Код Забвения. Книга третья

Глава 1. Голос из прошлого

Воздух в коридорах «Светлячка» был спертым и отдавал металлической пылью, озоном от коротких замыканий и едва уловимым, но стойким ароматом человеческого пота – запахом постоянного, не смываемого стресса. Системы рециркуляции работали, но не справлялись с этой новой, густой атмосферой выгорания. Свет аварийных ламп, приглушенный до 40%, отбрасывал длинные, искаженные тени, превращая привычные пространства в лабиринт из полумрака и сломанных углов.

Инженер Дэвид Чин сидел на корточках в нише сервисного отсека, его поза была неестественно скованной. Он тремя разными калибровочными ключами проверял люфт в креплении антенны разведывательного дрона «Сокол». Процедура была избыточной, почти ритуальной. Его пальцы, обычно проворные и уверенные, двигались с заторможенной, преувеличенной точностью, будто он боялся, что одно неверное движение рассыплет и без того хрупкий мир на части. Чин не поднимал головы на звук шагов, полностью сфокусировавшись на микроскопическом зазоре между панелями.

Приглушенный, но навязчивый стук доносился из вентиляционной шахты. Это были редкие, тяжелые удары, перемежающиеся длинными паузами и приглушенной руганью на русском. Где-то в Секторе 4, в тесноте, пропитанной запахом горелой изоляции, Алексей Карпов и Раджав Десаи в прямом смысле слова вгрызались в корпус корабля. Они пытались зафиксировать композитную «заплату» на теплозащите, используя самодельные заклепки и сварочный аппарат, работающий на минимальной мощности, чтобы не прожечь ослабленный металл насквозь. Каждый удар отзывался вибрацией в палубе под ногами, словно у корабля болели зубы.

Из открытой двери медпункта, обозначенной мигающим желтым светодиодом, вышла доктор Лейла Белькасем. На ее планшете горел длинный список – результаты тотального медосмотра. Цифры выстраивались в неутешительную картину: кумулятивная доза радиации у 70% экипажа, повышенные маркеры стресса, признаки мышечной атрофии и контузионного синдрома. Она молча подошла к Чину, ее лицо было маской профессионального спокойствия, под которой угадывалась тяжелая усталость. Не говоря ни слова, Лейла протянула ему бумажный стаканчик. Тот, не глядя, взял его, механически опрокинул в рот маленькую голубую таблетку – новый, усиленный рецептурный транквилизатор – и запил водой, не отрывая взгляда от панели дрона. Ритуал был отработан до автоматизма. Белькасем задержалась на секунду, ее взгляд скользнул по спине инженера, напряженной как струна, затем она развернулась и пошла дальше, в кают-компанию, где ее уже ждала следующая группа, требующая химического успокоения.

Амара Туре стояла у главного навигационного терминала на мостике. Ее пальцы бессознательно выстукивали по сенсорной панели сложный, нервный ритм. Внезапно рука дернулась, и она с силой, граничащей с яростью, провела ребром ладони по идеально чистому экрану, смахивая несуществующую помеху. Туре замерла, ощутив, как по телу пробежала дрожь. Суеверный жест пилота, пережиток земных тренировок, бесполезный здесь, в глубоком космосе. Ее тело, выдержавшее чудовищные перегрузки при торможении, теперь не находило покоя в невесомости и тишине, выдавая сбои в мелкой моторике. Она сжала кулаки, чувствуя, как влажные ладони прилипают к холодному металлу консоли.

Никто не смотрел в цифровые иллюминаторы. В них, как гигантский поблескивающий саван, висел ледяной спутник d-7. Его поверхность, испещренная трещинами, была видна с пугающей четкостью. Он не манил и не пугал. Он был просто там – безмолвный, холодный и безучастный к израненному кораблю на своей орбите. Он был не целью, а лишь очередной точкой на карте их пути к дому, напоминанием о том, что даже вырвавшись из звездного ада, они не обрели покоя, а лишь сменили одну форму истощения на другую.

«Светлячок» продолжал свой путь. Системы корабля, как и сердца его экипажа, работали в аварийном режиме, расходуя последние резервы на то, чтобы просто продолжать движение.

* * *

Каюта капитана «Светлячка» была погружена в полумрак, воплощение функционального аскетизма. Стены из матово-черного композита поглощали свет, делая пространство тесным и камерным. Единственным источником света был гигантский главный экран, на котором горела детализированная схема системы Тигарден. Желтый круг звезды в центре, орбиты планет-гигантов, усыпанные мириадами точек данных и линий сканирующих лучей. Картина, стоившая им риска самоуничтожения. На цифровом «иллюминаторе» тусклая точка Тигардена разрослась в заметный желтоватый диск, окруженный роем крошечных спутников.

Дмитрий Звягинцев сидел за массивным дубовым столом – единственной роскошью, привезенной с Земли, – но не работал. Он просто смотрел на схему. Его темная униформа висела на нем мешковато, подчеркивая потерю веса. Лицо было серой, изможденной маской былого капитана. Глубокие, сине-черные тени под глазами казались провалами в череп. Борозды у рта и на лбу стали резче, глубже, высеченные не временем, а постоянным напряжением.

В правой руке он бессознательно мял кусок термостойкого пластика – обломок какого-то диагностического прибора, – медленно превращая его в крошащуюся крошку, которая падала на полированную деревянную столешницу. Левая лежала на столе, пальцы судорожно сжимались и разжимались, будто в попытке поймать ускользающую нить контроля. Вся его стальная воля ушла на то, чтобы просто сидеть прямо под этой вечной тяжестью и не позволить телу согнуться пополам. Его дыхание было ровным, но слишком глубоким, слишком контролируемым, как у человека, сознательно подавляющего приступ тошноты.

Капитан не смотрел на медицинские сводки. Он знал их наизусть. Каждую цифру, каждый процент упадка. Он чувствовал их на себе – тупую боль в мышцах, фантомное жжение радиации на коже, кислый привкус стресса во рту. Его взгляд блуждал по схеме, выискивая не угрозы, а ответы, которых не было. Пустота. Могила.

Внезапный, резкий звук – не стук, а сдавленный кашель за дверью – вывел его из оцепенения. Дверь с тихим шипом отъехала в сторону, не дожидаясь ответа. В проеме, залитый тусклым светом коридора, стоял Алексей Карпов. На нем был тот же замасленный комбинезон, с теми же темными кругами под глазами, но в его позе была не усталость, а сжатая пружина. Он переступил порог, и дверь закрылась, отсекая их от корабельного гула из коридора.

– Дим, – его голос был низким и хриплым, без предисловий. Он бросил быстрый взгляд на цифровой иллюминатор, на ледяной шар d-7, висящий в черноте. – Мы с Чином и Десаи уже неделю латаем дыры, которые можно было бы залатать за день, будь у нас нормальные запчасти. Их нет. Мы клеим этот корпус на соплях и благих намерениях. А они там.

Он ткнул пальцем в сторону экрана, в общее направление спутника.

– Мы обязаны посмотреть. Не для науки, не для галочки. Чтобы выжить.

Звягинцев медленно разжал пальцы, и пластиковая крошка тонкой струйкой соскользнула на стол. Он поднял на Карпова взгляд, и в его потухших глазах что-то едва дрогнуло.

Воздух в каюте, и без того спертый, сгустился до предела. Карпов шагнул ближе к столу, его тень легла на дубовую столешницу.

– Выжить? – голос Звягинцева был плоским, лишенным всякой интонации. Он откинулся в кресле, и в тусклом свете экрана стало видно, насколько его лицо исчерчено усталостью. – У нас теплозащита, Лёша, держится на честном слове и твоей заплатке. У половины экипажа в анализах кровь не на жизнь, а на смерть. Каждый лишний импульс, каждый чих двигателя – это риск, что мы развалимся по пути домой. А ты предлагаешь лезть в чужой гроб.

– Я предлагаю не сдохнуть по дороге! – Карпов ударил кулаком по столешнице, но не сильно, скорее от бессилия. Он схватил свой планшет и вывел на экран схему энергоотсека корабля-призрака. – Смотри. Чин с дистанционным зондированием поработал. Видишь структуру силовых шин? Это на три порядка эффективнее нашего ВКН. Мы не понимаем, как это работает, но мы можем содрать сплавы, снять целые узлы! Это не просто запчасти, Дима. Это – рывок. Прыжок для всей нашей техники. Без этого мы – дохлый номер.

– Рывок к чему? – Звягинцев медленно провел рукой по лицу. – Чтобы долететь до Земли и привезти им новый способ делать оружие? Мы уже видели, к чему приводят их «рывки». К космическому кладбищу.

– А может, к способу никогда больше не хоронить свои корабли в чужих системах! – парировал Карпов. Его глаза горели фанатичным огнем, который не могла погасить даже вселенская усталость. – Мы летели сюда не для того, чтобы испугаться и уползти обратно. Мы летели за ответом. И он там. Вмерз в этот проклятый лед. Мы прошли сквозь корону звезды, чудом выжили… чтобы теперь, когда ответ в метре, струсить?

Звягинцев резко встал, его кресло откатилось назад и с глухим стуком ударилось о стену. Он уперся руками в стол, его тело напряглось, но не от гнева, а чтобы скрыть внезапную волну головокружения.

– Это не осторожность, это трусость! – выкрикнул Карпов, переходя на личности, что бывало с ним редко.

– Моя задача – довести экипаж до дома, а не устроить им героическую смерть у разбитого корыта инопланетян! – его голос на секунду сорвался, выдав ту самую боль и усталость, которые он так тщательно скрывал.

В этот момент на личном планшете капитана, лежавшем на столе, всплыло уведомление. Совещание. Вадхва, Рао, Такахаши. Ученые. Они, конечно, уже знали, что Карпов у него. И они, конечно, были на его стороне.

Звягинцев закрыл глаза на долгую секунду. Он видел не схемы и не цифры, а лица. Лицо Келлер, отстраненное и пустое. Лицо Туре, с дрожащими руками. Лицо Белькасем, с ее бесконечным списком психологических диагнозов. И лицо этого чертова корабля-призрака, что ждал их во льду. Он сделал вдох, снова обретая контроль над голосом.

– Соберем совет. Только ключевой состав. Ты, Вадхва, Рао, Келлер, Ван дер Вегт. Обсудим твой «рывок». Но, Лёша… – он посмотрел на Карпова прямо, и в его взгляде было не предупреждение, а почти что просьба. – Если я почую, что это авантюра, если Келлер приведет хоть один вменяемый довод о тактических рисках – всё. Мы разворачиваемся и начинаем готовиться к обратному прыжку. Ясно?

Карпов замер, понимая, что это не победа, но и не поражение. Это – шаг.

– Ясно, капитан.

Он развернулся и вышел, оставив Звягинцева одного в каюте, с его дубовым столом, цифровой картой мертвой системы и давящей тишиной, в которой теперь зрел новый, смертельный риск.

* * *

Кают-компания «Светлячка» не была предназначена для собраний всего экипажа. Несколько человек, собравшихся вокруг центрального стола, заполнили собой всё пространство, их силуэты отражались в матово-черных стенах, множась и без того гнетущую атмосферу. Воздух был электрическим от непроговоренных конфликтов и усталости.

Центральный экран показывал ту же схему корабля-призрака, что видел Звягинцев. Карпов, стоя, как прокурор на суде, тыкал пальцем в элементы конструкции.

– …и даже если мы не поймем принцип, мы можем снять сплавы, силовые сборки, элементы каркаса. Это не просто металлолом. Каждый килограмм этого – потенциально годы жизни для нашего ВКН-1 или заплата, которая не развалится от первого же микрометеорита.

Первой поднялась Келлер. Она сидела с идеально прямой спиной, но ее руки были сжаты в белые кулаки на коленях.

– Каждый килограмм – это еще один выход в открытый космос, еще один риск. Мы едва живы. Наш корпус – решето. Каждый импульс маневровых двигателей, каждый луч активного сканера – это маяк для всего, что может слушать в этой системе. Мы должны тихо починиться и уйти. Это не миссия, это самоубийство.

Прия Вадхва чуть не вскочила с места, ее глаза горели за стеклами очков.

– Самоубийство? Это единственный шанс на осмысленность! Мы больше десяти лет летели, чтобы найти ответ, а не чтобы убедиться, что нам страшно. Символика на корпусе того модуля… она идентична артефакту из Пояса Койпера! Это прямой ключ. Мы можем все понять. Почему они умерли. Как. И как нам не повторить их путь. Это важнее любых сплавов!

Девика Рао кивнула, ее пальцы нервно перебирали четки.

– Прия права. Это не просто данные. Это… послание. Последний крик. Проигнорировать его – кощунство. Мы должны его услышать.

Лукас Ван дер Вегт поднял руку, восстанавливая процедурный порядок.

– Если отбросить эмоции, мы имеем уравнение с неизвестными. Риски: обнаружение, потери при операции, непредсказуемость объекта. Потенциальная выгода: ресурсы, знания. Процедура требует составить детальный пошаговый протокол операции с точным расчетом времени, оценкой состояния экипажа и…

– Состояние экипажа – это я вам скажу, – тихо, но четко произнесла Лейла Белькасем. Все взгляды обратились к ней. – Экипаж на пределе. Физически и морально. Еще одна доза стресса, еще одна смертельная угроза… я не уверена, что коллективная психика это выдержит. Мы можем получить не рабочих, а паникеров и кататоников.

– А без этих ресурсов мы получим трупов! – парировал Карпов. – Я не предлагаю штурмовать эту крепость. Только дроны. Дистанционная разведка. Оценим обстановку. Если там хоть что-то шелохнется – сворачиваемся. Но если нет… это шанс.

Кенджи Такахаши до этого молчал, анализируя потоки данных. Наконец, он поднял голову.

– Анализ рисков и выгод. Вероятность враждебного ответа от объекта, учитывая его состояние и время нахождения во льдах, стремится к статистическому нулю. Ценность возможных данных, судя по схожести технологий с Артефактом, превышает совокупную ценность всех наших текущих знаний. Вывод: операция оправдана. Но только в режиме дистанционного зондирования. Никаких выходов.

Звягинцев наблюдал за спором, не вмешиваясь. Он видел не аргументы, а лица. Фанатичную уверенность Вадхвы. Холодный страх Келлер. Профессиональную озабоченность Белькасем. Он видел, как Арики, обычно ярый сторонник скрытности, сжавшись в углу, вдруг пробормотал себе под нос, глядя на схему энергоотсека пришельцев:

– Там… могут быть схемы защиты. Лучшие, чем наши. То, что поможет нам лучше прятаться…

Этот шепот, казалось, переломил незримую чашу весов. Звягинцев медленно поднялся. Все замолкли.

– Решение за мной. И оно такое: утверждаю ограниченную разведку. Только дроны. Карпов – руководитель операции. Келлер – тактическое прикрытие с мостика, ты контролируешь все сканеры и готовишь корабль к немедленному отходу, если что. Такахаши – обработка данных в реальном времени, – он обвел взглядом всех, и его взгляд, до этого уставший, стал твердым и обезличенным, как сталь шлюзовой двери. – Первая аномалия, первая непонятная активность – хоть мигающая лампочка – и мы сворачиваемся. Это не дискуссия. Это приказ.

Капитан не ждал ответа. Развернулся и вышел, оставив их в комнате, где теперь висел не просто спор, а конкретный, смертельный риск, который он только что на себя взял.

* * *

Мостик «Светлячка» встретил Звягинцева гробовой тишиной, нарушаемой лишь монотонным гудением жизнеобеспечения и тихим щелканьем сенсорных панелей. Воздух был холодным, будто системы корабля экономили тепло на всем, включая комфорт экипажа.

Виктория Келлер не повернулась к нему, ее взгляд был прикован к тактическому голографическому проектору, где висела схема ледяного спутника d-7. Ее поза была идеально прямой, вышколенной, но на затылке читалось тотальное, ледяное несогласие.

Кенджи Такахаши скользил пальцами по панели управления связью, его лицо было бесстрастным интерфейсом, принимающим ввод данных.

Звягинцев прошел к своему креслу, но не сел. Он положил ладони на холодную плату центральной консоли, ощущая под ними легкую вибрацию работающего на минимальной мощности ВКН-1 – ровный пульс раненого зверя.

– Карпов, доложите статус, – его голос прозвучал громко в давящей тишине, отдаваясь металлическим эхом.

Голос инженера прозвучал из динамиков, хриплый от усталости, но с новой, стальной нотой.

– Готовим к запуску «Сокол-2» и «Франкендрона». Камеры, лидары, спектрометры – в норме. Бурильные гарпуны заряжены. Готовы по вашему приказу.

Звягинцев кивнул, больше самому себе, чем кому-либо.

– Келлер. Переведите все пассивные сенсоры на максимальную чувствительность. Я хочу видеть колебание каждой пылинки на том корабле. Активное сканирование – только в момент прокола льда, импульсами, по моей команде.

Келлер медленно, будто против воли, повернула голову.

– Капитан. Мы засвечиваем себя. Даже краткий импульс…

– Я отдал приказ, лейтенант, – перебил он ее, не повышая голоса. – Выполняйте.

Их взгляды встретились на секунду – сталь о сталь. Затем Келлер развернулась обратно к своему терминалу. Ее пальцы резко, но точно ударили по клавишам.

– Перевожу сенсоры в режим «Скальпель». Готовность к активному сканированию – три минуты.

– Такахаши, открывайте канал в ангар. Прямая трансляция на главный экран.

Гигантская панель перед ними ожила, разделившись на несколько секторов. В левой части замерла схема операции, в правой – дрожащее изображение с камеры «Франкендрона», на котором был виден ангар и часть корпуса «Светлячка». В центральной части доминировал ледяной шар d-7, его поверхность, испещренная трещинами, выглядела неестественно четкой и близкой на цифровом «иллюминаторе».

Звягинцев откинул голову, глядя в потолок, где сходились силовые балки каркаса. Он не видел схему операции или ледяной мир. Он видел хрупкий баланс, на острие которого он теперь держал свой корабль и жизни своего экипажа. Капитан сделал глубокий вдох, чувствуя, как от этого движения ноет давно не беспокоившее ребро.

– Карпов, – его голос был тихим, но абсолютно четким в тишине мостика. – Начинайте операцию. Выводите дроны.

Звягинцев медленно опустился в кресло, и в его ушах зазвучал лишь нарастающий гул раскручивающихся двигателей дронов и собственное сердцебиение, отсчитывающее секунды до того момента, когда они нарушат покой этой инопланетной могилы.

Глава 2. Ледяные тоннели

Воздух на мостике «Светлячка» был ледяным, будто системы жизнеобеспечения, как и его обитатели, экономили на всем, включая тепло. Давление тишины оказывалось почти физическим, нарушаемым лишь монотонным гудением вентиляции и навязчивым тиканьем какого-то реле в глубине панели Келлер.

Виктория Келлер не двигалась, будто вмороженная в свое кресло. Ее взгляд был прикован к тактическому голографическому проектору, где висела схема ледяного спутника d-7, помеченная как «Объект 001-Тета». Ее поза, вышколенная до автоматизма, была островком порядка в этом хаосе изношенных систем и измотанных нервов. Но напряжение читалось в каждой линии ее спины и в белых от сжатия костяшках пальцев, лежавших на подлокотниках.

Кенджи Такахаши неподалеку бесшумно скользил пальцами по сенсорной панели, его лицо было бесстрастной маской, отражающей потоки данных. Он выглядел как последний стабильный элемент в системе, идущей вразнос.

Дмитрий Звягинцев стоял у своего кресла, опираясь ладонями о холодный пластик центральной консоли. Под ними он чувствовал ровную, низкочастотную вибрацию ВКН-1, работающего на минимальном поддержающем режиме. Пульс раненого зверя. Капитан смотрел на главный экран, где висел тот самый ледяной шар, но не видел его. Он видел сжатые кулаки Келлер и слышал в памяти ее голос: «Мы засвечиваем себя».

Он нажал на встроенный в консоль коммутатор. Звук был неприлично громким в окружающей тишине.

– Карпов. Доложите статус.

Голос в динамиках ответил не сразу, с легкой, шипящей паузой, будто Алексей переводил дух. Его бас был хриплым от усталости, но в нем чувствовалась та самая сжатая пружина, что привела его в каюту капитана.

– На позиции. «Сокол-2» и «Франкендрон» на марше. Стабилизаторы косячат, дергается как черт… но выбора нет. Чин, – его голос немного удалился от микрофона, – давай, проверь бурильные гарпуны в последний раз. Если заклинит при отходе, останемся тут на вечный пикник.

Звягинцев видел, как плечи Келлер напряглись еще сильнее. Каждое слово Карпова о неисправностях было для нее гвоздем в крышку гроба этой затеи.

– Повторяю задачу, – голос капитана прозвучал ровно и бесцветно, как команда бортового компьютера. – Запуск по протоколу «Тишина». До моего прямого приказа – никаких активных сканеров. Ни радар, ни лидар. Только камеры, пассивные ИК- и гравитационные датчики. Поняли?

– Понял, – отозвался Карпов, и в его голосе послышалось легкое раздражение. – Сидим в слепую. Лучший способ что-то найти.

– Это лучший способ остаться незамеченными, инженер, – парировала Келлер, не поворачиваясь. Ее голос был острым и холодным, как осколок льда. – Если там есть что-то, что может заметить наше шевеление.

Звягинцев проигнорировал перепалку.

– Такахаши, выведите изображение из ангара на вспомогательный экран.

На одном из мониторов справа ожила картинка. Два дрона, похожие на хищных металлических пауков, зависли в луче прожекторов. «Сокол-2» – стерильно-чистый, с фирменными шевронами ФСА. И «Франкендрон» – уродливый гибрид, собранный из частей других машин, с неровными сварными швами и пучками торчащих проводов. Символ их отчаяния.

– Приступаем, – сказал Звягинцев.

С мостика не было слышно никакого звука, но на экране было видно, как дроны плавно разворачиваются и устремляются к открытому шлюзу. Их маршевые двигатели включились на минимальной, почти гомеопатической тяге, чтобы не создавать заметного теплового следа. Дроны не летели – они словно тонули в черной воде, медленно и неотвратимо уплывая в сторону гигантской ледяной глыбы, что висела в цифровом «иллюминаторе».

Звягинцев медленно опустился в кресло. Спина отозвалась тупой, знакомой болью. Он свел взгляд с Келлер, с Такахаши, с экранов. Капитан уставился в потолок, где сходились силовые балки каркаса, и слушал. Слушал тишину, нарушаемую лишь ровным гулом систем и собственным сердцебиением, отсчитывающим секунды до точки невозврата. Они нарушили покой могилы. Теперь оставалось ждать, что в ней проснется.

Дроны приближались к ледяной поверхности мучительно медленно, словно тая в черноте. На мониторах мостика их было едва видно – лишь телеметрические данные и мерцающие огоньки маркеров подтверждали, что они еще на связи. Ледяная стена спутника d-7 росла на экране, превращаясь из далекого шарика в гигантский, испещренный трещинами утес, затягивающий в себя звездный свет.

– Дистанция до контакта – пятьдесят метров, – монотонно процитировал данные Такахаши. – Скорость – один метр в секунду. Пассивные датчики не фиксируют изменений в ЭМ-фоне объекта.

Звягинцев молча кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Его пальцы снова нашли тот самый сломанный уголок на панели управления, натирая подушечку большого пальца до онемения.

– Тридцать метров, – снова голос Такахаши. – Замедление до полуметра в секунду.

В ангаре, судя по прерывистому дыханию в общем канале, было не так спокойно.

– Ну, красавчик, полегче… – бормотал Карпов, очевидно, обращаясь к своему «Франкендрону». – Чин, держи его за хвост, виляет как шлюха на празднике.

– Держу, Алексей, – голос Чина был ровным, но слышалось напряжение. – Стабилизаторы на пределе. График угловой скорости рвет все допуски.

– Десять метров, – отчеканил Такахаши. – Вывод бурильных гарпунов.

На экране с камер «Сокола-2» металлические щупальца-буры плавно выдвинулись из корпуса, нацелившись на лед.

– Келлер, – Звягинцев повернул голову к ней. – Последняя проверка пассивных сенсоров. Любые флуктуации.

Келлер, не меняя позы, скользнула пальцами по своему терминалу. Ее губы сжались.

– Фон стабилен. Слишком стабилен, капитан. Как в вакуумной камере. Ни одного случайного излучения от объекта. Это… неестественно.

– Или просто ему миллионы лет, – хрипло парировал Карпов по связи. – Вся активность давно выцвела. Готовы к бурению. Жду команду.

Воздух на мостике сгустился. Все взгляды были прикованы к Звягинцеву. Он видел на экране два дрожащих от нестабильности дрона, уродливый гибрид Карпова и стерильный аппарат ФСА, нацеленные на древний лед. Он чувствовал на себе взгляд Келлер, полный холодного предостережения. Вспомнил слова Белькасем о пределе прочности экипажа. Капитан сделал неглубокий вдох.

– Карпов. Начинайте бурение. Плазменный резак на два процента мощности. Минимальное воздействие.

– Принял. Подаем плазму на два процента.

На экране ничего не изменилось. В вакууме не было ни звука, ни вспышки. Лишь телеметрия показала тонкий, раскаленный поток частиц, упершийся в лед. Процесс был мучительно медленным. Не взрыв и даже не резка, а тихое, упорное испарение.

– Прошли первый метр, – докладывал Карпов. – Лед плотный, примеси углерода… дерьмо.

– Доложить по существу, инженер, – резко сказал Звягинцев.