Граница нормальности

– Это ваша собака? – спросила она требовательно. Я в некотором замешательстве посмотрел на Альберта и уже открыл было рот, и даже успел произнести звук «н», но тут этот подлый пёс подошёл и потерся о мою ногу.

– Моя, – сказал я обречённо.

– Может, мне в суд на вас подать? – сказала она задумчиво. Словно прикидывая, сколько можно с меня содрать. Какая-то на редкость спокойная девушка.

– Да он не кусается, – сказал я неубедительно.

– Ага, – сказала девушка.

– Он смирный, – попробовал я ещё раз.

– Ага, – сказала девушка.

– А хотите я вам пива куплю?

Альберт медленно повернул голову, вот так – снизу вверх, и посмотрел на меня.

– То есть хотите откупиться бутылкой пива, – сказала девушка.

– Бутылкой хорошего, вкусного пива, – уточнил я.

– Удачи, – сказала она. Не в смысле «попытайся», а в смысле «пока».

Я смотрел, как идёт она, удаляясь от меня в неверном фонарном свете. Сожалеть, в общем-то, было не о чем, и всё же подобные обломы поднятию духа не способствуют ну никак.

– Ты зачем гавкнул, дебил? – спросил я Альберта. Слово «дебил» я произнёс с особенным удовольствием. Во-первых, хотелось, а во-вторых, имел законное право.

– Я хотел сказать ей – хочешь с другом познакомлю, – сказал Альберт смущённо. – А потом вспомнил, что ты мне разговаривать не велел, и гавкнул.

– Знаешь, что, – сказал я решительно, – давай-ка себе подружек я буду сам подбирать и сам буду с ними знакомиться.

– А почему?

Идиотский вопрос.

– Потому что так должно быть. Я ж не подбираю тебе подружек.

– А зря не подбираешь, – неодобрительно сказал Альберт. – Пацаны говорили – некоторым подбирают. Которые породистые. Я же породистый?

Я стоял, смотрел на него, моргая через неравномерные промежутки, и думал, что ответить.

– Породистый, – сказал я наконец.

– А как называется порода?

Тьфу ты.

***

– Нет, – сказала Лариса. – Ни за что.

– Возвращайся, – сказал я. – Я хочу, чтобы ты вернулась.

– Ты сам не знаешь, чего хочешь.

Лариса выбрала сосульку подлиннее и стала тыкать мне этой сосулькой под рёбра.

– Не надо, – сказал я.

И проснулся. Рядом стоял Альберт и старательно тыкал своим холодным носом под рёбра. Я посмотрел на часы. Мог бы и не смотреть – как и вчера, и позавчера, и запозавчера часы показывали примерно половину шестого. Самая засада была в том, что и спать-то мне после такого пробуждения не хотелось. Судя по всему, эта скотина была идеальным будильником, как у Тохи, будящим тебя в фазе быстрого сна.

– Вставай, – сказал Альберт. – Кушать хочу.

– Садист, – сказал я. – Прекрати будить меня в такую рань!

– А почему?

– Потому что я спать хочу!

– Ты же друг, – сказал Альберт. – А я есть хочу.

Вскрывая собачьи консервы, я вдруг вспомнил про свой сон. Приснится же такое, подумал я. Последние два месяца – это был какой-то кошмар. Редкий день обходился без ссоры. Когда внезапно – ну для меня по крайней мере внезапно – решили вмешаться её родители, я понял: кажись, всё. Чувствовал я себя тогда постоянно уставшим, словно вагоны разгружал. Так что когда мы расстались, я словно гору с плеч скинул.

Альберт подошёл к своей миске, понюхал корм и спросил:

– Косточка есть?

– Нету, – сказал я.

– Хочу косточку грызть, – сказал Альберт.

– Жри что дают!

Альберт сел на середину кухни, шумно набрал воздух и… завыл. Я обомлел. Довольно долго я стоял столбом и ошалело смотрел, как он воет, задрав морду к потолку, прерывается, судорожно набирает воздух и снова выводит первобытную свою песню.

И дождался.

По батарее загремело пронзительно – это сверху, забухало в пол – это шваброй снизу.

– Заткнись! – заорал я; Альберт покосился на меня совершенно по-волчьи и не заткнулся. – Будет тебе кость, паразит!

И вой прекратился.

– Спасибо, – вежливо сказал Альберт и улёгся на пол.

***

Ни разу не было такого, чтобы мне не звонили с работы, когда я в отпуске. Вот и сейчас, когда в девять утра требовательно зазвонил мой мобильник, я был уверен, что это с работы.