Тату на нашей коже

Меня словно что-то толкает на улицу туда, откуда ходит маршрутка к больнице. Что-то внутри рвется туда и требует оказаться там как можно быстрее. Будто предчувствуя нечто… но что? Плохое или хорошее?

С бешено бьющимся сердцем, я врываюсь в холл и тем самым настораживаю всех присутствующих. Но те вскоре возвращаются к своим делам, потому что такое явление для них не редкость. Каждый день что-то происходит и люди попадают сюда по разным причинам. Это отделение окутано какой-то своей специфической аурой надежды и в то же время обреченности. И люди здесь с такими же непроницаемыми масками на лицах, как и я, чтобы скрыть все творящееся в душе. Но я-то знаю, что здесь орудует страх. Он тонкими пальцами цепляется за тебя, ищет брешь и без твоего ведома проникает внутрь. Он сковывает каждое твое движение и не дает вздохнуть. И полностью подчиняет себе, когда ты видишь пустую палату. Цепляюсь дрожащими пальцами за косяк двери и словно рыба, глотаю воздух, но не могу надышаться.

– Девушка, что с вами? – Лицо медсестры как-то резко появляется в поле моего зрения. – Вам плохо?

– Парень… здесь был парень. Где он?

– А, – она поджимает губы, – вы о том, что после аварии?

– Да.

– А вы родственница?

– Девушка, – срывается ложь с моих губ.

Почти ложь.

– Я думала, что всех известили.

– Что с ним? Ему стало лучше? Его перевели в другую палату?

– Извините, – она мнется, – мне очень жаль… его не стало этим утром.

Крупная дрожь проходит через все тело и я обмякаю прямо у нее в руках. Нет, я не теряю сознания, я все вижу и слышу, но не чувствую ничего, кроме жжения в груди. Смотрю вниз и вижу, как на клетчатой рубашке проступает алое пятно как раз напротив сердца. Его выдрали живьем или просто прострелили насквозь? Не важно… уж ничего не важно.

– Мама!

Что это? Откуда здесь Максим?

– Мама! Не плачь, слышишь?! Мама! – Слышится его настойчивый голосок и я зажмуриваюсь.

Прости сынуля, я так больше не могу…

А когда открываю глаза, то охаю. Я не в больнице, а дома в своей постели. А напротив меня стоит перепуганный Макс, который от страха сам почти рыдает.

– Ты так кричала, а я… я не смог тебя разбудить и мне стало так страшно.

– Все хорошо, зайка, – соскакиваю с постели и прижимаю ребенка к себе. – Все хорошо, просто дурной сон приснился.

Утираю его слезки и шепчу много нежностей на ушко, а сама украдкой утираю влагу со своих ресниц. Все было настолько реально, что в груди до сих пор печет.

Ты же хотела знак?

И я его получила. Какими бы токсичными ни были наши отношения, насколько бы мы ни делали друг другу больно, я поняла, что без него моя жизнь опустеет. И все переживания о том, что скажут люди, меркнут, особенно когда понимаешь, что будущего у вас может и не быть.

Глава 14

Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три… морская фигура замри…

Не знаю, почему именно это пришло на ум, когда я зашла в палату. Может, потому что я сама как та фигура замираю у постели. А может, потому что хочется, как в детстве, чтобы при первом касании замерший человек вновь оживал. Смотрю на его лицо и несмело тянусь пальцами к впавшим скулам. Разве может человек быть белее больничных простыней? Веду линию по подбородку к губам и очерчиваю их контур. И меня затопляет чувство нежности вперемешку с сожалением.

Что же мы наделали с тобой? Зачем дотянули до такого? Сколько времени потратили впустую на споры и обиды. И зачем? Отталкивали друг друга, надеясь, что так нам будет лучше. Старались забыть, но безуспешно. Можно бесконечно долго убегать от реальности и строить из себя циников. Но разве долго протянешь, когда внутри все протестует? Я больше не хочу обрекать ни себя, ни кого-то другого на эти мучения.

– Эля? – Слышится голос позади и я вздрагиваю.

Поворачиваюсь на звуки и вижу маму Матвея. Она проходит внутрь палаты, аккуратно придерживая дымящийся бумажный стаканчик, видимо возвращаясь из кафетерия. Смотрит на мои руки у Матвея на груди, а затем на меня саму. И я могу поклясться, что вижу легкую улыбку, которая мимолетно проскальзывает на ее губах. Но это не злобная усмешка, в ней наоборот есть что-то понимающее.

– Здравствуйте, – неуверенно топчусь на месте, не зная, как поступить дальше. Приехать я-то приехала, а вот к душещипательным разговорам была вовсе не готова.

– Как твои дела? – женщина ставит стаканчик на тумбочку и плотнее кутается в шаль, даже не смотря на то, что в палате было очень жарко. А может, это просто я сгорала от всех своих чувств. Мне было неловко и стыдно стоять у нее перед глазами.

– Все потихоньку, если это можно так назвать. А вы как? Извините, что так долго не появлялась.

– Все в порядке, – прерывает она меня, – правда. Я просто не знала, где тебя найти и поблагодарить.

– За что?

– Брось, Эля, – она теперь действительно улыбнулась. Открыто и естественно.– Сначала ты забираешь документы, а потом мне звонят из прокуратуры и говорят, что дело закрыто и все обвинения сняты. Что это? Совпадение?

– А может, это новогоднее чудо? – Не могу не улыбнуться в ответ. – Может быть, у вас появился персональный Дед Мороз?

– Скорее Снегурочка, – принимает она эту игру, – но я ей очень благодарна. Думаю, что и сын тоже.

– Жаль, что он не может этого сказать самостоятельно. – Мигом меняется настроение, когда я смотрю на Матвея. – Как он? Мне кажется или трубок стало меньше?

– Медленно идет на поправку, – Мария Васильевна оказывается на противоположной стороне и нежно приглаживает отросшую челку парня. – Нужно немного потерпеть.

Мы так и замираем по обе стороны постели, каждая погруженная в свои мысли. Но что-то мне подсказывало, что суть у них была одна. Украдкой бросаю взгляд на ее лицо и подмечаю усталость, которую уже не скрыть никакими средствами.

– Вы хоть немного отдыхаете?

– Немного, – повторяет она следом за мной.

– Может быть, вас подменить и вы домой поедете?

Почти сразу же жалею о сказанном, потому что я вижу в ее глазах проблеск тоски и горечи. Ведь ее больше никто не ждал дома. Мужа больше нет, а единственный сын в больнице.

– Зачем мне туда? – Женщина как будто читает мои мысли. – Все, что у меня осталось… все здесь.

– Простите.

– Не извиняйся, не надо. – Она устремляет свой взор прямо на меня. – Тебе ведь тоже пришлось нелегко.

– Но не так, как вам.

– Да, – кивает она,– тебе в чем-то пришлось хуже.

Теряю дар речи, потому что не знаю о чем именно сейчас речь. Точнее, откуда она знает. И знает ли вообще? Или же это просто желание поддержать меня и этот разговор? Не знаю, как правильно среагировать и невпопад говорю: