Тенденции новейшей китайской литературы

Для понимания китайской литературы ХХ века нужно создать целостные теоретические рамки, проложить последовательную линию мышления. Все-таки в середине 1980-х годов китайские ученые имели ограниченный доступ к теоретическим источникам, поэтому авторы концепции опирались на достаточно традиционную теорию «духовных ценностей». Впоследствии Ван Сяомин и Чэнь Сыхэ призвали «переписать историю литературы», это имело большое значение для теории. Однако долгое время эта идея оставалась нереализованной. Только в 1999 году увидело свет «Учебное пособие по истории новейшей китайской литературы» Чэнь Сыхэ. Исследователь опирался на такие определения художественного творчества, как «общее», «безымянное», «национальное», «скрытое», он хотел иначе изложить историю новейшей литературы Китая. Монография Чэнь Сыхэ стала прорывом, она выявила многие прежде скрытые литературные факты, предложила оригинальный и глубокий взгляд на литературу новейшего периода. Однако политический дискурс остался одним из основных факторов, определявших изменения в литературе. Как показать «угнетаемые» факты истории литературы и в то же время не отклониться от влияния основного дискурса – одна из основных трудностей написания истории литературы этого периода. В этом смысле, хотя автор и использовал новые концепции и новые термины, чтобы выявить напряженные отношения между «скрытым творчеством» и основным руслом литературы, все же глубинные слои основного литературного творчества еще ждут анализа.

В 2004 году в издательстве «Жэньминь вэньсюэ чубаньшэ» вышла «История развития новейшей китайской литературы» Мэн Фаньхуа и Чэн Гуанвэя. Это исследование вобрало новые разработки в области изучения истории литературы и модернистской теории, отобразило последовательное развитие основного русла социалистической литературы. Авторы попытались дать новую трактовку литературной генеалогии революционного дискурса, описали новые достижения в изучении целесообразности революционной литературы; разграничение между классическими произведениями по истории литературы и литературной классикой открыло новые перспективы. Мэн Фаньхуа и Чэн Гуанвэй продемонстрировали оригинальные результаты теоретической разработки социалистического реализма и структурного анализа социалистического культурного руководства.

«История новейшей китайской литературы» (1999; исправленное издание – 2007) Хун Цзычэна и по сей день остается самой значительной книгой на тему истории и модернизма. Хун Цзычэн работал над ней в течение десяти лет: проводил тщательное исследование, кропотливо собирал материал и скрупулезно проверял факты, что позволило ему добиться точности формулировок, аккуратности в изложении, меткости слова и сделало исследование поистине блестящим. Однако описать изменения, которые претерпела литература после 1990-х годов, и многообразие ее форм и стилей так же непросто, как представить широкий литературный обзор, показать китайскую литературу на изломах ХХ века. Автору удалось ответить на многие сложные вопросы, однако требуются и дополнительные исследования, чтобы наиболее полно описать все перипетии литературного творчества.

Следовательно, в любом случае нужны теоретические предпосылки, которые позволят эффективно описать историю новейшей китайской литературы. Они позволят разобраться в логике перехода от современной к новейшей литературе и доходчиво объяснить те внутренние связи, которые продолжают существовать в литературном творчестве. Очевидно, что придется также учитывать в своем исследовании политическую подоплеку литературы, политические движения и радикальные исторические изменения, которые оказали на нее влияние. Эти явления лежат в основе истории новейшей литературы Китая, без них исследование вряд ли будет выглядеть правдоподобно и убедительно. Если воспринимать китайскую литературу ХХ века как целостный процесс модернистского развития, то содержание и форма современной и новейшей литератур получат более полное и развернутое объяснение. Концепция модернизма позволяет включить новейшую литературу Китая в мировой исторический процесс. Тогда исторические чаяния, выраженные через литературу и искусство, могут вновь проявиться. В конце концов, это было бы переосмыслением проблемы модернизма, в том числе уже с позиции постмодернизма.

Модернизм и «историзация»

Концепция модернизма в последние годы очень популярна в научных кругах, но ее глубокое внутреннее содержание и способность к переосмыслению явлений еще недостаточно изучены.

В исследованиях истории западной философской мысли слово «модерн» можно найти еще в схоластической теологии Средних веков, тогда в латинском языке использовалось слово modernus. Немецкий герменевт Яусс[29 - Ханс-Роберт Яусс (1921–1997) – немецкий историк и теоретик литературы. – Примеч. пер.] в работе «Эстетический критерий и историческое осмысление противостояния древности и современности»[30 - Хабермас, получая премию Теодора Адорно в 1980 году во Франкфурте, выступил с научной речью «О модерне», которая затем была напечатана в журнале «Новая германская критика» (зимний выпуск 1981 года). В своей интерпретации модерна Хабермас ссылался на научные изыскания герменевта Яусса. Яусс в работе «Эстетический критерий и историческое осмысление противостояния древности и современности» (Мюнхен, 1964) предложил вариант этимологии термина «модерн», который впоследствии стал каноническим в науке. Литературовед Лю Сяофэн, объясняя термин, также обращался к Яуссу, однако к другой его работе – «Литературная традиция и новейшее понимание модерна», включенной в книгу Штеффена «Аспекты модерна» (Геттинген, 1965). См.: Лю Сяофэн. Введение в социальную теорию модерна. 1998. С. 62.] исследовал этимологию этого термина. Он писал, что впервые его начали применять в конце ХХ века в отношении Римской империи в период ее перехода в христианство, для разграничения древнего и настоящего. Матей Калинеску[31 - Матей Калинеску (1936–2009) – румынский историк и литературный критик. – Примеч. пер.] в книге «Пять ликов современности» говорил, что модернистская концепция проистекает из христианской концепции о конце света[32 - Калинеску М. Пять ликов современности. Шанъу иншугуань, 2002. С. 18–19.]. По мнению Хабермаса[33 - Юрген Хабермас (р. 1929) – немецкий философ и социолог. – Примеч. пер.], термин «модерн», варьируя содержание, всякий раз обозначает сознание эпохи, которая соотносит себя с эпохой ушедшей, рассматривает себя как результат перехода от старого к новому. Хабермас писал: «Человеческое представление о модерне менялось вслед за изменением убеждений. Изменение убеждений стимулировалось наукой. Это убежденность в возможностях неограниченного прогресса знаний, неограниченного развития общества и реформ»[34 - Хабермас Ю. О модерне // Ван Юэчуань, Шан Шуй. Культура и эстетика постмодернизма. Пекин: Бэйцзин дасюэ чубаньшэ, 1992. С. 10.].

То, что сейчас понимается под модерном, берет начало в эпохе Просвещения. Это эпоха, которую породил новый миропорядок, это исторический процесс и ценностная ориентация, сформировавшиеся под влиянием таких идей, как безостановочный прогресс и целесообразность. Задача модерна – позволить практической жизни человека обрести целостность, непрерывность и длительность.

С тех пор как в эпоху Поздней Цин (конец XIX – начало XX в.) китайское общество подверглось влиянию западного капитализма, оно вступило в начальный период модернизма. Существуют различные мнения, касающиеся истоков и развертывания модернизма, не будем на этом останавливаться подробно. В настоящей работе подразумевается, что китайский модернизм стал развиваться именно в эпоху Поздней Цин[35 - Подробнее см.: Ван Хуэй. Расцвет идей модерна в Китае. Саньлянь шудянь, 2004. Т. 1. Ч. 1. С. 98–100.]. Просветительское «движение 4 мая» стало воплощением духа модерна, а последовавшие за ним распространение марксизма и социалистическая революция явились лишь радикальной формой проявления модерна. «Социализм неизбежно победит капитализм» – типичный лозунг модерна, лежащий в основе исторического противостояния китайской социалистической революционной литературы и западной буржуазной литературы эпохи Просвещения. Между модерном в литературе и искусстве и социально-историческим модерном сформировались напряженные отношения. Литература и искусство отражают и выражают эту непрерывно развивающуюся временную концепцию, обосновывают целесообразность исторического развития и в то же время противодействуют модернизму и отвергают его, видят в прогрессе современной истории преступления капитализма и промышленной революции. Западный романтизм со времен Руссо[36 - Жан-Жак Руссо (1712–1778) – французский философ, писатель, мыслитель эпохи Просвещения. – Примеч. пер.] всегда выражал именно это отношение. Оно глубоко заложено в литературе и искусстве со времен модерна, до такой степени, что гуманитарные идеи антимодернизма стали двигателем современного искусства. Немало современных писателей и поэтов Китая напрямую выражали эти тенденции, либо в их идеях сохранялся дуализм (например, у Лу Синя и Шэнь Цунвэня)[37 - Самое раннее использование концепции «историзации» для интерпретации истории новейшей литературы Китая. См.: Чэнь Сяомин. Модернизм и историзация литературы: идейный фон изменений в новейшей литературе Китая // Шаньхуа. 2002. № 1; Чэнь Сяомин. Беспокойство выражения. Заключительная часть. Границы историзации. Чжунъян бяньи чубаньшэ, 2002; Чэнь Сяомин. Новый взгляд на модернизм и литературоведение // Вэньсюэ пинлунь. 2002. № 6.]. Однако литература социалистического революционного Китая продолжала настаивать на эстетическом и чувственном восприятии в качестве основы литературного творчества. В этом смысле она – исключение из вышеперечисленных правил. Поэтому только с точки зрения модерна возможно правильно изложить политическое и историческое содержание новейшей литературы Китая, а также описать ее эпохальное эстетическое значение.

С точки зрения модерна можно воспринимать социалистическую революционную литературу как период «историзации» в отношении переизложения истории и описания китайской реальности, а также собственно новой истории литературы. Историзация и модерн – две стороны одной медали. Импульс историзации проистекает из модерна, модерн в китайской социалистической революционной литературе опирается на проявления историзации. Концепция последней берет начало в работе Фредрика Джеймсона[38 - Фредрик Джеймсон (р. 1934) – американский литературный критик и теоретик марксизма. – Примеч. пер.] «Политическое бессознательное». В первой же фразе этой книги он провозгласил «вечную историзацию». Джеймсон рассматривал историю как нарратив. Он, очевидно, не считал, что история есть объективное бытие, но полагал, что история обладает цельностью, причем эта цельность не есть сам нарратив, текст, но она приближена к читателю именно через нарратив и текст. Он полагает, что «на основе причинности выражения или обширного аллегорического нарратива вести описание, если это по-прежнему неизменно и непрерывно привлекательно, то только потому, что этот обширный нарратив сам по себе уже ясно выражен в тексте и в наших размышлениях по поводу текста; аллегорический нарратив формирует последовательный, неизменный образец литературы и текста – именно из-за того, что литература и текст отразили главные образцы наших коллективных представлений об истории и действительности». Поэтому «история доступна нам только в текстуальной форме, и наша попытка постичь ее, как и саму реальность, неизбежно проходит через предварительную стадию ее текстуализации, нарративизации в политическом бессознательном»[39 - Джеймсон Ф. Политическое бессознательное / Пер. с англ. Ван Фэнчжэнь, Чэнь Юнго. Чжунго шэхуэй кэсюэ чубаньшэ, 1999. С. 24–26.]. Это значит, что объективной истории не существует, ее нельзя увидеть и ощутить, но через текст и нарратив можно воспринять существование истории, то есть история существует только в этих текстах. Однако в теории Джеймсона есть еще один важный аспект: все тексты стремятся сформировать историю, выражая в итоге систему коллективных представлений и конструируя историческую картину. У Джеймсона «коллективное» всегда связано с общественными классами, следовательно, обладает политической сущностью, то есть суть коллективных представлений и есть «политическое бессознательное». «Историзация» и «политическое бессознательное» у Джеймсона обладают сильным критическим аспектом. Эта книга, вышедшая в 1981 году, несомненно, обладает критическим характером, хотя автор в то время не пользовался этими методами и концепцией. Когда его книгу используют для анализа и описания особенностей «политического бессознательного» в капиталистических текстах, также деконструируется идеология, содержащаяся в подобном нарративе. Историзация литературы – это та доступная для понимания историчность, которую выстраивает в конечном итоге литературный нарратив. Литература реализма посредством метода воспроизведения позволяет повествовательному содержимому «превратиться» в существование объективной истории, придав ему некоторую легитимность.

Историзация литературы выражает особые отношения между литературой и общественной реальностью. Посредством историзации литература позволяет реальности обрести форму и смысл. Таким образом литература сама становится органической составной частью общественной реальности. Историзация литературы не только следит за тем, как литература выстраивает собственную подлинную историю, в большей степени ее заботит то, как в литературе отражается эта история, как с помощью определенной исторической концепции и метода выражается и интерпретируется человеческая жизнь. «Историзация» Джеймсона обладает чрезвычайно сложным теоретическим содержанием, в том числе затрагивает политическую суть западного марксизма. Но не будем вдаваться в дебри теории. В этой книге используется основной смысл термина «историзация», вот его краткая трактовка.

Термин «историзация» включает несколько аспектов. Во-первых, литературе дарована историчность. Литература порождает и собственную историчность, и воспроизводит историчность объективной реальности. То есть «историзированные» литература и искусство – то же, что «историзированная» реальность. Во-вторых (это следует из первого пункта), если говорить о конкретных текстах, то литература и искусство по отношению к выражаемой ими общественной действительности имеют определенную концепцию исторического развития, а история, которую выражает литературный нарратив, обладает цельностью. С помощью маркеров временного развития нар-рации эта целостность реконструирует историю, она вместе с реальностью формирует взаимосвязь.

С одной стороны, процесс истории понимается как объективный, неизбежный, истинный, заставляющий людей верить ему, а с другой – как целостный нарратив, построенный на однонаправленных в своем процессе движения понятиях. Такой процесс движения в этом контексте может рассматриваться как двигатель неизбежности (а не как сама неизбежность, как в первом случае. – Примеч. пер.). Если так, то исторический нарратив очень силен, ведь цель, направление и убеждение зависят от утверждения влиятельного дискурса.

Именно поэтому историзация в процессе завершенной либо продолжающейся практической деятельности человека дает понимание целостности. Под руководством реалистичного замысла она дает целесообразную оценку человеческой деятельности. Благодаря историзации новейшая китайская литература и традиционная литература демонстрируют очевидные отличия от современной китайской литературы. В китайской современной литературе, разумеется, тоже существует общая ситуация историзации, но не такая решительная и определенная, как в новейшей литературе. Постоянно усиливающаяся историзация придает новейшей литературе мощную общественную силу – беспрецедентную силу воспроизведения насущных идей, чувств и убеждений, позволяет ей стать чрезвычайно важной частью социалистического дела в Китае. Такая история литературы должна воспроизводить генеалогию историзации, объяснять ее, описывать и деконструировать.

Разумеется, историзация описывает общую ситуацию основных литературных направлений, и ее содержание подвержено изменениям. Историзация на разных этапах развивается с помощью своей структуры и формы, делится на составные части, обладает внутренними противоречиями и вариациями. Основные направления новейшей китайской литературы в процессе непрерывной историзации тоже имеют новые начальные точки – неважно, идет ли речь о «литературе Нового Китая» или о «литературе нового периода».

В новейшей китайской литературе социалистический реализм – это полноценный этап историзации литературы. С помощью метанарратива, формирующего историю, развертывается литературное описание вокруг центральной темы. На этом этапе литература обладает целостным историческим подходом, а первоочередным принципом становится художественное воспроизведение объективной истории. Этот принцип пытается вскрыть основные закономерности исторического развития, выстроить целостную структуру пространственно-временного нарратива, подобрать достаточное количество художественных критериев для легитимности и целесообразности реального существования. Например, в литературе 1950–1970-х годов можно увидеть много утрированных и не соответствующих действительности моментов. Скажем, изображаемые Чжао Шули новые образы крестьян освобожденных районов, высмеивание отсталых явлений, описание борьбы между двумя путями развития деревни в романе Лю Цина «Начало» и другие эпизоды. Однако это было необходимым приемом развертывания социалистической революции в реальности страны того времени. Социалистическая революция основана на классовой борьбе, литература и искусство могли обосновать ее необходимость только при условии описания ожесточенного классового антагонизма и борьбы между городом и деревней в Китае.

В этом смысле сейчас больше возможностей для более объективной оценки новейшей китайской литературы, более точного понимания и переосмысления. В ситуации радикализации модерна историзированная литература создала особый опыт китайской литературы. После «культурной революции», в период реформ и открытости, литература столкнулась с задачей переписывания истории (реисторизацией), а также с вечно существующим давлением художественного творчества (давлением, происходящим из модернистских стремлений к поиску самого себя). Это давление в конце концов привело к тому, что литература от уровня идеологической историзации перешла на уровень языковой сущности и индивидуализированного опыта. Новейшая литература 1990-х даже столкнулась с деисторизацией (повествованием о мелочах жизни в противовес повествованию о грандиозных событиях истории). Это ситуация не только освобождения, но и небытия, отсутствия событийности. В ситуации небытия литература вновь подверглась влиянию реисторизации.

Например, обрели силу нарратив о трудностях простого народа и реалистичная деревенская проза. Однако их внутреннее содержание изменилось: влияние реисторизации не смогло подавить стремление к деисторизации. Это явление можно назвать постисторизацией. Получается следующая схема историзации новейшей китайской литературы:

«Литература семнадцати лет» после 1942 года или после 1949 года – период «историзации» «Культурная революция» – «сверхисторизация» Новый период после окончания «культурной революции» – «реисторизация» 1990-е годы и позднее – период «деисторизации».

Историзированная литература свидетельствует о том, что модернизм в Китае развивался по своему историческому пути согласно китайской специфике: он дошел до финала, однако остался незавершенным. Это обусловило чрезвычайную сложность культурной конструкции новейшей литературы в Китае. В запутанном клубке историзации и деисторизации литературы объект творчества то освобождается от истории, то втягивается в ее переосмысление и пытается найти дорогу в двойном языковом контексте – модернизма и постмодернизма. Возможно, идея «вечной историзации», о которой писал Джеймсон, всегда будет актуальна. В процессе деисторизации в конце концов возникают попытки историзации, однако они не повторяют друг друга, а если повторяют, то несут другой смысл. Историзация всемогущего идеологического сознания больше не может повториться.

Мне не хотелось бы вдаваться в подробности, скажу только, что способ, с помощью которого можно теоретически охватить нарратив истории литературы, таков: нужно обратиться к толкованию текстов литературных произведений. Историзация требует обращения к эстетике художественного текста. Однако я не собираюсь здесь, как Джеймсон, обращаться к тексту, чтобы показать, что он являлся «заблаговременным». Джеймсон писал: «Эта история – “отсутствующая причина” Альтюссера[40 - Луи Альтюссер (1918–1990) – французский философ-неомарксист, один из самых влиятельных представителей западного марксизма, создатель структуралистского марксизма. – Примеч. пер.], “реальное”

Лакана[41 - Жак Лакан (1901–1981) – французский психоаналитик, философ (фрейдист, структуралист, постструктуралист) и психиатр. Одна из самых влиятельных фигур в истории психоанализа. – Примеч. пер.] – не есть текст, ибо она в своей основе ненарративна и непредставима». Далее он пишет: «В качестве оговорки, однако, к этому можно добавить, что история доступна нам в одной лишь текстуальной форме или, другими словами, что к ней можно приблизиться только путем предшествующей (ре)текстуализации»[42 - Джеймсон Ф. Об интерпретации: Литература как социально-символический акт // Марксизм и интерпретация культуры. Москва; Екатеринбург, 2014. С. 42.].

По Джеймсону, историзация есть мистическая онтология, как «абсолютный дух» Гегеля[43 - Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) – немецкий философ-классик. – Примеч. пер.] и «вечное возвращение» Ницше[44 - Фридрих Вильгельм Ницше (1844–1900) – немецкий мыслитель, филолог, композитор, поэт. – Примеч. пер.]. Для нашей же цели историзация – это целостная картина существования литературы на определенном этапе и формы ее функционирования. Использование концепции историзации дает возможность проследить, как основные тенденции развития литературы на определенном этапе отражаются в литературных феноменах, событиях и собственно текстах. Это все помогает в тщательном чтении текстов новейшей китайской литературы, в различении исторического значения текстов (здесь работает историзация) и эстетического значения текстов (здесь работает деисторизация). Однако тексты не подчиняются историзации, как раз наоборот – они самоценны. Я бы хотел подчеркнуть, что концепции модернизма и историзации дают правила и ориентацию для анализа и интерпретации сложных литературных феноменов, обнажают их взаимозависимость и обуславливают доступность их понимания.

Итак, я попытался обратить внимание на два важных пункта при рассмотрении основных тенденций новейшей литературы.

Во-первых, новейшая и предшествующая ей современная литература неразрывно связаны друг с другом. Эту связь уместно интерпретировать в рамках концепции историзации.

Во-вторых, историзация новейшей литературы принимала непрерывно усиливавшиеся радикальные формы. Литература Китая от историзации периода современности перешла к радикальной историзации новейшего периода. Новейшую литературу можно анализировать только в контексте радикальной историзации.

В-третьих, переход от современности к новейшему времени имел как связующие звенья, так и резкие переломы. Эти звенья и переломы сформировали внутренние различия и напряженные отношения между современной и новейшей литературами. История новейшей литературы пережила многочисленные политические кампании, которые не были навязаны извне, но были вызваны внутренней революцией, так как новейшей литературе требовался собственный источник историзации. Наследуя историю, литература должна была завершить революционные изменения, чтобы начать новый виток историзации. Это и была «чрезвычайная миссия», выполняемая историзацией, миссия, которой не суждено было реализоваться. Она сформировала крутой, обрывистый рельеф новейшей китайской литературы и обусловила ее сложную историю.

Глава 1

Направление и образцы новой литературы

История Китая ХХ века прошла боевое крещение кровью и огнем, пережила революцию, перевернувшую основы миропорядка, в результате было построено новое общество с пролетарским управлением. Оглядываясь, можно увидеть разные стороны истории с множеством переплетенных факторов, но конечный результат всегда является исторической неизбежностью. Если допускать, что модерн был неизбежной исторической вехой для Китая, то историческое отношение будет вполне толерантным. Если принять неизбежность современного этапа развития, выбора пути Китая, столкнувшегося с вызовами Запада, можно увидеть рациональность истории, а также ее радикальный характер, принесенные ею бедствия и невзгоды, ее строптивость и жажду свободы. Необходимо отказаться от оценочных суждений в пользу поиска причин произошедших событий и их значения. Китайский модерн не тождествен зарубежному с его концепцией «отчуждения», у него своя отличительная особенность: необходимость противостоять гнету империализма и феодализма обусловила выбор пути непрерывных радикальных изменений.

Китайская история Нового времени пережила конфликт перехода от традиционной к современной системе общества. Из-за вмешательства империализма переход к модерну был вынужденным и пассивным. Когда эта пассивность достигла предела, возникло революционное движение. Быстрое распространение коммунистических идей подарило китайскому обществу, находившемуся в тяжелом состоянии, программу желанных изменений. От республиканской революции, покончившей с монархией, до коммунистической, ликвидировавшей эксплуатацию, прошло очень мало времени, и этот период, вкупе с напряженными чувствами людей и их стремлениями к благородным идеалам, обусловил скорый характер революционных изменений. Изменения были решительными. Литература также оказалась в клубке перемен. Являясь эстетическим воплощением настроений народа, литература должна была преобразовывать его чаяния в четкую, лаконичную форму политических знаков, и преобразование это было мучительным. Это был процесс перехода от буржуазной просветительской литературы к новодемократической революционной и в дальнейшем – к социалистической революционной литературе. В ходе этого процесса историзация показала себя в действии. Нужен был источник для нее, символические события, идеи и произведения, на которые она могла бы опереться. Это и есть ключ к пониманию того, как формировались основные тенденции литературы. На мой взгляд, именно «Выступления [Мао Цзэдуна] на совещании по вопросам литературы и искусства в Яньани» (далее – «Выступления». – Примеч. ред.) стали символической вехой, сформировавшей направление истории новейшей литературы и перелом в литературной концепции Китая.

Просветительское движение и революционная литература

Несмотря на попытки воспринимать «Выступления» как важную основу новейшей китайской литературы, ее исторической легитимности (это говорит о том, что новейшая литература Китая обладает собственной теоретической базой и политическими предпосылками), истоки новой историзации вовсе не так очевидны и абсолютны. Их трудно однозначно определить в рамках сложного языкового контекста, и каждый раз, когда предпринимаются попытки четко разграничить определенный отрезок истории, его контекст, связанный с источником, может быть нарочито протяженным. Новейшая китайская литература впоследствии стала склоняться к революционности, а идеи Мао Цзэдуна, безусловно, имели большое значение. Однако весь предыдущий опыт революционной литературы, исповедовавшей левые взгляды, нельзя не учитывать. Подобный опыт уже давно назревал в бурном потоке современной литературы Китая и постепенно занял свое место в ней. Однако революционная литература левого толка – лишь одно из многих направлений. Один из сложных вопросов литературы, требующий тщательного анализа, можно сформулировать так: как одно направление, существовавшее одновременно с буржуазной просветительской литературой и литературой новой демократии, подвергавшееся их сильному влиянию, встало во главе всей социалистической революционной литературы и поглотило другие направления.

В январе 1917 года Ху Ши[45 - Ху Ши (1891–1962) – литератор, философ, политический деятель. – Примеч. пер.] в журнале «Синь циннянь» опубликовал «Предварительные предложения по литературной реформе»[46 - «Синь циннянь». Январь 1917. Вып. 2. № 5.], затем Чэнь Дусю[47 - Чэнь Дусю (1879–1942) – политический деятель, один из основателей и первый Генеральный секретарь КПК. – Примеч. пер.] выпустил ответную статью под названием «Рассуждения о литературной революции». Оба материала стали первыми ласточками литературной революции в Китае. В феврале 1917 года в этом же журнале (вып. 2, № 6) были напечатаны восемь стихотворений на байхуа[48 - Байхуа – язык, близкий к разговорной норме китайского языка (в противоположность вэньяню – классическому китайскому языку). – Примеч. пер.] Ху Ши – первые стихи на байхуа, появившиеся в рамках движения за новую поэзию в Китае. Также в «Синь циннянь» (вып. 4, № 1) опубликовали девять стихотворений Ху Ши, Лю Баньнуна[49 - Лю Баньнун (1891–1934) – литератор, поэт. – Примеч. пер.], Шэнь Иньмо[50 - Шэнь Иньмо (1883–1971) – ученый, поэт, каллиграф, педагог. – Примеч. пер.]. Началом новой литературы Китая можно считать 1917 год. Следует с сочувствием относиться к «современности под гнетом», однако для истории новой литературы нужно обозначить соответствующую веху. «Движение 4 мая» за новую культуру придало современной литературе Китая просветительское направление. Эта литература провозгласила свободные формы выражения, выступила за личностное освобождение, противостояла феодализму. В то время многочисленные общественные организации и группировки, а также литературные кампании создали для литературы совершенно новый современный контекст. В нем, несмотря на разногласия между организациями, их главными ценностями оставались личностное освобождение и свободное равенство. Свобода индивидуального творчества вкупе с индивидуализмом были главными духовными ценностями эпохи. В этом смысле современную литературу, вызванную к жизни литературной революцией, можно определить как индивидуалистическую буржуазную литературу. Современное просветительское мышление, вызванное ей, подтолкнуло китайское общество к осознанию ценности человеческой личности. В литературных кругах 1920–1930-х годов лозунги «Искусство для жизни» и «Искусство ради искусства» отражали основные литературные взгляды. Первый лозунг в определенной степени воспринял коммунистические идеи Советской России и Японии, второй же стал непосредственным откликом на западную литературу модернизма. В то время на подобный антагонизм не обращали внимания. Писатели могли переходить из одной организации или группировки в другую, их идеи также часто претерпевали изменения. Из лозунга «Литература для жизни» в дальнейшем выросло левое литературное движение, однако между ними не было линейной связи. Их по-прежнему можно интерпретировать в рамках концепций буржуазной просветительской литературы китайского модернизма. В дальнейшем формирование и подъем левого литературного движения сохраняли теснейшую связь с приходом «движения сопротивления японцам и спасения родины»[51 - Протестное движение против агрессии Японии, начавшееся в 1931 г. – Примеч. пер.]. Это исторический перелом и процесс резкой трансформации, когда вопрос признания национального государства был поднят на высочайший уровень. Литература, которая изначально формулировалась через индивидуальные желания человека, претерпела большие изменения и стала отражать более универсальные и неотложные проблемы эпохи. Безусловно, агрессия японского империализма в отношении Китая принесла огромные перемены в китайскую культуру модерна и изменила направление развития литературы.

Ли Цзэхоу[52 - Ли Цзэхоу родился в 1930 г. в городе Чанша провинции Хунань. В 1948 г. закончил Хунаньское педагогическое училище, в 1954 – философский факультет Пекинского университета. Работал в Институте философии Академии общественных наук КНР. С 1990 года живет и преподает в США. Получил известность в 1956 г. в связи с обсуждением эстетики. Во время «культурной революции» попал в школу трудового перевоспитания кадровых работников. После 1976 г. стал идейным учителем для целого поколения китайской молодежи. Публ.: «Исследование философии Кан Ювэя и Тань Сытуна» (1958), «Сборник статей об эстетике» (1979), «Критика критической философии» (1979), «Об истории современной философской мысли Китая. Тяньцзинь» (1979), «Путь красоты» (1981), «История эстетики Китая» (1984, т. 1, совм. с Лю Ганцзи), «Об истории древней китайской философии» (1985), «Ли Цзэхоу о философии и эстетике. Избранное» (1985), «Иду своим путем» (1986), «История эстетики Китая» (т. 2, совм. с Лю Ганцзи, 1987), «Об истории современной философии Китая» (1987), «Эстетика китайской цивилизации» (1989), «Четыре лекции об эстетике» (1989), «Прощание с революцией» (1995, диалог с Ли Цзайфу), «Современное прочтение “Лунь юя”» (1998).] в книге «Об истории современной философской мысли Китая» предложил эффективный способ интерпретации того многообразия, которое существует в современной философии Китая. По его мнению, современные идеи просвещения в Китае и задача по спасению родины вовсе не противоречили друг другу, а в каком-то смысле просвещение именно при помощи насущной задачи по спасению родины от японской агрессии получило широкую поддержку общества. Эта задача становилась все более актуальной, поэтому «в период “движения 4 мая” просвещение и спасение родины стали дополнять друг друга, однако продолжалось это недолго; опасность для страны и ожесточенная борьба вскоре привели к тому, что идея спасения от гибели полностью восторжествовала над идеей философского просвещения»[53 - Ли Цзэхоу. Об истории современной философской мысли Китая. Тяньцзинь: Тяньцзинь шэхуэй кэсюэ чубаньшэ, 2003. С. 26.]. Таким образом, эта двойственность содержала тенденцию к непрерывной радикализации. Задача спасения родины привела к появлению и распространению литературы по типу военной мобилизации. Так был найден и актуальный способ выражения левых идей, получавших все большую поддержку.

Несомненно, между «движением 4 мая» и революционными – в дальнейшем социалистическими – литературой и искусством существует тесная связь, однако перелом, выражаемый литературой и искусством, совершенно очевиден. В существующих описаниях истории литературы в большей степени говорится о преемственной связи между «движением 4 мая» и революционным искусством, а о переломе и двойственности сказано весьма поверхностно. Это противоречит историческому подходу и мешает четко осознавать сущность истории современной и новейшей литератур Китая. Различие между этими двумя эпохами весьма существенно. Только через обнаружение внутренней изменчивости истории можно охватить внутреннюю сущность двух разных эпох. Также очевидна разница между левой литературой и литературой освобожденных районов, а также социалистической литературой после образования КНР. В целом левая литература 1930–1940-х годов является частью новодемократической современной культуры Китая. Ее авторы находились под глубоким влиянием буржуазных идей просвещения. Более того, эта культура являлась мелкобуржуазной. Движение за левую литературу, предпринятое писателями, разворачивалось прежде всего в концессиях[54 - Концессия, или сеттльмент – обособленные кварталы в центре некоторых крупных городов Китая в XIX – начале XX века. Их сдавали в аренду иностранным государствам. – Примеч. пер.], поэтому оно определенно не могло быть пролетарским. Именно поэтому после образования КНР осуществлялось активное идеологическое воспитание писателей в русле пролетарских идей. Здесь и проявился внутренний исторический разлом: изменилось главенствующее положение писателей и их мировоззрение – из просветителей они стали теми, кого перевоспитывают. Новое пролетарское мировоззрение (мировоззрение революционной культуры) вытеснило просветительское, которое взращивалось «движением 4 мая» за новую культуру.

Публикация «Выступлений» Мао Цзэдуна 1942 года утвердила направление и сущность революционной литературы. В своей речи Председатель призывал писателей изменить позицию и взгляды. Последовавшая за этим борьба среди работников литературы и искусства была призвана определить, закрепить и усилить этот исторический курс – замену литературы «движения 4 мая» на социалистическую революционную литературу. Этот глубокий исторический переворот – предпосылка для понимания зарождения и развития новейшей литературы Китая. В этом смысле революционная литература спровоцировала очередной виток «движения за новую литературу». Это новое движение имеет двойственный смысл: с одной стороны, оно крепко завязано с историческими переменами и обладает очевидной политической идеологией, с другой – в нем участвовали самые широкие массы населения, то есть оно вывело народ на первое место. Это «движение за новую литературу» было беспрецедентным, его главная функция в процессе дальнейшей победы революции – постепенное освобождение путем радикализации.

Чтобы лучше уяснить этот вопрос, обратимся к конкретному творчеству писателей. В 1964 году Лян Бинь сказал о своем романе «История красного знамени», что в 1960-е годы Китай переживает великие исторические события – социалистическую революцию и социалистическое строительство; это трудные задачи, поэтому писатели тщательно изучают политику, активно участвуют в политических мероприятиях, и этот период чрезвычайно важен. Лян Бинь провел границу между писателями социалистического периода и писателями других периодов. Во время расцвета литературы XVIII–XIX веков от писателей в ходе капиталистической революции требовалось лишь понимать свободу и демократию и разделять идеи буржуазной демократии. Проза того периода, словно буревестник, предчувствующий бурю, была авангардом свободы, демократии и личностного освобождения, поэтому получила поддержку читателей. Однако в период социалистической революции и строительства ситуация изменилась. Писатели были вынуждены полностью погрузиться в социалистическую революцию, революцию на производстве и научный эксперимент – три вида великой борьбы. Лян Бинь считал, что в период сопротивления Японии писатели закалялись в партизанской войне и в ходе движения за земельную реформу. Благодаря участию в ряде подобных движений писатели осознали классовые отношения, противоречия и борьбу в деревне, взаимоотношения между людьми в обществе, поэтому они смогли правильно отразить жизнь и борьбу того времени в произведениях[55 - Подробнее см. речь Лян Биня «О творчестве». Ее он прочитал в Народном университете Китая 12 мая 1964 года. Позднее она вошла в сборник «Вешние воды» (Шанхай: Шанхай вэньи чубаньшэ, 1980. С. 62–63).]. Это точка зрения Лян Биня, выдвинутая в 1964 году, – через одиннадцать лет после того, как он начал работать над «Историей красного знамени», и через семь лет после публикации этой книги. В тот момент только-только закончилось самое трудное время – время ожесточенной классовой борьбы. Лян Бинь отчетливо осознал разницу между социалистической литературой и буржуазно-просветительской.

Расцвет литературы XVIII–XIX веков, о котором говорилось выше, вероятно, связан со скрытым указанием изменить направление на современную китайскую литературу периода «движения 4 мая». В 1950–1960-е годы, особенно после борьбы с правыми элементами, писатели осознали существенную разницу между социалистической литературой и литературой «движения 4 мая». Несмотря на попытки по-новому объяснить литературу «движения 4 мая» и обнаружить некоторую связь между этими двумя литературами, искомая связь, порожденная новой, чрезмерно политизированной интерпретацией, не могла изменить ход истории. Эти люди, ставшие очевидцами современной истории и сменившей ее новейшей, понимали эти изменения. Что касается Лян Биня, он чуть припозднился со своим признанием. Подобная разница и изменения отразились и на литературе освобожденного района Яньани в 1940-е годы.

Итак, разница между литературами весьма существенна, однако, вероятно, какая-то связь между ними все-таки сохранилась. Ее существенность выражается вот в чем: идеалы буржуазного просвещения, которые китайские интеллектуалы восприняли в период модерна в Китае, нужно было заменить социалистическим революционным мировоззрением. Смена мировоззрения есть смена парадигмы и направления. Просветительское творчество – это субъективное творчество, где главное действующее лицо исполняет роль провидца событий. Когда происходит переход к революционному творчеству, главный герой превращается в того, кто фиксирует революционные события. История или действительность априори имеют здесь объективную сущность, и автору остается лишь воспроизвести объективную историю. В процессе идейного перевоспитания часто использовалось буквальное выражение «родиться вновь и сменить кости»[56 - То есть совершенно измениться, полностью переродиться, стать новым, иным. – Примеч. пер.]. Оно означает, что герой произведения самостоятельно либо под чьим-то влиянием «сбрасывает кожу» прошлого и ныряет в гущу событий современной, подлинно народной истории. Литературное творчество, отражающее психическую деятельность индивидуального сознания, пытается полностью устранить прошлый опыт индивида – это чрезвычайно трудно, поэтому в революционной литературе между индивидуальным сознанием автора и объективной историей всегда напряженные отношения.

Отказ от прошлой истории и необходимость «нарастить кожу» новой – это основная причина и проблема идейной борьбы в социалистической литературе с момента появления «Выступлений» Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдун рано понял существенное отличие революционного искусства от искусства буржуазного просвещения (отличие, впоследствии перешедшее в радикальное противостояние), поэтому главная проблематика «Выступлений» – именно в смене мировоззрения писателей. Председатель Мао отметил, что «вопрос, для кого писать» – это «существенный, принципиальный вопрос».

Очевидно, что служить рабочим, крестьянам и солдатам – это не только вопрос формы творчества. Как писал Вэнь Жуминь[57 - Вэнь Жуминь (р. 1946) – литературовед, профессор факультета китайского языка Пекинского университета. – Примеч. пер.], более важным является то, что «изменение политической позиции работников литературы и искусства, тяготение их чувств к чувствам рабочих, крестьян и солдат – это и есть вопрос совершенствования мировоззрения»[58 - Вэнь Жуминь и др. История литературы Китая. Хуаи чубаньшэ, 1999. Т. 7. С. 99.].

Мао Цзэдун верно отметил, что произведения литературы и искусства являются отражением жизни общества в сознании народа. Революционная же литература и искусство – отражение жизни народа в сознании революционного деятеля культуры. Вэнь Жуминь анализировал это так: «Утверждение и развитие пролетарского искусства зависит, во-первых, от субъективной причины – “сознания революционного писателя”. Избавился ли он от непролетарской идеологии, разделяет ли позицию, идеи и чувства рабочих, крестьян и солдат. Во-вторых, пролетарское искусство зависит от объективной причины – источника “народной жизни”. Только эти два фактора могут пробудить подлинную пролетарскую литературу для рабочих, крестьян и солдат»[59 - Там же. С. 100.]. Из этих двух моментов первый – основной: полная смена социального положения и культурных взглядов революционного писателя. Погружение в жизнь народа, в ожесточенную борьбу также стремится завершить изменение мировоззрения. Лишь слияние с народом гарантирует идейную позицию рабочих, крестьян и солдат, только тогда можно, используя взгляды и методы, близкие этим слоям населения, написать произведение, которое будет им интересно.

Смена мировоззрения и позиции – это вопрос не только идейного перевоспитания, это также вопрос того, как от литературных идей и опыта, взращенных на основе просветительского модерна, перейти к революционному творчеству новой формации. Большинство писателей, которые вышли из «движения за новую культуру», твердо придерживались идей буржуазного просвещения и писали, исходя из этих позиций. Естественно, они считали, что приближаются к идеалам просвещения модерна, – свободе, демократии, науке – думали, что стоят в авангарде идейного сознания народа и идей новой литературы Китая. Теперь же они столкнулись с историческим переворотом, теперь им надо самим учиться у рабочих, крестьян и солдат, очистить свой ум от пережитков буржуазных идей. Будучи создателями революционной литературы, они вынуждены были подвергнуть сомнению свою классовую и культурную самоидентификацию, отбросить свое прошлое, свое главенствующее положение, литературный опыт, войти в новую историческую реальность, принадлежащую рабочим, крестьянам и солдатам, и начать творчество с чистого листа.

Мао Цзэдун точно подметил, что на начальном этапе развития революционной литературы самое главное – завершить формирование субъекта творчества. Только тогда революционное искусство сможет активно развиваться. Вкупе с перестройкой мировоззрения это являет собой задачу объективизации истории: на основе массивного революционного исторического нарратива нужно сформировать свое творческое кредо. Поскольку задача формирования революционного творческого кредо по-прежнему возложена на плечи интеллигенции, а большинство интеллектуалов из освобожденных районов были воспитаны на идеях модернизма и просвещения – корень противоречий и трудностей трансформации заключается именно в этом. Успех китайской революции не был бы возможен без интеллектуальной элиты страны, как и формирование современной интеллигенции не случилось бы, если бы интеллектуалы отказались от идей модернизма и просвещения. Китайская революция – это одна из форм выражения все тех же идей модернизма и просвещения. В самом начале она, безусловно, воспользовалась идеями буржуазного просвещения, а на этапе активного развития отринула их. Только отказ от мелкобуржуазной идеологии может положить начало революционному творчеству.

Разумеется, просвещение – не только процесс культурного воспитания, при котором интеллигенция возвышается над просвещением народных масс. Это также процесс, при котором интеллигенция сливается с народными массами в едином порыве. Лозунги «движения за новую культуру» – «Долой империализм!» и «Долой феодализм!» – и пропаганда новой культуры в значительной степени ориентированы на формирование демократии. Просветительское движение содержало мощные призывы к популяризации и национализации культуры. Чжу Цзыцин[60 - Ли Цзыцин (1898–1948) – эссеист, поэт и литературовед. – Примеч. пер.] писал: «Установки модерна ориентированы на обывателей»[61 - Ли Цзыцин. Об эстетике. Предисловие // Ли Цзыцин. Полное собрание сочинений. Цзянсу цзяоюй чубаньшэ, 1988. Т. 3.]. Популяризация и национализация, к которым стремилось «движение 4 мая», являются несомненным фактом, однако эти тенденции «спускались» от интеллигенции народу. Интеллектуалы имели превосходство в знаниях и культуре и были главным субъектом истории.

Во второй половине 1936 года Ай Сыци, Чэнь Бода, Чжан Шэньфу, Ху Шэн[62 - Ай Сыци (1910–1966) – философ; Чэнь Бода (1904–1989) – политический деятель, один из идеологов КПК, впоследствии руководитель Группы по делам «культурной революции» при ЦК КПК; Чжан Шэньфу (1893–1986) – философ, политический активист, один из основателей КПК; Ху Шэн (1918–2000) – историк, теоретик марксизма. – Примеч. пер.] и другие от имени прогрессивной интеллигенции, подвергшейся влиянию коммунистических идей, продолжили дело «движения 4 мая», но уже другим, более радикальным методом. Они выступили с инициативой идейного движения «Новое просвещение», желая привлечь к идеям «движения 4 мая» больше внимания населения, чтобы сделать его главным патриотическим движением в Китае. Ай Сыци в восьмом номере журнала «Гоминь чжоукань» за 1937 год опубликовал статью «Что такое движение за новое просвещение», в которой подчеркнул его массовость. Очевидно, что коммунистическое «новое просвещение» и так называемое «старое просвещение» не идентичны друг другу. Новое движение, инициированное Чэнь Бода и остальными литераторами, изменило суть, обратило внимание на коммунистическую революцию.

Объясняя культуру новой демократии, Мао Цзэдун не выделял особую историческую роль и положение интеллигенции. Он ясно сказал, что «так называемая культура новой демократии – это антиимпериалистическая, антифеодальная культура народных масс, руководимых пролетариатом»[63 - Мао Цзэдун. О новой демократии // Мао Цзэдун. Избранное. Жэньминь чубаньшэ, 1991. Т. 2. С. 659.]. Мао Цзэдун представлял себе новодемократическую культуру как национальную культуру, в которой пролетариат – главный субъект истории и в которой участвуют широкие народные массы.

Трудность заключается в том, что из этой исторической конструкции нельзя исключать интеллигенцию. Более того, интеллигенция должна оставаться субъектом истории. Следовательно, самая сложная проблема – переменить мировоззрение этого субъекта. Это тот выбор, который делает история, находясь в критическом положении: пассивный субъект вынужден согласиться на участие, вынужден самостоятельно, активно перевоспитывать самого себя, слиться воедино с массами рабочих и крестьян и изменить свои мысли, чувства, язык и форму выражения, ориентируясь на эти слои общества, или хотя бы создать видимость того, что он уже не интеллектуал, а настоящий представитель рабочих и крестьян (но если это всего лишь видимость, со временем она может исчезнуть). Только так у интеллигенции появлялось право и возможность выстроить новую историю пролетарской литературы (хотя это право у них могли бы и отнять в ходе какой-нибудь следующей кампании). По сути это было влиятельное литературное движение революционного романтизма, хотя этот романтизм далее обернулся суровой реальностью.