляску, взять Майю на руки и спасти ее от волков, но Эрика крепилась. До дома матери Шарлотты было всего ничего, еще немного – и они там.

Удивительно, как одно исключительное происшествие могло совершенно перевернуть твое видение мира! Раньше Эрике всегда казалось, что дома у подножия склона, на котором находился Сельвикский кемпинг, мирным ожерельем огибают залив, расположившись лицом к морю и островам. Теперь же над их крышами, и особенно над домом Флоринов, словно нависли густые тучи. Эрика снова засомневалась, но теперь она уже подошла так близко, что поворачивать назад было бы глупо. Авось они сами ее выгонят, если ее приход окажется некстати. Друзья познаются в несчастье, и Эрика не желала относиться к той категории людей, которые из преувеличенной деликатности – а на самом деле скорее из трусости – предпочитают избегать друзей, попавших в трудное положение.

Отдуваясь, она покатила коляску вверх по склону. Дом Флоринов находился немного выше подножия, и, добравшись до асфальтовой дорожки перед гаражом, она остановилась, чтобы отдышаться. Крики Майи достигли таких децибелов, которые любая комиссия признала бы недопустимыми для работающей техники, поэтому Эрика поспешила задвинуть коляску в сторонку и вынуть из нее девочку.

Несколько секунд, показавшихся ей очень долгими, она простояла на крыльце, положив руку на дверной молоток, пока наконец с бешено бьющимся сердцем не осмелилась постучать. Возле двери имелся звонок, но поднимать трезвон на весь дом показалось ей слишком неделикатным. Долгое время все оставалось тихо, и Эрика уже готова была повернуться и уйти, но тут послышались шаги. На пороге показался Никлас.

– Здравствуй, – произнесла она еле слышно.

– Здравствуй, – отозвался Никлас.

Лицо у него было бледное, глаза покраснели от слез. Эрика подумала, что он похож на мертвеца, который почему-то еще ходит по земле.

– Простите, если я помешала, я совсем не хотела, я только подумала…

Эрика пыталась подобрать нужное слово, но не смогла. Между ними непроницаемой стеной встало молчание. Никлас глядел себе под ноги, и Эрике снова захотелось повернуться и убежать.

– Заходи, пожалуйста! – наконец сказал Никлас.

– Думаешь, ничего, если я зайду? – спросила Эрика. – То есть я хотела сказать, будет ли от этого…

Она умолкла, не зная, что добавить, и наконец закончила:

– Какая-то польза?

– Ей дали сильные успокоительные, и она не очень… – не закончив начатую фразу, Никлас добавил: – Но она несколько раз упоминала, что должна была позвонить тебе, поэтому будет хорошо, если ты ее успокоишь.

Если Шарлотта после случившегося еще беспокоилась о том, что не позвонила Эрике, это доказывало, насколько у нее все перепуталось в голове. Но когда Эрика следом за Никласом вошла в гостиную, у нее невольно вырвался приглушенный испуганный возглас. Если Никлас походил на ходячего мертвеца, то Шарлотта напоминала покойницу, уже пролежавшую некоторое время в земле. В ней не осталось и следа от прежней энергичной, сердечной и исполненной жизни женщины. На диване лежала ее мертвая оболочка. Темные волосы, прежде кудрявые, повисли потными сосульками. Полнота, за которую ее всегда укоряла мать и которая в глазах Эрики так ей шла, делая похожей на одну из пышущих здоровьем девушек с картин Цорна[8 - Цорн Андерс (1860–1920) – выдающийся шведский художник, в творчестве которого имеются сценки из крестьянской жизни, а также изображения обнаженной натуры в окружении пейзажа.], сейчас, когда Эрика увидела ее съежившейся под одеялом на диване, казалась болезненной одутловатостью.

Шарлотта не спала, но ее мертвенный, невидящий взгляд был устремлен куда-то в пространство, и ее все время трясла мелкая дрожь. Эрика, как была в верхнем платье, бросилась к дивану и опустилась на колени. Майю она положила и оставила на полу. Малютка словно бы почувствовала настроение, царившее в комнате, и лежала, не в пример своему обычному поведению, тихо и спокойно.

– О, Шарлотта, какое горе! – Эрика со слезами обняла голову подруги, но та смотрела пустыми глазами, в которых не отразилось никакого чувства.

– Она все время такая? – спросила Эрика, обернувшись к Никласу.

Тот в нерешительности остановился на середине комнаты. Наконец он кивнул и провел рукой по глазам:

– Это таблетки. Но когда мы перестаем их давать, она непрерывно кричит. Словно раненый зверь. Я не могу это выносить.

Эрика снова повернулась к Шарлотте и погладила ее по волосам. Та, казалось, не мылась уже несколько дней, от ее тела исходил легкий запах пота и страха. Губы зашевелились, словно она хотела что-то сказать, но в ее слабом бормотании Эрике не сразу удалось разобрать слова. После первых неудачных попыток Шарлотта охрипшим голосом еле слышно выговорила:

– Не могла прийти. Надо было позвонить.

– Пустяки! Не думай об этом!

– Нет больше Сары, – сказала Шарлотта и впервые за все это время по-настоящему посмотрела на Эрику. Этот взгляд словно обжег ее – столько в нем выразилось горя.

– Да, Шарлотта. Сары больше нет. Но остались Альбин и Никлас. Вам надо поддерживать друг друга.

Эрика слышала себя и понимала, что произносит банальности, но, может быть, хотя бы обрывки стереотипных фраз дойдут до сознания Шарлотты. Однако та только скривила рот и глухим голосом горько повторила: «Поддерживать друг друга». Эта улыбка скорее была похожа на гримасу, и Эрике показалось, что Шарлотта неспроста повторяла ее слова с таким горестным выражением. Но возможно, ей это только почудилось. Действие сильных успокаивающих средств иногда сопровождается неожиданными эффектами.

Какой-то звук за спиной заставил Эрику обернуться. В дверях она увидела Лилиан, смотревшую с таким видом, словно ее душила злость. Бросив на зятя испепеляющий взгляд, она сказала:

– Разве мы не говорили с тобой о том, что Шарлотта не может принимать гостей?

От этих слов Эрика почувствовала себя страшно неловко, но на Никласа тон тещи, казалось, не произвел никакого впечатления. Не дождавшись ответа, Лилиан обратилась непосредственно к Эрике, все еще стоявшей на коленях возле дивана:

– Шарлотта слишком слаба, так что всякие посетители сейчас для нее только лишнее беспокойство. Казалось бы, люди и сами должны это понимать!

Лилиан сделала такое движение, словно сейчас подойдет и отгонит Эрику от дочери, как назойливую муху, но тут впервые за все время взгляд Шарлотты немного оживился. Приподнявшись с подушки, она прямо посмотрела в глаза матери и сказала:

– Я хочу, чтобы Эрика осталась.

Полученный отпор еще больше разозлил Лилиан, однако она, сделав над собой заметное усилие, проглотила слова, готовые сорваться у нее с языка, и сердито удалилась на кухню. Поднявшаяся суматоха пробудила пребывавшую в необычно миролюбивом настроении Майю, и она раскричалась во все горло. Шарлотта с трудом приподнялась и села на диване. Никлас тоже стряхнул оцепенение и быстро шагнул к ней, чтобы помочь, но она резко отмахнулась от его руки и оперлась на Эрику.

– Ты уверена, что в силах сидеть? Может быть, тебе лучше полежать и отдохнуть? – тревожно спросила Эрика, но Шарлотта мотнула головой.

Ее речь была немного невнятной, но, сосредоточившись, она проговорила:

– Належалась, хватит. – Затем глаза ее наполнились слезами, и она шепотом спросила: – Мне не приснилось?

– Нет, не приснилось, – ответила Эрика.

Она села рядом с Шарлоттой на диван, взяла на колени Майю, а другой рукой обняла подругу за плечи. Футболка на Шарлотте была влажная, и Эрика подумала, не предложить ли Никласу, чтобы он помог жене принять душ и переодеться.

– Дать тебе еще таблетку? – спросил Никлас, не смея поднять глаза на супругу после того, как она оттолкнула его руку.

– Хватит таблеток, – сказала Шарлотта и снова резко помотала головой. – Надо, чтобы мозги прояснились.

– Хочешь принять душ? – предложила Эрика. – Никлас или твоя мама с радостью помогут тебе.