Железный крест

– В дневнике? – Ей показалось, что Аксель вздрогнул, а может быть… Нет, скорее всего, показалось. – Франц Рингхольм и Бритта… – он щелкнул пальцами, – не могу вспомнить фамилию.

Старик помолчал немного, роясь в памяти, но попытка так и осталась безрезультатной.

– Мне кажется, она так и живет здесь, во Фьельбаке. Унее дочери, две или три, но они намного старше вас. Так и вертится на языке, а вспомнить не могу. Впрочем, она наверняка сменила фамилию, когда вышла замуж… Вспомнил! Юханссон! Ее фамилия была Юханссон, и вышла замуж она за однофамильца, тоже за Юханссона, так что ничего не изменилось.

– Тогда ее нетрудно будет найти. Но вы так и не ответили на мой вопрос – какой была мать тогда?

Аксель задумался.

– Она была спокойной, задумчивой, но не мрачной. Не такой, как вы ее описываете. В ней была, как бы сказать получше… тихая радость. Она словно светилась изнутри. Не как Бритта.

– А Бритта?

– Она мне никогда особенно не нравилась. Я не понимал, что в ней нашел брат, почему он общается с такой… пустышкой. – Аксель покачал головой. – Ваша мать была из другого теста. А Бритта… очень поверхностная, я бы даже сказал, самовлюбленная… И потом, она бегала за Францем так, что это переходило все границы приличия. Тогда девушки так себя не вели. Другое время было, знаете ли… – Он слабо улыбнулся.

Эрика так и не поняла, считает он то, другое время лучше или хуже нынешнего.

– А Франц? – спросила Эрика и так и осталась сидеть с полуоткрытым ртом.

Чем больше рассказывал Аксель, тем лучше она понимала, как мало знает о своей матери.

– И Франц… Я не особенно одобрял дружбу брата с Францем. В нем была какая-то злость, даже ненависть. Нет, это не тот человек, с кем мне хотелось бы дружить. Ни тогда, ни сейчас.

– А сейчас что он делает?

– Живет в Греббестаде. Если выразить в двух словах, мы выбрали разные дороги. – Аксель произнес эту формулу сухо, если не сказать презрительно.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что я посвятил жизнь борьбе с нацизмом, а Франц хочет повторить историю, на этот раз на шведской земле.

– Но откуда тогда взялась эта медаль? – Эрика даже наклонилась к Акселю, но на лицо старика словно упал занавес – оно сделалось строгим и непроницаемым.

– Медаль… Сейчас пойдем и попробуем ее найти.

Он встал и, не оборачиваясь, двинулся к выходу. Эрика в растерянности последовала за ним. Что она такого сказала, от чего он вдруг замкнулся?

В холле Аксель остановился у двери, которую Эрика раньше не заметила, и взялся за ручку.

– Наверное, лучше будет, если я пойду один, – сказал он дрогнувшим голосом.

Эрика поняла, куда ведет эта дверь. В библиотеку, где убили его брата.

– Может быть, в другой раз? – Ей опять стало неудобно, что она пристает к человеку в тяжелый для него момент жизни.

– Нет, лучше сразу, – жестко сказал Аксель, но тут же повторил более приветливо: – Лучше сразу. Сейчас вернусь.

Он исчез в библиотеке, тщательно прикрыв за собой дверь. Эрика осталась в холле, прислушиваясь к скрипу выдвигаемых ящиков. Хозяин вернулся буквально через две минуты.

– Вот. – С тем же непроницаемым выражением лица он протянул ей медаль.

– Спасибо, я… – Эрика запнулась. – Спасибо большое.

Сжимая в кармане медаль, она шла по той же гравиевой дорожке и чувствовала, что Аксель смотрит ей вслед. На секунду у нее возникло желание вернуться и попросить извинения за свою бестактность, но именно в это мгновение раздался звук захлопнувшейся двери. Она повернулась – на крыльце никого не было.

* * *

Фьельбака, 1943 год

– Это трудно себе представить! Как Пер Альбин Ханссон может быть таким трусом! – Вильгот Рингхольм треснул кулаком по столу так, что рюмка с коньяком задрожала.

Его раздражала медлительность жены. Вечно так с бабами – пока сам не сделаешь, не дождешься.

– Бодиль! – крикнул он, но ответа, к своему удивлению, не получил. Он вкрутил окурок в пепельницу и заорал изо всех сил: – Бодиль!!!

– Сбежала твоя половина? – хохотнул Эгон Рудгрен.

Яльмар Бенгтссон тоже засмеялся. Эта дура превращает его в посмешище! Надо что-то делать. Он уже собрался встать и навести порядок, как на пороге появилась его жена с нагруженным подносом.

– Извини, что задержалась, – сказала она, потупив глаза, и поставила поднос на стол. – Франц, ты не мог бы…

– Нет! – рявкнул отец. – Не мог! Он уже взрослый парень, нечего ему заниматься бабьими делами. Пусть побудет с нами и послушает, может, ума немного поднаберется! – Он подмигнул сидевшему напротив сыну.

Тот невольно выпрямился. Ему в первый раз позволили присутствовать на деловом обеде отца. Обычно после десерта следовало поблагодарить и выйти из-за стола. Но сегодня отец настоял, чтобы он остался. Его распирала гордость. Прекрасный вечер становился все лучше.

– Ну что, несколько капель коньяку? Что скажете, ребята? Пацану на той неделе стукнуло тринадцать, так что самое время попробовать коньячку.

– Самое время! – ухмыльнулся Яльмар. – Давно уже самое время. Мои сорванцы причащаются с одиннадцати, и, я бы сказал, только на пользу.

– Вильгот… ты и в самом деле считаешь, что… – Глаза жены расширились от ужаса.

Муж демонстративно налил большую рюмку коньяка и протянул Францу. Тот глотнул и закашлялся.

– Не торопись, паренек, коньяк надо смаковать, а не глотать, как лошадь.

– Вильгот…

– А ты что здесь делаешь? – Его глаза потемнели. – У тебя что, на кухне работы нет?

Она хотела что-то сказать, но молча посмотрела на сына. Тот победно поднял рюмку.

– За твое здоровье, мать!

Провожаемая хохотом, она вышла на кухню и закрыла за собой дверь.

– О чем мы говорили? Да, этот Пер Альбин – о чем он думает? Ясно как божий день – мы должны поддержать немцев.

Эгон и Яльмар согласно кивнули.